Под Южными Созвездиями - Андрей Бондаренко

Первым слово (на испанском языке), взял толстый шут — долго и красочно говорил о незабываемых красотах этих благословенных краёв: о «вечнозелёных и беспокойных джунглях, которые не засыпают никогда», о «голубых далёких горах, полных неизъяснимой печали и зовущих в дорогу — прочь от родного очага», о «стадах белоснежных лам, пугливых и грациозных, как наши детские сны», о «Великом и несравненном Карибском море», о «песчаных белоснежных пляжах означенного моря, на которых так любят загорать самые симпатичные и стройные девушки этого Мира», и о «яркой многоцветной радуге, которая призвана соединять любящие сердца…».

— Очень мило, — растрогался впечатлительный Мегре. — Хорошо и душевно сказано, будь я проклят.… Только, вот, что это ещё за «многоцветная радуга» такая, играющая — под здешними Южными Созвездиями — роль Амура со стрелами?

— О, это очень симпатичная, слезливая и, главное, страшно-романтичная история, — неожиданно ожил «костюмированный» принц Чарльз. — Вернее, старинная-старинная легенда — «О непорочной девице Анхелине Томпсон и об её жёлтой розе». Попросите кого-нибудь из местных рассказать. Обещаю, что не пожалеете. Настоятельно рекомендую — в качестве непревзойдённого и умелого рассказчика — сеньора Луиса Романо. Весьма достойный и красноречивый джентльмен. Весьма…

Ожил, высказался и вновь, крепко зажмурив глаза, умиротворённо засопел.

Тем временем, пузатый шут замолчал, и разговорную эстафету (по-английски), подхватил его тощий коллега, тут же начавший петь цветастые и многословные дифирамбы «древним и красочным традициям», а также «благородным людям, регулярно помогающим эти вышеупомянутые традиции чтить-развивать самым достойным и весёлым образом…».

«Всё понятно», — мысленно усмехнулся Макс. — «Толстый шут выдвинут от местных городских Властей. А субтильный является, чтоб мне по субботам в баню никогда не ходить, официальным и полномочным представителем банкирского семейства Ротшильдов. Следовательно, именно тощему шуту и следует уделить самое пристальное внимание. Если, конечно, такая возможность представится…».

Приветственные речи, наконец-таки, завершились, и шуты — поочерёдно и на разных языках — торжественно объявили, мол: — «Юбилейный, семьдесят пятый по счёту «Карнавал Святого Джедди, Покровителя диких камышовых котов и кошек», объявляется открытым! Веселитесь, добропорядочные граждане и гражданки!».

И означенные граждане и гражданки, естественно, не заставили себя долго просить и уговаривать. Это в том смысле, что всё вокруг тут же заполнилось восторженными воплями-визгами, а также нескончаемым грохотом от запускаемых в ночное небо ярких петард и многоцветных фейерверков. Уточняю, от многих сотен (если, конечно, не тысяч), запускаемых петард и фейерверков.

А ещё минут через пятнадцать-двадцать, когда «фейерверковая» канонада постепенно стихла, и вновь напомнили о своём существовании духовые оркестры, началось карнавальное шествие, во главе которого выступала шестёрка тёмно-гнедых породистых лошадей, влекущая вперёд круглую платформу с двумя шутами и четырьмя длинноногими девицами в карнавальных костюмах — «а-ля очень развратная Коломбина».

«Крупы лошадей, естественно, покрыты светлыми попонами с вышитыми на них гербами Ротшильдов», — с удовлетворением отметил Максим. — «Молоденький золотистый лев, светлый равнодушный единорог, смуглая рука, крепко сжимающая пучок стрел, арфа, сова, рыцарские шлемы, чёрные двуглавые орлы. Вещий сон, мои прекрасные дамы и сиятельные господа, это вам ни хухры-мухры…».

Остальные карнавальные платформы, следующие одна за другой, были размещены на разномастных грузовых автомобилях.

На второй расположился весьма достоверный ушастый хоббит, а также большая клетка, в которой расслабленно скучали три огромных тёмно-бурых камышовых кошки. Хоббит усердно работал тоненькой стальной пилкой, намереваясь перепилить один из толстых клеточных прутьев, дабы выпустить усатых узниц на волю.

На третьей платформе сразу четыре «доньи Розаны» лихо и слаженно отбивали чечётку.

— Вот, а я что говорил? — взволнованно зашептал Мегре. — Где они, стопроцентные и железобетонные гарантии, что наша с тобой донья Розана является «настоящей», а?

— Нет никаких гарантий, — тяжело вздохнув, согласился Макс. — На этом тропическом карнавале, похоже, ничему и никому нельзя верить. И, в первую очередь, собственным глазам…. Кстати, а куда — в конечном итоге — направляются все эти карнавальные платформы?

— На городскую приморскую набережную, естественно, — вновь проснулся принц Чарльз. — Там нынче расположилось великое множество торговых киосков-лотков с выпивкой-закуской. И, кроме всего прочего, оборудовано с сотню удобных танцплощадок. Ну, сами посудите, какой тропический карнавал — без бесшабашных танцулек?

— С этим авторитетным утверждением трудно спорить, уважаемый Наследник английского Престола. Вы — чисто по-королевски — мудры и прозорливы…

Через некоторое время Мануэль Кастильо, поднявшись на ноги, непринуждённо сообщил:

— Вынужден временно откланяться — сугубо по техническим причинам. То бишь, пойду искать банальный туалет.

— Иди, конечно, — равнодушно зевнул Максим. — Да и я, пожалуй, здесь долго не задержусь. Минут на пятнадцать-двадцать, не дольше. А потом отправлюсь, что называется, к широким народным массам. Да и пивка, честно говоря, хочется…. Давай, встретимся э-э-э…, скажем, через час на набережной — возле крайней правой бронзовой пушки?

— Договорились…

Комиссар ушёл, а Макс, выждав с минуту, отправился следом за ним. Естественно, предварительно пожелав «карнавальному» принцу Чарльзу всего самого наилучшего.

И вскоре его предусмотрительность была вознаграждена: на тёмно-синей скамье, размещённой чуть в стороне от шумных народных гуляний, обнаружился Мегре, о чём-то оживлённо беседовавший со стройной девицей в карнавальном костюме «домино».

«Это, естественно, давешняя каштановолосая спутница сеньора Луиса Романо», — уверенно опознал барышню Максим. — «А их разговор, как я понимаю, носит чисто-деловой характер. Значит, вот оно как. Ладно, обязательно учтём на будущее. Только обидно слегка…. Что ж, господин комиссар, долго же ты будешь ждать меня возле крайней правой бронзовой пушки. Ох, и долго. И не просто, извини, ждать, а ещё переживать, беспокоиться и нервничать. И поделом. Нечего, старина, считать себя умнее других и мнить — о собственной персоне — невесть что. Скромней надо быть. А ещё, понятное дело, осторожней и осмотрительней…».