Всадник на вороном коне - Николай Егоров

Завершив разборку, он тут же приступил к сборке. И теперь все было четко и точно: сразу находил нужную часть, ставил ее на место.

Собрав автомат, снял полотенце, тряхнул головой:

— Сержант Ромкин, на перекур времени хватит?

— Хватит! — ответил сержант.

А ребята сидели пораженные и восхищенные.

Конечно, при первой же возможности каждый из ребят попробовал с завязанными глазами собрать и разобрать автомат. И, конечно, ни одному не удалось. Лейтенант видел, но ни расхолаживал, ни подбадривал.

Юра не выдержал, спросил:

— Не зря мы пыхтим, товарищ лейтенант?

— В общем-то, не зря. Пригодится. А чтоб сделать по-настоящему, чтоб добиться своего, надо знать — для чего делаешь?.. Вы что, фокус отрабатываете? Или еще что?

— Вы же для чего-то пробовали? Когда-то, — сказал Юра.

— В училище. Верно, на других системах. Но это не страшно — важно принципом овладеть… Я тогда не только дни, но и часы считал до выпуска — так хотел офицером стать. Плечи аж чесались — так офицерские погоны хотелось нацепить… Однажды в солдатском журнале прочитал рассказ о воздушном бое. Там два аса дрались. Оба смелые, опытные, меткие и быстрые. Схлестнулись насмерть. Вертелись в воздухе, а потом пошли друг на друга, и наш на какой-то миг опередил врага — открыл огонь и увернулся. На один миг быстрей! Вот что спасло жизнь и принесло победу! Один миг!.. Я тогда подумал, что летчик, возможно, не боялся лишний раз потренироваться в стрельбе, в пилотаже и еще там в чем — я не летчик. Знал он, видно, дело свое мастерски… И я представил, что в бою могу опоздать с командой, с выстрелом, с принятием решения. Жутко стало за себя, за людей, которыми придется командовать. В бою не переспросишь у преподавателя, не заглянешь в справочник, не отмеришь семь раз. В бою надо воевать и все делать только безупречно — иначе пропал… То, что я собираю и разбираю так вот оружие — это не самое сложное. Все, что полагается нам знать и уметь, мы должны знать и уметь безупречно. У нас в армии ничего второстепенного, ничего пустякового нет. И мы учимся не ради званий и чинов, а ради боя, в котором не имеем права проиграть…

Скоро наступила очередь Козырькова дневалить. Стоял возле тумбочки у входа в спальню. Рота была на занятиях. В казарме пусто. Переминаясь с ноги на ногу, Юра несколько раз прочитал распорядок дня, который и так знал наизусть. Прочитал расписание занятий. Прочитал график дежурства. В уме повторил свои права и обязанности. Они помнились хорошо — и подряд и вразбивку… Время шло, спадало напряжение, и в голове зароились разные неслужебные мысли. Думалось о доме, думалось о поездке на море. Думалось и о том, о чем невозможно не думать в восемнадцать лет. В последние годы Юре все девушки стали казаться красивыми, особенно те, с которыми посчастливилось переброситься хоть словом. Вдруг похорошели одноклассницы, даже самые вредные. Как на подбор были девушки в бригаде на стройке — их не портила заляпанная раствором одежда и густой слой крема на лице. И чего от себя таить, понравились Ира и Лена. Особенно Лена…

В казарму стремительно вошел лейтенант Чепелин, поправил фуражку — и к спальне. Юра смотрел, как приближается командир взвода, и молчал. И стоял не по стойке «смирно». И беспомощно озирался. А лейтенант остановился метрах в трех и ждал команды «смирно» и рапорта. Долго ждал, не выказывая ничего — ни осуждения, ни удивления.

Из ленинской комнаты пулей выскочил сержант Ромкин, словно услышал сигнал тревоги. В ружпарке вылез из-под стола Жора Белей да так и застыл, полусогнутый, с тряпкой в руке — он протирал пол.

— Рота, смирно! — скомандовал сержант.

Лейтенант поднял руку, подал знак сержанту, тот прервал доклад и подошел к командиру совсем близко, словно готовился к конфиденциальному разговору.

— Сержант Ромкин, вы инструктировали рядового Козырькова? — ровно спросил командир взвода, спросил, как спрашивают доктора: ему не виноватый нужен, а сама истина.

— Так точно, товарищ лейтенант, инструктировал и проверял. Разрешите снять с поста и провести дополнительный инструктаж?

Юра судорожно вздохнул. Глаза его обиженно повлажнели.

— Не разрешаю! — ответил лейтенант.

Юра и теперь судорожно вздохнул, будто полностью пережил и тогдашнюю обиду, и тогдашнюю благодарность командиру взвода.

Толчок в плечо заставил Юру обернуться: Прохор Бембин легонько стукнул его прикладом автомата, оглянулся — никто не заметил? — и озабоченно спросил:

— Что с тобой? То ты спишь, то кряхтишь. Бери теперь ты — у меня уже локти болят.

— Да ну тебя! — Юра встал, потянулся, размялся, взял карабин из рук Прохора, похвалил: — А ты молодчина! Отдыхай, ты заслужил свой отдых.

Произнося последние слова, Юра напыжился, изображая безмерно важничающего начальника.

— Рад стараться! — рявкнул Прохор. — Вы талантливый отец-командир, товарищ рядовой Козырьков!

Сержант Ромкин услышал, подошел:

— Как он?

Юра со старательной сдержанностью ответил:

— Все в порядке, товарищ сержант. Получается отлично!

Юра снова растянулся на земле, приник к ней. Он получал удовольствие от этого скучноватого на вид, требующего внимания, терпения и выдержки занятия — от прицеливания. Точнее сказать, теперь стал испытывать удовольствие. Надо же! Если сравнить с тем, как начинался тренаж, то получается разительная картина. После изучения материальной части оружия, после того как уложилась в голове вся тактико-техническая премудрость, само прицеливание казалось пустяковым делом — всю операцию на пальцах можно отработать и разок-другой прикинуть на практике. И все! Тем более что в твоем распоряжении прицельный станок.

Прицельный станок — черная металлическая штуковина с зажимом вроде тисков. Станок — на земле, на условном огневом рубеже. А в станке зажат автомат. В общем, не автомат к плечу прикладываешь, а сам к автомату прикладываешься. Не оружие при тебе, а ты при нем. И это справедливо: что ты умеешь, чтобы было наоборот?

Прицельный станок помогает тебе. А сержанту, который проводит занятия, помогает другой прибор. Тоже черная металлическая штуковина. Ортоскоп. Трубка со стеклом и смотровым окошечком для командира: он станет рядом с тобой, наклонится и заглянет в это окошечко и увидит, как ты целишься, ибо ортоскоп закреплен на автомате.

…Плечо ломит, руки налились, шея болит, глаза едва на лоб не лезут, весь потом покрылся — так Юра выкладывался. Если б собрать всю энергию, израсходованную на одно короткое прицеливание, то ею можно было бы обойму патронов зарядить. Сержант посоветовал:

— Оторвитесь, отдохните.

Юра не оторвался и не отдохнул — все повторял и повторял одно и то же. Добиться, чтоб получилось, и поскорее отделаться! Получилось, но отделаться не удалось. Сержант требовал:

— Повторяйте! Закрепляйте навык! Чтоб на стрельбище не расходовать время на доучивание, заполняйте его сейчас!

И Юра «заполнял время» и зубами скрипел: на черта это нужно — повторять то, что освоил! Злился и наводил карабин, наводил. И вот нынче сказалось — нынче ты на коне!..

Над горами уже давно погромыхивало. Ровно и мирно — ребята перестали обращать внимание. Духота сгущалась и не хотела отлипать от земли, не хотелось двигаться.

Прохор лежал возле Юры и лениво «командовал»:

— Так, рядовой Козырьков, так держать… Так…

«Дождичка бы», — подумал Юра.

Откуда-то потянуло свежестью, наверно с гор. Не поймешь — так незаметно движение этой долгожданной свежести. Жаль, ненадолго потянуло. В мире установилась недвижная тишина, парная и тревожная тишина. Ненадолго. Вдруг она рухнула, охваченная мгновенным синим пламенем, выкупанная в обильном ливне. Все сразу промокло — земля, трава, деревья, форма солдат.

Сержант Ромкин что-то кричал, что — не разобрать. Ребята подхватились — и в казарму. Юра бежал, чуть наклонясь и прижав к себе автомат. Пусть он учебный, все равно его надо беречь! Это — оружие!

За Юрой бежал Максим — до этого он сидел под деревом, смотрел со стороны на тренаж.

Максим вместе с Юрой влетели в казарму — и прямым ходом в умывалку. Там разделись, выжали одежду. В бытовой комнате пустили в ход утюги. В ожидании своей очереди Юра и Максим сидели на подоконнике, поставив пятки на прохладные батареи водяного отопления.

Максим уже знал, что командир взвода отметил Юру. Отмытые и освеженные дождем, взбодренные вынужденной пробежкой, они, Юра и Максим, были довольны всем и всеми. Наверно, потому Юра переборол неловкость и обратился к Максиму:

— Ты Лену, подругу Иры, встречаешь?

— Встречаю — она близко живет и часто в нашем доме бывает. Крутят музыку!

— А ты передашь ей небольшую записку?..

— Да хоть какую!..

Максим не отказал другу, но не скрывал досады: зачем ему Лена и все другие Лены? Максим ревновал.