Царь Гильгамеш - Роберт Силверберг

Совет может только предложить царя, но окончательно утвердить его могут только боги. И если случится в дальнейшем, что между царем и советом возникают разногласия, то слово царя – последнее. Это не тирания, это естественное право того, кто избран богами. Ибо – и запомните это как следует! – во времена смуты и сомнений жизненно важно, чтобы город говорил единым голосом. Разве боги не указали, чей голос им угоден, когда они выбирают царя? Совет, обсуждая государственные дела с царем, слушает его голос, потому что голос царя – это голос города, это голос небес. А если царь не является глашатаем воли небес, то боги лишат его трона.

Все это очень занимало мой ум, когда государственные мужи наносили мне церемониальные визиты в зале приемов дворца. Сперва шли свободные горожане из народной палаты, кто говорит от имени лодочников и рыбаков, крестьян и скотоводов, писцов, ювелиров, плотников и каменщиков. Они поднесли мне свои дары, и коснулись моих щиколоток руками, как велит традиция. За ними шли старшины совета, говорящие от имени больших усадеб, царских семей, жреческих кланов. Их дары были куда весомее, изучали они меня куда внимательнее. Я отвечал им взором ровным и уверенным. Я остро чувствовал, что я – самый молодой в этом зале, моложе старшин, моложе любого из народной палаты.

Я царь. Я ощущал священную силу, которая есть царская слава, я упивался ею. Но и тогда мрачная тень лежала на моем ликовании, ибо я вспомнил тот день, когда Лугальбанда лежал неподвижно на своем алебастровом ложе. Я вспомнил тот день, когда стоял у городской стены и смотрел на проплывающие мимо трупы нищих, на погребение которых не было денег. Я всегда помнил о той безжалостной шутке, что сыграли с нами боги, даже с теми, чье величие почти равно их собственному. Никогда не забывай, что ты смертей, никогда не забывай, сколь мимолетен миг твоего величия. В конце тебя ждет Дом Праха и Тьмы. Эти мысли омрачали мои самые счастливые минуты. Но я был молод и силен. Я гнал от себя мысли о смерти всякий раз, когда они появлялись. И всякий раз говорил себе, как в детстве:

– Смерть, я тебя одолею! Смерть, я сам тебя сожру!

– Все время правления Думузи, – говорил богатый землевладелец Энлиль-эннам, – мы ожидали твоего возвращения, ибо в тебе жив Лугальбанда.

Я изумленно посмотрел на него. Неужели это было известно в Уруке каждому? Потом я сообразил, что он выразился иносказательно, примерно так, как если бы он сказал: «В твоих жилах течет кровь Лугальбанды». А уж это знают все.

– Темное это было для нас время, – сказал седовласый Али-эллати, чью принадлежность к людям благородной крови можно было проследить на тысячу лет назад. – Знаки и предсказания перепутались. Боги не давали нам ясных ответов. Знамения были зловещи. Мы жили в страхе и дурном предчувствии. И все из-за царя. Да, все из-за царя.

– А что за царь был Думузи? – спросил я.

– Ну, Лугальбандой-то он не был, – сказал Энлиль-эннам, широко ухмыляясь. – И Энмеркаром тоже.

– Он даже и Думузи-то не был, – сказал Лу-Мешлам, чьи земли были сами по себе небольшим царством. – Можно быть просто Думузи, даже если ты не Энмеркар. Но он не был и Думузи!

И все засмеялись.

– Что такое вы говорите? – спросил я.

Мало-помалу они открыли мне картину жалкого и слабого правления. Глупый человек, раздувшийся от спеси; злосчастные проекты; заранее обреченные на поражение военные выступления; ничтожества и выскочки, поднявшиеся до высот власти; глупейшие ссоры с великими людьми города; пренебрежение к ритуалам; трата общественных денег по мелочам, в то время как необходимые работы не выполнялись, – печальный перечень все продолжался, обвинения так и лились. Мне неловко было слушать их слова: кто после смерти моего отца объявил Думузи царем, если не они? Старая жрица Инанна, должно быть, имела какие-то причины, чтобы предложить Думузи, а у них были свои соображения, чтобы это предложение принять. Наверное, основной причиной его избрания была его мягкотелость и податливость. Но похоже, девять лет его царствования не принесли им того, на что они надеялись, не дали им того преимущества, которое они мечтали получить. Чему же удивляться, если они сознательно выбрали слабого человека? Вот они теперь и обращались с готовностью, радостью и надеждой к человеку более сильному, в чьих жилах текла кровь великих предков. Я не мог не чувствовать презрения к их глупости. Но я простил их. Они увидели свою ошибку. Они сами стремились теперь ее исправить. Если они и не повели себя в соответствии с волей богов, выбирая Думузи, что же, прошлое останется прошлым. Вина не их вина богов, допустивших это.

– Расскажите мне, как умер Думузи, – попросил я.

Они замолчали.

– Небеса отняли у него царство, – наконец сказал Лу-Мешлам, а другие с мудрым видом закивали головами.

– Это я и так знаю, – нетерпеливо перебил я. – Как он умер?

Они переглянулись. Все молчали. Мне пришлось буквально выдавливать из них то, что они знали. Медленная, страшная смерть, сказали они. Медленное угасание в страшных муках. Боги оставили его, и в него вошло столько демонов: Ашакку, Намтару, Утукку, Алу – отец лихорадки, создатель хвори, злой дух, дьявол. Ни одна дверь в его теле не захлопнулась перед ними.

Никаких преград и запоров не было у царя от них. В Думузи вползли они, словно змеи. Сквозь петли его души влетели они, словно ветры. Знахари яростно боролись за его жизнь, но был царь неизлечим, невозможно было даже понять природу болезни, пожиравшей его.

Старый жрец Арад-Нанна сказал:

– Как же он ошибся, выбирая себе имя. Проклятие лежит на Думузи, и оно было провозглашено в первый же день творения. Как же он хотел избежать этого проклятия, да еще в этом городе городов мира!

В это время меня занимали иные мысли, и я не обратил должного внимания на слова Арад-Нанны. Только потом постиг я их подлинный смысл. «В этом городе городов мира!» Города Инанны, имел в виду жрец. Кто является верховным правителем Урука? Выше царя, выше совета? Разумеется богиня, кто же еще! В самой природе богини заложено стремление погубить бога Думузи, священного пастуха. Эту повесть мы знаем со школьной скамьи, с детства.

Неужели жрица Инанна осуществила то предательство царя Думузи, какое богиня Инанна каждый год совершает на небесах с богом Думузи? Во мне все кричало: да, да, да! при одной мысли об этом. Она послала мне в Киш цилиндрическую печать, печать, изображавшую смерть Думузи и торжество Инанны, и я понял, что она наводит какие-то чары на Думузи, которые приведут его к концу. Но остановилась ли она на чарах или обратилась к вполне материальным зельям? Я вспомнил все то, что мне рассказывали о страданиях царя: лихорадка, агония, медленное умирание. Мне стало не по себе: если Инанна могла убить одного царя, почему бы ей не прикончить и другого, когда ей вздумается? В Уруке каждый царь играет роль Думузи при богине, будь то Лугальбанда, Энмеркар, сам ли Думузи или, если уж на то пошло, – Гильгамеш.