Зеленые холмы Африки - Эрнест Хемингуэй

— Да, да, утром вы наверняка убьете куду на солонце.

— Утром туда поедете вы.

— Нет, вы. Я уже побывал там сегодня вечером. Мы будем чередоваться. Так было условлено. Верно, Старик?

— Разумеется, — отозвался Старик.

Мы избегали смотреть друг другу в глаза.

— Выпейте виски, Карл, — предложила Мама.

— Спасибо.

Мы ужинали молча. Уже в постели, в палатке, я упрекнул жену:

— Дернуло же тебя ляпнуть, что он будет охотиться утром на солонце!

— Кажется, я не то хотела сказать… Напутала. Не будем говорить об этом.

— Мне так повезло, когда тянули жребий. Нельзя идти против жребия. Ведь это единственный способ уравнять шансы.

— Ладно, оставим это.

— Мне кажется, Карл нездоров, он просто на себя не похож. Он в таком бешенстве от неудач, что способен распугать все зверье на нашем солонце.

— Прошу тебя, не надо больше об этом.

— Не буду.

— Вот и хорошо.

— Что ж, во всяком случае, мы его успокоили.

— Не думаю. Ну, довольно, перестань, пожалуйста.

— Молчу.

— Вот и хорошо.

— Спокойной ночи, — помолчав, сказала она.

— Спи спокойно. К черту всю эту ерунду!

— Спокойной ночи.

Глава девятая

Наутро Карл со своими людьми отправился на солонец, а Гаррик, Абдулла, М'Кола и я, перейдя дорогу, двинулись вверх по сухому руслу наискосок от деревни и стали подниматься в гору. Мы лезли в тумане по усыпанному галькой сухому дну, так густо поросшему кустарником, что приходилось идти согнувшись как бы по крутому туннелю, образованному ветвями и лианами. Я потел так, что намокли фуфайка и верхняя рубаха; когда же мы взобрались на высокий горный уступ и остановились, глядя вниз, на облака, нависшие над долиной, я озяб от утреннего ветерка и накинул плащ. Я не мог усидеть на месте и подал Гаррику знак идти дальше. Мы одолели склон горы и, поднявшись выше, пошли назад, потом перевалили на противоположный, теневой склон, останавливаясь над каждой долиной, чтобы внимательно осмотреть ее в полевой бинокль. Наконец, мы достигли чашеобразной долины, напоминавшей амфитеатр; по дну ее среди ярко-зеленой травы бежал ручеек, а дальний склон и весь нижний край поросли лесом. Мы сели в тени скал, защищавших нас от ветра, и, глядя в бинокли, увидели на противоположных склонах, освещенных восходящим солнцем, двух самок куду с детенышем — они паслись на опушке леса, торопливо ощипывая листья и молодые побеги, потом внезапно подняли головы, настороженно вглядываясь в даль, как делают все животные, когда пасутся среди деревьев. На равнине они видят так далеко, что чувствуют себя уверенно и пасутся спокойно, — не то что в лесу. Мы могли разглядеть даже белые вертикальные полосы на серых боках, и, сидя на высоком склоне этим ранним утром, я с удовольствием наблюдал за антилопами. Но вдруг мы услышали гул, как от обвала. Я подумал сначала, что это рухнула скала, но М'Кола сказал тихо:

— Ввана Кабор! Пита!

Мы прислушивались, ожидая второго выстрела, но кругом было тихо, и я решил, что Карл убил наконец куду. Самки, за которыми мы наблюдали, при звуке выстрела замерли было, насторожившись, потом снова стали щипать траву. Однако они все время держались леса. Мне вспомнилась старая пословица индийских охотников: «Один выстрел — есть мясо. Два выстрела — ничего нельзя знать. Три выстрела — на-ка выкуси», — и я достал словарь, чтобы перевести эту пословицу М'Кола. Она показалась ему забавной, он засмеялся и покачал головой. Мы осматривали долину в бинокль до тех пор, пока солнце не настигло нас, а потом бродили по противоположному склону горы и в другой красивой долине видели то место, где какой-то бвана, которого туземцы упорно именовали «Бвана Доктор», подстрелил замечательного самца куду; пока мы смотрели сверху на долину, там показался какой-то масай, и я сделал вид, будто хочу выстрелить в него. Гаррик заволновался и с трагическими жестами стал твердить, что там человек, человек, человек!

— А в человека разве стрелять нельзя? — спросил я.

— Нет! Нет! Нет! — воскликнул он, прикладывая руку ко лбу. Я с притворной неохотой опустил ружье, разыграв эту комедию для того, чтобы позабавить ухмылявшегося М'Кола.

Так как стало очень жарко, мы двинулись через луг, где трава была до колен и буквально кишела крупной красноватой прозрачнокрылой саранчой, которая тучами поднималась вокруг нас, жужжа, как косилка, потом вверх по невысоким холмам, вниз по длинному крутому склону и, наконец, долиной, в которой тоже густо роилась саранча, в лагерь, где мы уже застали Карла с его добычей.

Когда я проходил мимо палатки свежевальщика, он показал мне отрезанную голову антилопы, с которой капюшоном свисала шкура, а там, где череп был отделен от позвоночника, сочилась еще не запекшаяся кровь. Это был какой-то странный и жалкий куду. Лишь морда от глаз до ноздрей, гладко-серая, с белыми отметинами, да длинные изящные уши были хороши. На глазах, уже затянутых пленкой, сидели мухи, а рога, тяжелые, шершавые, вместо того чтобы завиваться вверх, круто изгибались в стороны. Это была удивительная голова, массивная и уродливая.

Старик сидел под тентом с книгой и курил трубку.

— Где Карл? — спросил я.

— Наверно, в своей палатке. Ну, что вы сегодня поделывали?

— Бродили вокруг холма. Видели двух куду.

— Ужасно рад за вас, — сказал я Карлу, останавливаясь у входа в его палатку. — Расскажите, как это вам удалось?

— Мы караулили в засаде, и проводники подали мне знак пригнуться, а когда я поднял голову, куду стоял уже совсем близко. Он показался мне огромным.

— Мы слышали ваш выстрел. Куда попала пуля?

— Кажется, сначала в ногу. Потом мы погнались за ним, и я стрелял еще несколько раз, пока не свалил его.

— А я слышал только один выстрел.

— Нет, их было три или четыре.

— Наверное, горы заглушали выстрелы, раз вы ушли в сторону… А рога у него массивные и раскидистые.

— Спасибо, — сказал Карл. — Надеюсь, вам достанется еще лучшая добыча. Проводники уверяют, что там был и второй самец, но я его не видел.

Я вернулся к нашему тенту, где сидели Старик и Мама. Оба, видно, были не в восторге от этого куду.

— Что это вы такие невеселые? — удивился я.

— Ты видел голову? — спросила моя жена.

— Конечно.

— Какое уродство!

— Ну, что ж, это куду. На солонце был еще один, надо туда съездить.

— Да, да, Чаро и следопыты уверяют, что там был еще один самец, крупный, с замечательными рогами.

— Вот и прекрасно. Этого убью я.

— Если только он придет опять.

— Как хорошо, что Карлу наконец посчастливилось, — сказала Мама.

— Бьюсь об заклад, он еще убьет самого крупного куду на свете, — отозвался я.

— Я пошлю его с Дэном за черными антилопами, — сказал Старик. — Так мы условились: первый, кто убьет куду, идет добывать черных антилоп.

— Что ж, это правильно.

— А потом, как только и вы добудете себе куду, мы отправимся следом за ними.

— Чудесно!

Часть третья

НЕУДАЧНАЯ ОХОТА

Глава десятая

Все это было раньше, — казалось, целый год прошел с тех пор. И вот теперь, в жаркий солнечный день, после того как я подстрелил цесарку, мы едем в машине на солонец, за двадцать восемь миль от лагеря, потеряв попусту пять дней сначала на том солонце, где повезло Карлу, потом в холмах, высоких и низких, потом на равнине, и в довершение всего нам сорвал охоту грузовик этого австрийца. А я все время помнил, что до отъезда остается только два дня! М'Кола тоже помнил это, — мы теперь охотились вместе, как равные, и не смотрели больше друг на друга с чувством превосходства. Нас мучила одна мысль — что время не ждет, и досада, что мы не знаем местности и всецело зависим от проводников, которые навязались нам на шею.

Наш шофер, Камау, был из племени кикуйу; этот тихий человек лет тридцати пяти, в старой суконной куртке, брошенной за негодностью каким-то охотником, в штанах с огромными, уже прохудившимися заплатами на коленях и сильно заношенной рубахе, каким-то чудом ухитрялся всегда выглядеть даже щеголеватым. Скромный и молчаливый Камау отлично знал свое дело; сегодня, когда мы выехали из зарослей на голую пустынную равнину, я посмотрел на него, такого опрятного в старой куртке, заколотой английской булавкой, и вспомнил, как этот человек, чья неизменная приветливость, скромность и мастерство так восхищали меня, едва не умер от лихорадки во время нашего первого путешествия, а я тогда боялся только одного: остаться без шофера. Теперь смерть нашего Камау при любых обстоятельствах глубоко огорчила бы меня…

Отогнав эти сентиментальные мысли о далекой и маловероятной кончине Камау, я стал размышлять о том, с каким удовольствием всадил бы я хороший заряд дроби в зад Давиду Гаррику, когда он разыгрывает великого следопыта, и поглядел бы, какую он скорчит рожу. И вдруг в эту самую минуту мы подняли вторую стаю цесарок. М'Кола протянул мне ружье, но я отрицательно покачал головой. Он энергично закивал в ответ, сказал: «Правильно! Очень правильно!» — а я велел Камау ехать дальше. Гаррик взволновался и произнес целую речь: «Разве нам не нужны цесарки? Так вот же они. И какие замечательные!» Но я не слушал его. Если верить спидометру, до солонца оставалось не более трех миль, а в мои планы вовсе не входило распугать антилоп стрельбой, как спугнул куду грузовик австрийца в тот раз, когда мы притаились в засаде.