Асы шпионажа - Аллен Даллес

«Прежде чем я приступил к своей деятельности в Китае и Японии, – признался Зорге, – я вместе с представителем четвертого управления изучил в своем номере московской гостиницы коды, которыми должен был пользоваться, на что ушел целый день».

Кодирование и расшифровка радиограмм были строго секретным делом, поэтому ими занимался лично руководитель агентурной сети за рубежом.

Система, использовавшаяся советской разведкой, была довольно простой: алфавитные буквы заменялись одно– или двусоставными цифрами. Затем для усложнения использовались колонки цифр со страниц официальных статистических изданий, которые приплюсовывались к основным. Конкретная страница и раздел указывались в самой радиограмме.

Особая ценность этой системы заключалась в бесконечной возможности числа вариантов использования Немецкого статистического ежегодника, который в Японии имелся во всех коммерческих и иных учреждениях. Поскольку черновики радиограмм немедленно сжигались, сам такой ежегодник никакого подозрения вызвать не мог. Поэтому даже самые тщательные обыски давали нулевой результат.

Поскольку после 1939 года объем исходившей информации резко возрос, Зорге получил разрешение Центра привлечь в порядке исключения к кодированию радиограмм Клаузена.

Система оказалась настолько надежной, что японская контрразведка не сумела расшифровать ни одной радиограммы, которые удалось ей перехватить начиная с 1937 года.

Вначале группу Зорге в Японии финансировали непосредственно из Москвы, деньги передавались курьерами в указанное время на встречах в Шанхае или Гонконге. Затем необходимые суммы стали переводить на частные счета в японских банках через нью-йоркские «Нешнл сити бэнк» или «Америкэн экспресс». После 1940 года для этого использовались уже нелегальные встречи с представителями советского посольства в Токио.

Клаузен вел учет расходов, о чем один-два раза в год докладывалось в Москву. За период с 1936-го по 1941 год общая их сумма составила порядка сорока тысяч долларов.

Еще в Берлине Зорге получил указание расходовать на нужды группы не более тысячи долларов в месяц. Жалкая эта сумма уходила главным образом на оплату квартирных и текущих расходов основных членов группы. Одзаки44 не получал ничего, кроме компенсации расходов на поездки. Очень мало уходило и на оплату услуг Мияги45. Фактически Зорге, Вукелич и Одзаки жили на гонорары за журналистскую работу, Мияги – за художество, а Клаузен – за счет своего магазина.

Деньги из Москвы поступали нерегулярно, так что Зорге приходилось нередко самому покрывать срочные платежи. Когда Эдит Вукелич после развода с мужем собралась выехать в Австралию, то сумма в 400 долларов была особо оговорена, и Москва передала их через Зайцева.

Даже утвержденные расходы в сумме одной тысячи долларов в месяц были сокращены, и Зорге приходилось буквально на всем экономить. В конце 1940 года из Центра поступило указание изымать капитал из фирмы Клаузена на дела группы, что отрицательно сказалось на его энтузиазме. С этого времени он вел финансовые дела группы безалаберно и даже не всегда уничтожал переданные или полученные радиограммы, не особо заботился о маскировке материалов, подготовленных для передачи. Скаредность Центра сказалась на снижении мер безопасности, а в результате при аресте Клаузена в его доме японской полиции удалось обнаружить компрометирующие радиста материалы.

Только Зорге и Клаузен, завербованные четвертым разведывательным управлением непосредственно в Германии, знали лично своих руководителей. Мияги был активистом в японской секции Американской коммунистической партии. Получил от оставшегося неизвестным представителя Коминтерна указание возвратиться в Японию, прекратить все связи с американскими коммунистами и избегать контактов с японскими товарищами в Токио.

Вначале Мияги полагал, что они только вдвоем с Зорге входят в разведывательную группу, но со временем понял, что к числу ее активных членов относятся также Вукелич, Одзаки и Клаузен.

Мияги, как и Вукелич, считал, что входит в организацию, которая относится непосредственно к Коминтерну и не имеет никаких связей с национальными коммунистическими партиями, поскольку Зорге никогда ничего не говорил о ее структуре и подчиненности.

Что касается Одзаки, то он имел полное представление о группе и ее задачах. Еще в Шанхае он узнал от Агнес Смедли46, что под псевдонимом Отто числится в советской картотеке в Москве и работает на один из отделов Коминтерна.

Из соображений безопасности Зорге сократил контакты членов группы друг с другом до минимума. Только Клаузен – радист и казначей группы – был осведомлен о псевдонимах и кодах всех ее членов, но вплоть до своего ареста не знал имен Одзаки и Мияги и никогда с ними лично не встречался. Одзаки же видел Клаузена всего один раз, не зная его имени, а с Вукеличем не встречался вообще.

К встречам с членами своей группы Зорге всегда тщательно готовился. Только он поддерживал личные контакты с важнейшими членами группы. Видеться с Клаузеном ему было довольно просто: они оба были членами немецкого клуба в Токио, да и встречи земляков за его пределами были нормальным явлением. Важнейшие их встречи проходили, однако, в домике Зорге, так как наибольшую опасность представляла передача документов и материалов. Известное опасение Зорге вызывало и то обстоятельство, что автомашина Клаузена могла подвергнуться досмотру японской полицией, что вообще-то было обычным явлением в городе. К дому Зорге Клаузен подъезжал каждый раз по новому маршруту (это стало у него даже привычкой). На случай, если его появление было нежелательно, устанавливался специальный сигнал. Зорге предупредил Клаузена в первые же дни их пребывания в Токио:

– Если у калитки в сад горит лампочка, в дом не входи. Значит, у меня кто-то есть.

В основном же встречи обуславливались заранее, как правило по телефону.

Зорге и Вукелич были коллегами-журналистами, и вплоть до развода с Эдит они встречались на его квартире. Соблюдать какие-то особые меры предосторожности при встречах европейских членов группы необходимости просто не было. В связи с этим Зорге сказал:

– У нас возникли бы дополнительные трудности и пришлось бы терять много времени, если бы мы строго придерживались теоретических принципов.

Встречи же европейцев с японскими агентами были намного сложнее и опаснее, так как полиция старалась предотвратить контакты иностранцев с местным населением.

Поэтому довольно частые встречи с Одзаки и Мияги Зорге брал на себя Они происходили в различных ресторанах и кафе города, которые постоянно менялись. Находить каждый раз новое место встречи было нелегко.

Зорге виделся с Одзаки один раз в месяц, когда же международная обстановка осложнилась, то и чаще. После нападения Германии на Советский Союз они стали встречаться по понедельникам. Одзаки довольно часто заказывал столик в ресторане «Азия», который находился в здании управления Юго-Маньчжурской железной дороги, здесь же располагалось и бюро Зорге.

После начала Второй мировой войны наблюдение за иностранцами в Токио было усилено. В связи с этим чаще стали встречаться в доме Зорге, считая это менее опасным. Хотя неподалеку находилось отделение полиции и дом, вне всяких сомнений, был под наблюдением, посещение Одзаки, ведущим газетчиком, своего немецкого коллеги было вообще-то вполне нормальным делом. К тому же опасность быть подслушанными, что вполне вероятно в общественных заведениях, в его доме сводилась до минимума.

Одзаки и Мияги встречались друг с другом через короткие промежутки времени в кафе и закусочных. Позже Мияги стал приходить к Одзаки в дом под благовидным предлогом – как учитель рисования его дочери.

За исключением разве лишь последних месяцев за все девять лет работы группы Зорге ни его шаги, ни деятельность всех его соратников не вызывали у японской полиции никаких подозрений.

Основная опасность, которая подстерегала каждого из членов группы, – возможность обнаружить компрометирующие материалы в результате случайной или повседневной проверки автомашин или негласного обыска в доме.

Этой опасности более всего был подвержен Клаузен. Чтобы проводить весьма частые сеансы радиосвязи с Центром, он, выбирая подходящие места, разъезжал на автомашинах с передатчиком, упрятанным в стареньком черном портфеле.

Судьба его зачастую в буквальном смысле слова висела на волоске. Характерен случай, произошедший осенью 1937 года, о котором он рассказал следующее:

«Поблизости от дома я взял такси и поехал к Вукеличу, из квартиры которого намеревался передать в Москву несколько радиограмм. Когда я около трех часов дня приехал к нему, то обнаружил пропажу довольно толстого портмоне, который был засунут в левый карман брюк. Я выбежал на улицу, но такси уже исчезло. В портмоне было 230 японских иен, мое водительское удостоверение с наклеенной фотографией и лист бумаги с английским текстом, переданным мне Зорге по финансовым вопросам. С него надо было сделать фотокопию. Зашифрованная информация по счастливой случайности находилась в моем черном, изрядно потрепанном портфеле вместе с рацией. Портмоне, по всей видимости, осталось в такси, ибо я отлично помнил, что вынимал его и открывал, когда рассчитывался с водителем. Номера такси, конечно, не запомнил. Я не знал, как поступить, затем рассказал Вукеличу о потере портмоне с довольно крупной суммой денег и спросил его совета. О финансовых расчетах, однако, не заикнулся, опасаясь, что он может рассказать об этом Зорге. На следующий день, набравшись храбрости, сообщил о своей пропаже в городское бюро находок, назвав содержимое портмоне: немного денег, водительское удостоверение и листок бумаги с английским текстом. Но портмоне так и не было обнаружено. Я же в течение нескольких дней не мог избавиться от страха».