Мандаринка на Новый Год (СИ) - Волкова Дарья

— Привет.

— Привет.

У нее слегка удивленный вид. И она невозможно хороша — румянец, растрепанные мартовским ветром волосы, ярко-синий воздушный шарф и клетчатое пальто с перехваченной кожаным ремнем тонкой талией.

— Это была мама пациента. Я… ее сына сегодня прооперировал, — он зачем-то посчитал нужным пояснить.

— Ясно. Часто у тебя… такое?

— Впервые.

— Впечатляет.

Она иронизирует? Серьезно? И вообще — зачем она здесь?

— Ник, послушай. Я приехала, чтобы… — Люба словно прочитала его мысли. — В общем, я хочу попросить у тебя прощения.

Сегодня его день. Все у него прощения просят. Ник дернул плечом.

— Это не обязательно.

Но смотрит он почему-то в сторону. Ему ужасно идет это короткое двубортное темно-серое пальто, и даже торчащий из-за воротника капюшон неизменной толстовки — сегодня кирпично-красной — не портит.

— Ты хочешь сказать, что ты на меня… что я тебя… не обидела тогда? В нашу… последнюю встречу?

Он какое-то время еще смотрел мимо нее. А потом все-таки перевел взгляд на ее лицо. Губы дрогнули, и в лице его, в глазах вдруг появилось что-то совсем детское. Детское, растерянное и…

— Обидела.

Он сказал это так, что она просто не смогла устоять на месте. Снова на цыпочки, руки на шею, притянуть к себе и шепнуть в многострадальный кашемировый шарф:

— Прости меня. Пожалуйста, прости меня.

Руки его не промедлили ни секунды. Как же хорошо, что снова можно обнять ее! Как ему этого не хватало. Странно, неправильно и непривычно не хватало.

Они стояли так, обнявшись — стояли какое-то время. Наверное, на них пялились из окон больницы, наверное, кто-то из коллег и знакомых проходил мимо. Ему было все равно. Он стоял, прикрыв глаза и прижавшись щекой к ее виску. Хорошо. Просто хорошо. Как же хорошо…

Еще чуть приподняться, чтобы дотянуться губами до уха.

— Простил?

— Да что ты такое говоришь! — руки его сжимаются еще крепче. — Я тоже тогда… отличился. И ты прости меня, пожалуйста. Я просто тогда уставший был ужасно. И не надо было мне приезжать. Но я…

— Тшшш… Не надо… — выдохнула ему на ухо. А потом отстранилась. — Давай посидим где-нибудь, а? Поужинаем, поговорим? Я так… — она осеклась. Но несказанное «соскучилась» все равно будто бы прозвучало.

— Пойдем, — улыбнулся — немного растерянно и радостно одновременно. — Тут недалеко есть пиццерия. Ничего особенного, но не отравят точно.

Крупная рука в черной кожаной перчатке уверенно обхватывает изящную ладошку в ярко-синей.

Глава десятая, в которой говорится о настоящей мужской дружбе и о пользе, которую она приносит

Ей есть не особенно хотелось, но она все равно себе заказала, просто чтобы Нику не было неловко — он-то отсутствием аппетита традиционно не страдал. А ей, вместо того, чтобы кушать самой, почему-то хотелось смотреть, как ест он. Странное желание какое-то, абсурдное. Неприлично это — смотреть, как человек ест. Но хотелось.

А потом, когда они уже пили кофе, Люба попросила его:

— Ник, расскажи мне про эту женщину.

— Да это мама мальчика, которого я сегодня ночью оперировал.

— Вот и расскажи мне, почему она плакала у тебя на груди.

— Ну, если тебе это интересно…

— Очень.

На лице Ника отразилось явное изумление, но комментировать не стал, вместо этого послушно пересказал трагическую историю семьи Луцык.

Его рассказ Любу потряс. Особенно та часть, что касалась Глеба Николаевича.

— Господи, ужас какой. Несправедливо, что она его обвиняла. Я понимаю, что горе у человека. Но назвать твоего отца убийцей… — Люба покачала головой. — Кошмар.

— И, тем не менее, — Ник пожал плечами. Дым от чашки с кофе искажал выражение глаз. — У каждого врача есть свое персональное кладбище. И у моего отца в том числе.

— А у тебя?

— Пока нет. Но оно обязательно будет. Иначе не может быть. А я пока морально готовлюсь… к его открытию.

Люба не знала, что на это сказать. На эти страшные, если вдуматься, слова, произнесенные ровным тоном. Просто не знала. И поэтому…

— Ник, как ты думаешь… — она придвинулась к нему совсем близко. — Если я тебя поцелую, как скоро нас выгонят?

— А ты поцелуй. А я попробую отбиться от охраны. Не зря же я восемь лет вольной борьбой занимался…

Наверное, на них снова пялились. Но ей, как и ему — плевать. Нет, она не позволила себе целовать его так, как хотелось. Просто нежные касания — в уголок губ, в верхнюю, в нижнюю. Сносило крышу от другого. Его пальцы пробрались под манжету блузки и гладили запястье — то размеренными круговыми движениями, то плотно потирая место, где бился пульс. Ровно такими же движениями, которыми он гладил ее совсем в другом месте.

Отстраняться пришлось резко, на клочках, остатках приличного воспитания хорошей девочки. Но руку ее Ник так и не выпустил, крепко перехватил запястье.

— Любаш… У меня есть вариант… как мне реабилитироваться за свой прошлый провал…

— Тебе не за что реабилитироваться!

— Есть за что. В общем, у меня есть друг. Со своей квартирой. Если ты не против, то я…

Люба слегка покраснела. Хотя… Чего уже стесняться?

— Не против.

— Я переговорю с ним, и тебе позвоню, хорошо?

— Ладно. Пойдем? Поздно уже.

— Пойдем.

— Проводишь меня домой?

— Люба! — он сказал это как-то даже не то, чтобы серьезно — строго. — Я, конечно, звероящер, но немного… прирученный. Что ты обо мне так думаешь, будто я совсем… хам какой-то невоспитанный? Конечно, провожу. Это даже не обсуждается.

— Ну, тогда пойдем.

В квартиру Ник отказался заходить. Зато был поцелуй прямо у двери, в темноте подъезда — страстный, горячий, так, как они не позволили себе в кафе. И было совершенно невозможно оторваться от его губ. Невозможно. Пока подлый звероящер не нажал вдруг на кнопку звонка. Вывернулся из ее рук, чмокнул в лоб, шепнув: «Так и до секса в подъезде недалеко! Я позвоню. Пока». И был таков — лишь быстрые шаги по лестнице. Люба едва успела перевести дыхание, прежде чем открылась дверь квартиры. Ей показалось, что отец что-то заметил странное в ее внешнем виде, но никак не прокомментировал. А ведь раньше она себе такого не позволяла. Таким приключениям место в жизни школьницы-старшеклассницы. Ну, в крайнем случае — студентки. А она — взрослая работающая женщина! Люба усмехнулась своим мыслям. С Ником она почему-то чувствовала себя действительно как чуть ли не школьница. Девчонка. Лет на шестнадцать. Видимо, побочный эффект от того, что ты вляпалась в сексуальные отношения с другом детства. И время будто пошло вспять.