Третья правда - Леонид Бородин

- Селиваныч! Никак жениться собрался?

- Куда наряд? - быстро спросил Селиванов.

- Никуда пока. А чего?

Глаза его забегали - калымом пахло. Селиванов опустился перед ним на корточки. От Оболенского перло профессиональным перегаром алкаша. Селиванов поморщился.

- Дело есть!

- Полбанки! - тут же откликнулся тракторист.

- Будет тебе столько полбанок, сколько захочешь!

- Не! Сперва пол банки, а после - разговор!

- А если сперва по шее? - дипломатично спросил Селиванов.

- Но-но! - чуть отодвинулся тот. - У меня шея не казенная!

- Тебя как зовут?

- Меня-то? А чо? Ванька!

У Селиванова захватило дух. Он зажмурил глаза и так, с закрытыми глазами, спросил еще:

- А по батюшке?

- Гы! - удивленно отозвался Оболенский. - Иваныч!

- Родители-то где живут?

- Да иди ты! Чего пристал? Детдомовский я... Говори дело и гони полбанку!

- Со мной пойдешь, - сказал Селиванов, подымаясь и разминая затекшие ноги.

- Куда идти-то?

- К тебе сперва. Переоденешься, умоешься. Дело будет чистое.

Оболенский онемел от изумления, потом замычал:

- Не-е-е! Украсть, да? Я это дело в гробу видал!

Селиванов презрительно осмотрел его с головы до ног.

- Да нешто ты украсть можешь! Чтоб красть, мозги надо иметь!

- У тебя больно много мозгов! - обиделся тот. - Кончай темнить, говори дело!

- Я и говорю. Дело чистое. Помочь человеку надо. А в таком виде тебя разве в дом пустить можно?!

- А чо трактор? - никак не мог взять в толк Оболенский.

В барак, где он жил, Селиванов не зашел, присел на завалинку и остался ждать, пока оболтус приведет себя в порядок, если это возможно.

Думы, одна печальней другой, как медленные волны, наплывали и откатывались, и наплывали снова. Может быть, не нужно ничего этого делать? Что путного выйдет? Ивану - лишняя боль... Нет, это только подумать, как судьба обошлась с Иваном! И за что бы? А что ж Иванов Бог? где ж Его мудрость к человеку! Если бы так случилось с ним, Селивановым, куда ни шло... А с Иваном - нешто это справедливо? А может, не надо...

Селиванов поднялся с завалинки. Еще мгновение, и он бы отказался от затеи, но появился Оболенский. Был он в чистых мятых брюках, в такой же рубашке. Но вид его, хоть он помылен и даже причесался, едва ли изменился к лучшему. Чувствовал он себя не в своей тарелке, а руки его вообще не отмылись, и он не знал, куда их девать. Только непреодолимое желание получить "полбанки" принудила его совершить над собой такое насилие.

- В Рябиновку поедем! - сказал Селиванов.

- А трактор?

Без трактора он не мыслил себя.

- Пойдем к одному человеку, - продолжал Селиванов. - Сколько раз матюгнешься там, столько раз потом по шее получишь! Понял!

Оболенский скис.

- Если не матюгнешься ни разу и никакой хреновины пороть не будешь, пою тебя неделю.

Тот оживился, хотя не без сомнения и тревоги. Они пешком дошли до развилки на Рябиновку, километра полтора. Шли молча. Молчали и в попутке. Молчали в магазине сельпо, где Селиванов взял бутылку, чем разочаровал Оболенского до меланхолии. Через всю деревню прошли к рябининскому дому.

- Дело есть, - буркнул Селиванов на вопросительный взгляд Ивана. Приготовь закусь.

Оболенскому налил полный стакан, себе и Ивану чуть-чуть. Выпили и закусили молча. Селиванов все никак не решался начать разговор, косился на Ивана и ежился.

- Значит, как, говоришь, тебя зовут по имени-отчеству?

- Да ну тебя с отчеством! - весело огрызнулся парень.

- Говори, коли спрашивают! Постарше тебя люди сидят!

- Иван Иваныч! Гы!

Представлять себя в имени-отчестве ему было искренне смешно.

- А фамилия твоя, стало быть, это, фу ты, черт! Заклинило в мозгу!

- Ну Оболенский!

Мельком взглянув на Ивана, Селиванов увидел, как побелели его губы и помертвели глаза.

- Мамку с папкой не помнишь, значит?

- Я ж тебе сказал - детдомовский!

- А место рождения как в паспорте указано?

- Написано - в Иркутске, только я там и не бывал. Детдом в Заларях был, а курсы в Черемхово кончал, после сюда послали...

Он кидал взоры на недопитую бутылку, но Селиванов делал вид, что не замечает.

- Пьешь давно?

- А чо! Я на свои пью, не на ворованные! Кому плохо?!

- Когда пить начал, спрашиваю?

Голос Селиванова был угрюмым, Оболенский вертелся под его взглядом, а в сторону Рябинина даже не смотрел.

- В детдоме пили... - ответил он робко.

- Чего, там все, что ли, пили?

- Ну, не все... - и не вытерпел. - Ну чего с допросом пристал! Говори дело!

- Пойдем! - Селиванов встал. Они вышли во двор, Селиванов осмотрелся вокруг.

- Вишь поленницу? Нехорошо стоит. Надо к тому забору перетаскать, чтоб ветер не порушил. Литр за мной, как сделаешь!

Оболенский даже рот раскрыл от удивления.

- Ты чо, Селиваныч, того? Зачем мыться заставил?

- Какое твое дело! - закричал Селиванов. - Хошь литр иметь, - делай, что говорят!

И вернулся в избу. Рябинин сидел, обхватив голову руками. Когда Селиванов сел рядом, поднял голову,спросил тихо:

- Неужто правда, Андриан?

- Вот какая штука, Ваня! Пригляделся я к нему сегодня... Похож он на мать. Испохаблена морда свинской жизнью, а все равно похож! Только пошто ж она ему свою фамилию прописала? Хотя опять же: твою-то еще хуже - враг народа... - Покачал головой. - Вот какая она, жизнь наша! Да чтоб я перед ей башку склонял?! Надо думать, Ваня, Бог твой, ежели Он правильный, когда-нибудь пошлет на ее потоп смертельный, потому что не жизнь это, а б... Когда война была, тут кое-кто шипел: дескать, вот кара идет... Я и тогда понимал: не человеческого ума дело - судить эту жизнь, потому что сотворена она не руками человеческими!

Он сердито взглянул на икону над Ивановой головой.

- Ну что делать, Ваня? Ведь можно его еще вернуть к человеческому облику! Ведь того не может быть, чтобы порода напрочь протухла в человеке?

- Ошибка, может? - без всякой надежды сказал Иван и сам же отмахнулся от этой мысли. - Неужто сына нашел? А если нашел, так ведь это ж сын! Мой и ее... Открыться надо!

- Не спеши. Не сразу это делать надо. Видишь, алкаш он... Попробовать бы оторвать от него бутылку сперва.

- Постой! - встрепенулся Рябинин. - А годов ему сколько? Когда родился? Ему нынче сколько должно, а? Двадцать пять? Так?

Селиванов громыхнул табуреткой и выскочил во двор. Вновь перепачканный смолой и берестой, Оболенский таскал поленья от забора к забору и как попало складывал их.

- Слышь ты! Ты какого года рождения будешь?

- Чего?

- Сколько лет, говорю?

- Двадцать пять! А чо?

- Ничо! Поленницу кладешь, как дите молокососное!

Селиванов повернулся и хлопнул дверью. Снова сел рядом с Иваном.

- Значит, он?

- Он, Ваня!

- Что он там делает?

- Поленницу таскает с места на место.

Иван положил ладони на стол и выпрямился.

- Какой ни есть - сын мне! Стало быть, объявиться надо!

- Ну, не спеши, говорю! Давай сбегай в тайгу пока, а я с ним повожусь, присмотрюсь, авось отскребу что путное в душе! Не может порода пропасть вчистую!

- Так разве... - заколебался Иван.

- А я что говорю, - подхватил Селиванов. - Все равно парня подготовить надо!

- Пойдем посмотрю на его еще!

- Посмотри, - ответил Селиванов, поднимаясь.

Поленница, которую складывал Оболенский, приобретала такой отвратный вид, что Селиванов не удержался, чтобы не сплюнуть.

- Во бестолочь!

И вдруг испуганно взглянул на Ивана. Ведь отец! Придержать язык надо. Но никак не привя-зывался этот баламут к Ивановой бороде. А к жене его лебедушке, какой помнил ее Селиванов, а уж к деду-офицеру (и подумать только!)? Срамота одна! А те, в городе, разве признают его за родственника? Ничего себе братец для сестрички выискался! Хоть бы поленница не рухнула, пока все перетащит! И понял - рухнет. Еще две-три охапки - и непременно рухнет!

- Хорош! Кончай! - крикнул, не скрывая зла. - Отработал! Кончай, говорю! Оставь эти на месте!

Оболенский пожал плечами. Глядел недоуменно на стариков. Иван спустился с крыльца, подошел к нему вплотную, печальный, суровый.

- Спасибо!

- А я не за спасибо! За спасибо медведь вкалывает!

Иван смотрел на него все так же печально, и парень сник малость.

- Да нет, я могу и так... подумаешь, полешки таскать...

Не очень искренне это прозвучало, но Селиванов заметил, как оттаял взгляд Ивана. Даже в фигуре легкость появилась... А вообще-то с какой стати парню чужому дрова таскать?..

- Спасибо! - еще раз сказал Иван и пошел в избу. Проходя мимо Селиванова, взглянул как-то виновато.

Селиванов вынул десятку из кармана, подал Оболенскому.

- Сколько даешь-то? - засопел тот.

- Червонец.

- А за что червонец? За три полена?

- А ты сколько хочешь?

Парень плюнул, выругался.

- Иди ты... Не надо мне ничего. Темнишь! Мыться заставил... Теперь червонец за три полена даешь! Чо тебе надо от меня?!

Селиванов немного растерялся.

- Видишь, хороший человек один живет! Четвертак ни за что отмотал! Дрова понадобиться могут, или еще что... Будешь катить мимо на тракторе, загляни...