Бунтари не попадают в рай - Татьяна Никандрова

нас на преподавательницу химии, которая активно кивает в знак согласия с его словами. – У нас такого еще не было! Чтоб прям кабинет разнесли! Совсем уже обалдели!

Пока химичка рапортует Роберту Александровичу о случившемся, мы с Бестужевым стоим напротив его стола с мрачно опущенными головами. Прямо как три недели назад, когда только перевелись в этот колледж. Правда на этот раз – оба побитые и потасканные. У Глеба порвана толстовка и весь рот в крови. А подбитый мной глаз потихоньку наливается синевой. Себя толком не рассматривал, но, судя по болезненным ощущениям в теле и лице, я выгляжу ничуть не лучше.

– Кто зачинщик драки? Хотя… Тут и так все ясно, – мужчина снимает очки и устало потирает переносицу. – Бестужев, ты помнишь, что я тебе говорил? Малейшее нарушение – и ты вылетишь отсюда вон. Припоминаешь такое?

– Да, но…

– Я за свои слова, в отличие от тебя, поганец обнаглевший, отвечаю! – Роберт Александрович грубо перебивает Глеба. – И пусть мать больше не приходит за тебя просить! Хватит! Я тебе шанс дал? Дал. А ты его бездарно профукал! Если не можешь нормально существовать в социуме, езжай в Сибирь и вали лес! Там от тебя хоть какой-то прок будет!

Голос мужчины дребезжит негодованием и злобой. А еще в нем слышится мрачный триумф. Он словно заранее знал, что Глеб не справится, и теперь упивается безошибочностью своих предположений.

– Дайте доучиться, а, – Бестужев звучит куда более хрипло, чем обычно. – Я завяжу. Обещаю, больше ни одной драки.

Скашиваю на него глаза и с удивлением отмечаю, что он нервничает. Реально нервничает. Челюсти парня напряжены и взгляд, полный отчаянной надежды, стрелой устремлен к директору.

Хм… Неужели ему и правда важно здесь остаться? А я думал, этому психу учеба до фени… У него ведь на лбу написано, что пофигист.

– Пустыми обещаниями будешь кормить кого-нибудь другого, а с меня довольно, – непреклонно мотает головой Роберт Александрович. – Приходи завтра, забирай документы. Второго шанса не будет.

На мгновенье Бестужев прикрывает веки и плотно стискивает разбитые в кровь губы. Утомленно, подавленно и даже как-то надломлено… Будто из последних сил пытается примириться с навалившейся неизбежностью. Затем он резко разворачивается и, не сказав ни слова, направляется к выходу.

– Это я зачинщик драки! – выпаливаю быстрее, чем успеваю подумать.

Глеб застывает в дверях, а в кабинете повисает звенящая тишина.

Нет, понятно, что Бестужев придурок и без него в колледже будет в миллион раз лучше, но… Не могу же я вот так сидеть и по-крысиному прикидываться белым и пушистым, когда на самом деле это ни фига не так! Отец меня с детства учил, что истинная сила в правде, даже если она неудобна и нежелательна. Только честность дает человеку моральное право себя уважать. И сохранить за собой это право для меня жизненно важно.

– Что?! – почти хором выдают директор с химичкой.

– Я первым ударил Бестужева, – членораздельно повторяю я. – Он мне не нравится, вот я и решил поставить его на место.

Образовавшаяся пауза явно затягивается.

– Но… Янковский, ты же понимаешь, что физическое насилие не метод? – наконец ошарашено отзывается Роберт Александрович.

– Понимаю. И поэтому впредь намереваюсь держаться себя в руках, – вскидываю глаза и упираюсь в директора прямым взглядом.

Надеюсь, он мне поверит. Потому что вылететь из колледжа сейчас – худшее, что может со мной случиться. Я ведь только-только начал привыкать к новой жизни. Миновал стадию отрицания, выпустил гнев… Даже торговаться уже перестал. Мне осталось еще какое-то время пожить в депрессии, а затем, в конце концов, принять сложившийся исход.

Да, вокруг по-прежнему больше тьмы, чем света, но сейчас я, по крайне мере, уже могу замечать хоть какие-то позитивные моменты, которые дарят мне если не радость, то хотя бы успокоение. Например, сближение со Стеллой. Или вечерние чаепития на кухне у Симачевых. Дядя Валентин и тетя Наташа, разумеется, никогда не заменят мне родителей, но родными людьми вполне могут стать.

– Дурдом какой-то… – недовольно ворчит директор, постукивая пальцами по столу. – Ну ладно, Янковский, на первый раз ограничимся предупреждением. Если инцидент повторится, разговаривать будем по-другому.

– Спасибо, Роберт Александрович. Я вас понял.

Тяжело вздохнув, директор смотрит на химичку:

– Нина Геннадьевна, идите на пару. Ну а вы, драчуны, – он переводит взгляд на нас с Бестужевым, – марш в медпункт. Пусть вам там таблетки обезболивающие, если надо, дадут и раны обработают. А потом бегом занятия. Я попрошу Виталину Андреевну, чтобы она особенно тщательно контролировала вашу посещаемость.

Выхожу из кабинета и, аккуратно разминая ушибленную руку, устремляюсь вверх по лестнице на второй этаж, где, по моим воспоминаниям, находится медпункт. Если честно, сейчас больше всего хочется принять горизонтальное положение и расслабиться, но привилегии безнаказанного пропуска занятий я лишился, когда решил накостылять Бестужеву. Теперь директор точит зуб на не только на него, но и на меня. Поэтому поблажек ждать не стоит.

– Слышь, Янковский, ты поди никак не нарадуешься счастливому избавлению? – ядовито бросает Глеб, плетущийся за мной следом. – Если б химоза не вмешалась, я бы тебя как навозного жука размазал.

– Да пошел ты! – огрызаюсь я, ускоряясь.

Все-таки Бестужев – конченный дебил. Мы только покинули директорский кабинет, чудом избежав исключения из колледжа, а он опять нарывается. Все же мало я его поколотил. Надо было отдубасить так, чтоб больше тявкать в мою сторону не смел. С такими, как он, по-хорошему вообще не получается.

Глава 24

Егор

Разборки у директора и возня в медпункте отнимают кучу времени, поэтому на химию я так и не попадаю. Вместе со звонком выхожу в коридор и направляюсь на пару по русскому, которая уже началась. Благо, преподша у нас древняя и неконфликтная, поэтому, скорее всего, из-за опоздания мозги делать не будет.

Коротко постучав, распахиваю дверь аудитории и… Застываю на пороге словно статуя. Сердце, споткнувшись, летит кубарем куда-то в бездну, а слова «Здравствуйте, можно войти?» комом застревают в пересохшем горле. А все потому, что за преподавательским столом сидит вовсе не наша престарелая русичка, а та самая девушка со скульптурным лицом, которую я заприметил недели три назад.

С тех пор мы с ней больше не встречались, и я уже отчаялся увидеть ее вновь, хотя, говоря по правде, частенько воскрешал в памяти наш волнующий зрительный контакт. Вспоминал ее грациозную походку, бледную кожу и пробирающий до мурашек взгляд… Настолько глубоко эта девушка запала мне в душу.

И вот сейчас, слегка повернув голову, она снова глядит на меня. Вопросительно и явно непонимающе. Сомнений в том, что она находится