Воспоминания о снах - Радовика

Не всегда сны ведутся от первого лица, сновидец не участник, а скорее наблюдатель. При этом и его можно удивить внезапным поворотом сюжета.

Городской парк закрывается в двенадцать ночи и открывается в шесть утра. Ровно шесть часов здесь нет никого, кроме сторожа, который спит, и бомжей, которые чаще всего тоже спят. В прошлом году бомжи украли и сожрали лебедя. После этого зону, где лебеди могут плавать, огородили, а на калитку, ведущую к их домику, повесили замок. Теперь это лебеди-арестанты, и добросить им хлеб можно только имея некоторую физическую подготовку.

Так или иначе, дети, а также их родители, не должны находиться в парке после двенадцати, независимо от намерений по отношению к лебедям. Девочка об этом знала. Днём она часто приходила сюда с бабушкой или родителями и видела табличку над главным входом, сообщавшую график работы всем неравнодушным и недостаточно наглым или пьяным, чтобы лезть через изгородь.

Девочка не помнила, как оказалась в парке. На ней был домашний пушистый халат для душа и босоножки. Из оранжевого халат почему-то перекрасился в тёмно-синий, а завязки сменились на пуговицы. Между тем, девочка была уверена, что это именно её домашний халат, в котором она сушила волосы вчера вечером.

Небо над головой было непривычно звёздным, как в деревенском поле, и очень низким, но на аллеях царила непроглядная темнота. Фонари не горели, а деревья обступали плотно, как в лесу. Парк выглядел заброшенным, заросшим и незнакомым. Девочка шла вперёд, но не помнила, куда. Среди деревьев иногда попадались здания. Вот трёхэтажный банк. Он должен стоять через три улицы от парка, на Бахметьевской, но сегодня он здесь. А вот магазин мороженого. Перед ним бегает мужчина в костюме белки и кричит «Виноград для мышей! Виноград для мышей! Лучшие косточки!». По другую сторону дороги огромная, в человеческий рост, мусорка, вспучившаяся кверху горой разноцветных фантиков. В кустах за мусоркой, почти сливаясь с деревьями, сидит старуха в платке и невнятно поёт.

За подкладкой халата, вдруг что-то зашевелилось. Девочка расстегнула верхние пуговицы. Снизу на неё уставились большие жёлтые глаза, а потом показалась мордочка. Это было пушистое чёрное существо с ушами до того развесистыми, что им мог позавидовать слон. На ощупь существо оказалось таким же мягким и приятным, как халат, но когда девочка попробовала достать странного зверька, ей в руки вцепились острые длинные когти.

Девочка не вскрикнула и не заплакала, ей не было больно. Она разглядывала зверька, держа на вытянутых руках: он выглядел как очень шерстистая мартышка с шестью лапами. Умные жёлтые глаза, совершенно человеческие, смотрели в ответ.

«Ему плохо. Он не сердится на меня, но ему плохо», — подумала девочка, и опять спрятала зверька под халатом. Она пошла к выходу из парка.

Там их уже искали. Возле ворот собрались полицейские. Чуть в отдалении стояли их служебные машины, ярко перемигиваясь красными огнями на крышах. Нельзя сказать, сколько именно машин было. Много, это точно, очень много. Они стояли друг к другу вплотную, как толпа школьников перед экзаменом, абсолютно сливаясь на фоне себе подобным, словно единый шумный организм. Девочка свернула влево, на боковую аллею. Здесь был старый проход к частным домам, который заделали пять лет назад. Теперь на его месте лежала глухая кирпичная кладка из больших, словно распухших, блоков. Когда девочка подходила, эта кладка на секунды мелькнула впереди серым размытым пятном на заборе, а потом растаяла. Подойдя вплотную, девочка обнаружила широкую неровную дыру, совсем такую, как пять лет назад. Через неё девочка вылезла на улицу и пошла дворами, а потом вышла на ярко-освещённую улицу.

Зверёк затаился. Пока они были в парке, под халатом виднелся бугор, делавший очевидным, что девочка что-то несёт, но стоило выйти из парка, бугор исчез.

По дороге иногда попадались люди. На девочку они не обращали внимания. Их лица были размытыми, неясными, подёрнутыми чем-то клубящимся-серым.

Подойдя к своему дому, девочка опять увидела полицейских, а рядом с ними своих родителей. Мама заметила её и подошла.

— Ты нашла его? — спросила мама.

Девочка притворилась, что плачет.

— Нигде нет.

Полицейские не подходили близко, но девочка знала, что они слушают.

Ей разрешили вернуться в квартиру. Пройдя мимо полицейских, девочка зашла в подъезд вместе с мамой. Сделав вид, что сильно расстроена, девочка попросила оставить её одну, и мама ушла. Приехал старенький скрипучий лифт с замыленным зеркалом. Девочка нажала кнопку последнего этажа несколько раз, с разными интервалами, считая между нажатиями секунды. Немного подумав, лифт поехал. В шахте над ними и внизу пронзительно выл ветер, от чего казалось, что они не едут, а летят. Зверёк высунул мордочку из халата и понюхал воздух, зарычал, но, как только они проехали восьмой этаж, успокоился.

Двери разъехались с протяжным тоскливым скрипом, напомнившим оханье старухи. На этаже было много кадушек с цветами, даже маленькая пальма в углу. Зверёк спрыгнул на пол, осмотрелся. Его шерсть позеленела.

— До завтра, — сказала девочка и пошла к лестнице. Если он пересидит ночь и вернётся в квартиру, как будто сам нашёл дорогу, взрослые не догадаются. Жаль, что придётся идти на свой этаж по лестнице, но лифт теперь точно не заработает.

Спустившись на два этажа, девочка увидела в широком пыльном окне на лестничной клетке, что ночь кончилась. На улице было что-то среднее между сумерками и ранним осенним рассветом. Небо затянуло сплошным неподвижным серым, вдали слабо громыхало.

Между стёклами билась муха, дёргаясь то внутрь, то наружу, и отчаянно дребезжа. В частном доме напротив надрывалась собака. Важно было услышать посторонний звук сейчас. В подъезде сильное эхо, и собственные шаги могут заглушить чужие. Поначалу он ступает тихо, а потом приближается за секунды. Если не знаешь, когда началась охота, не убежишь.

Ток крови, сердце, дыхание.

Между рамой окна и стеной есть тонкая щель, оттуда в подъезд со свистом дует ветер.

Щелчок замка. Это на пролёт выше. Руки и ступни похолодели.

Девочка сделала пару робких шагов, а потом продолжила спускаться, постепенно ускоряясь. Сразу идти быстро нельзя, иначе он поймёт и побежит. Надо ждать, увеличивая разрыв.

Сверху уже доносилось эхо шагов, шарканье, всё более сильное, как будто с каждой ступенью идущий набирал вес или отращивал новые ноги. Никто никогда не видел то существо, так что всё могло быть правдой.

Человек обычно чувствует, что за ним идёт опасность, но не сразу. Ему может стать не по себе от хлопка двери пролётом выше, но он не предаст этому значения, а когда побежит,