Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

В такой местности легко страивать засады. На наше счастье, среди нумибийцев мало лучников. Основу их армии составляла легкая кавалерия — бедные кочевники в кожаных доспехах, с круглыми кожаными щитами, как у меня, вооруженные дротиками и короткими мечами, по большей части трофейными. Поэтому я насторожился, когда дорога вышла на широкую долину с небольшими островками леса. Сухая трава на ней была короткая и одинаковой высоты, будто подстриженная газонокосилкой, с редкими высокими стеблями колючек. Так старательно выедает траву скот, когда долго пасется на одном месте. Скорее всего, здесь пасли большой табун лошадей.

Кезон Мастарна явно растер бедра и отбил задницу с непривычки к верховой езде, но крепился, не позволял себе уподобиться плебсу, шагающему пешком. Как он поведет себя, если на нас неожиданно нападут, я не знал. Если нет мозгов, может ломануться в атаку и погибнуть ни за грош, если нет сил преодолеть страх, а это вероятнее, судя по тому, как колотился во время перехода через Тунисский пролив, может драпануть. Ищи-свищи его потом!

Поскольку оба варианта меня не устраивали, подошел к юноше и тихо сказал:

— Слезь с коня, пройдись пешком.

— Я предпочитаю ехать верхом! — громко и с вызовом заявил Кезон Мастарна.

— Да мне плевать на твои предпочтения! — произнес я так же громко. — Слезай с лошади! Или поезжай дальше сам!

— Ты не посмеешь оставить меня одного! — возмутился он, покраснев лицом и ушами.

Я все время забываю, что остальные видят меня не старым, опытным, прожженным циником, а молодым парнем, которому возраст не позволяет обладать такими симпатичными достоинствами. Моему телу ведь сейчас лет девятнадцать, немного старше Кезона, который, как подозреваю, думает, что я именно поэтому, специально, издеваюсь над ним.

— Слазь, — говорю я тихо и спокойно. — Здесь опасный участок, и будет лучше, если ты приготовишься к бою.

Я вижу, как с большим трудом возмущение уступает место рассудку. Стараясь не встречаться со мной взглядом, чтобы не испепелить ненароком, юноша слезает с коня. Я вручаю повод декану задней десятки велитов и иду позади Кезона Мастарна, который немного раскачивается, привыкнув на коне держать ноги широко раздвинутыми. Наверное, материт меня последними словами, хотя на латыни таких нет, все более-менее приличные.

Я, конечно, предполагал, что в этой долине нумидийцы могут напасть, но твердой уверенности не было. Может быть, Кезон Мастарна был прав, и я действительно наезжал на него, чтобы самоутвердиться. Поэтому, увидев устремившихся к нам лучников-иллирийцев, я не сразу понял, что произошло, пока не глянул туда, куда они поворачивали головы, оглядываясь на бегу. Идущие впереди велиты закрывали мне там обзор, и только сместившись к правому краю дороги я увидел выехавший из-за островка деревьев отряд всадников. Их было человек сто. Предполагаю, что давно следили за нами и напали именно в этом месте, чтобы мы не смогли сбежать. Если не считать те деревья, из-за которых выехали нумидийцы, то до ближнего леска, спрятавшись в котором легче было бы отбить атаку конницы, километра полтора. Даже налегке мы не успели бы добраться до него быстрее, чем всадники.

— Первая десятка, построиться в линию лицом к врагу и с дистанцией на ширину руки, вторая десятка — вторая шеренга! — приказал я велитам, которые остановились без команды. — Пращникам выйти вперед и стать россыпью!

Чем хороши римские солдаты — это дисциплиной, большим опытом построений и перестроений и осознанием, что вместе они — сила, а порознь их перебьют запросто. Велиты быстро построились в две шеренги, оставив проходы, чтобы было, куда отступить стрелкам, когда приблизятся враги, которые не спешили, скакали к нам трусцой, потому что поняли, что убегать мы не собираемся. Я шлепнул по крупу коня, которого отпустил декан, чтобы не путался под ногами и своим присутствием не провоцировал к бегству потомка этрусков да и меня тоже. Заодно и мои подчиненные поймут, что удирать не собираюсь, буду биться до последнего. Для не очень стойких это важный знак и пример. Если уцелеем, поймаем коня, никуда он здесь не денется. Кезону Мастарне я указал место на левом фланге первой шеренги. Пилума у него нет, но, может, гладиусом будет махать отчаянно и отпугнет какого-нибудь робкого нумидийца. Я подождал, когда подбегут лучники, приказал им встать перед велитами и приготовиться к бою, а сам занял место на одной линии с ними на правом фланге, где положено быть центуриону. В руках у меня был монгольский лук, который верой и правдой служил уже много лет, если ни веков.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Из нумидийцев, скакавших на нас с гиканьем и звуками, похожими на улюлюканье, только у двоих я заметил римские шлемы и кольчуги. Оба скакали впереди отряда. Я положил на тетиву стрелу с игольчатым наконечником. Монгольские лучники и на четырехстах метрах дырявили любой доспех, но я дал себе фору метров пятьдесят. Первая стрела была еще в полете, когда отправил вторую. После чего сделал паузу, ожидая результат. Слышал, как затаили дыхание и стрелки рядом со мной, и велиты позади меня. В бою порой сущая ерунда меняет настрой бойцов в лучшую или худшую сторону. Иногда мне кажется, что сражение выигрывается, только благодаря победе в поединке или даже одному удачному выстрелу. Вот и сейчас мои подчиненные радостно вскрикнули, когда первая стрела попала в нумидийца в кольчуге, и он как-то картинно развел руки в стороны, а позже и рухнул с коня под копыта скакавших позади. Когда и вторая стрела нашла свою цель, стрелки и велиты заорали яростно и восторженно, хотя не сразу стало понятно, что и второй враг выбыл из боя. С минуту он скакал, наклонившись к шее лошади, и только потом свалился.

К тому времени дистанция до ближних всадников сократилась метров до двухсот, и в дело вступили остальные стрелки, а я перешел на стрелы с листовидным наконечником, которые были хороши против кожаных доспехов. Теперь уже стрелял быстро и не шибко выцеливая. Враги скакали плотно, не промахнешься. Их атака начала захлебываться, вязнуть в лошадях без всадников, которых становилось все больше и больше.

Дистанция до них стала меньше сотни метров, и я приказал стрелкам:

— Отойти за велитов! — и сам встал на левый фланг первой шеренги, на место центуриона, хотя, как опцион должен был стоять в задней справа и следить, чтобы никто не сбежал; я еще дважды выстрелил из лука, после чего положил его на землю, вынул из ножен саблю и приказал велитам второй шеренги: — Перестроились в одну шеренгу!

Они ждали эту команду, поэтому выполнили быстро и четко. Дальше командовать ими уже не имело смысла. Каждый действовал по обстановке. Кто-то метнул пилум в подскакавшего всадника, кто-то ткнул острым наконечником в морду коню, целясь в ноздри — самое мягкое и болезненное место. При этом стрелки, стоявшие позади велитов, продолжали наносить урон врагу, стреляя поверх голов велитов.

Видимо, еще во время приближения нумидийцы понесли критичные, по их мнению, потери, потому что атака быстро захлебнулась. Те, кто доскакал, попробовали навалиться, сломить нас. Поняв, что легкой победы не будет, и потеряв еще несколько человек, остальные решили не погибать зазря и намного быстрее поскакали в обратную сторону. Я еще подумал, есть ли у нумидийцев слово «отступаем» или, как заведено у азиатских кочевников, они разворачиваются и продолжают наступать? Наши лучники и пращники выстрелили им вдогонку и завалили еще четверых. Оставшиеся в живых нумидийцы унеслись в сторону островка деревьев, за которым и исчезли из вида.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Разойдись! Заняться ранеными и приступить к сбору трофеев! — отдал я приятный для солдатского уха приказ.

К сожалению, два человека выбыли из строя. Одному дротик попал в грудь справа ниже ключицы, второму — в правую руку чуть выше локтя. Обе раны, вроде бы, не смертельные. Обоим сразу оказали медицинскую помощь. У каждого бойца в вещмешке есть лента чистой льняной материи, которую используют, как бинт, и какая-нибудь мазь или присыпка, заживляющая раны. Все эти лечебные средства разные по составу, у каждой национальности свои, а порой отличаются и у выходцев из разных деревень одной области. У многих сабинов и римлян основой такого снадобья служит козий помет, собранный весной и высушенный. Его разжевывают и прикладывают к ране, останавливая кровотечение, и добавляют в вино и пьют, как жаропонижающее и болеутоляющее. И это помогает. Может быть, главную роль играет уверенность в том, что данное средство вылечит.