В крови - Юсиф Чеменземинли

А Огуз–хан видит, стоит у подножия холма человек, о камень стучит — знак подает, что сватать пришел. Посылает Огуз–хан своих нукеров — узнать, кто такой. И говорят ему, что шлет иранский падишах к нему сватов, дочку его сговаривать. Прослышала про это красавица Гюльтекин, собрала свое девичье войско, идет прямо к шаху. «Кто, говорит, тут меня сватать хочет?» Выходит падишах: «Я», — говорит, — а Гюльтекин ему: «Я за того замуж пойду, кто меня в бою осилит. Но знай: еще ни один человек не смог меня одолеть!»

И было у них великое сражение с иранским падишахом. Разбила его Гюльтекин в пух и в прах, за Аракс погнала… Гнала, гнала, притомилась, назад повернула, вся в поту, в крови. Ищет холм, на котором Огуз–хан, отец ее сидел, а холма–то и нет как нет… Взошла она тогда на гору Багрыган. Распустила свои девичьи косы — всю гору ими укрыла, — сидит, отца оплакивает. И где падут ее слезинки горькие, там фиалка взойдет… С тех пор и зовут гору Багрыган[48], — потому что здесь Гюльтекимово сердце кровью изошло — так она по отцу своему горевала. А фиалки с тех пор всегда головки клонят, это чтобы Багрыган не видеть, сердце печалью не терзать.

Сказка кончилась. Назлы взглянула на девочку. Но та давно уже спала, засунув под щеку пухлую ручонку.

6

Возглавляемое Вагифом посольство с превеликими трудностями добралось, наконец, до Тифлиса. Посланники вязли в снегу, пробивались сквозь буран — приехали чуть живые.

По прибытии в Тифлис придворный, ведавший приемом гостей, сразу же поселил их в доме одного из вельмож, где путники, наконец, могли отдохнуть. Однако Вагиф решил немедленно же наведаться в знаменитые тифлисские бани, о которых был премного наслышан.

— Ахунд, — с присущей ему заботливостью заметил Мирза Джамал, — в такую погоду, да к тому же после трудного пути, вы сразу отправляетесь в баню?! Упаси бог, простудитесь!

Вагиф ласковым отцовским взглядом окинул своего помощника, румяного, ясноглазого, по–юношески наивного…

— Сынок, я ведь в горах вырос, мне ни мороз, ни ветер не помеха! А вода, она на пользу, всю усталость смоет: и с души, и с тела. А там денек–другой и дома посидеть можно…

Подали лошадей, Вагиф облачился в соболью шубу; сопровождал его нукер, несший принадлежности для письма.

Стоял декабрь. Тифлис утопал в снегу. Впрочем, это не помешало русским войскам войти в город, и народ ликовал. Народ радовался приходу русских, потому что жаждал избавления от иранского ярма и кровавых набегов.

Обо всем этом Вагиф узнал от банщика Оджаггулу. Он лежал на каменной скамье, а банщик, то и дело взбивая пену, старательно намыливал его. Вагиф наслаждался, он изнемогал от блаженства, однако это не мешало ему поминутно задавать банщику вопросы.

— Ну и каково же теперь положение? — спросил Вагиф, когда мытье уже подходило к концу.

Банщик, человек бывалый и осторожный, не торопился с ответом. Внимательно оглядев Вагифа, он в свою очередь задал вопрос:

— А что, ага, ты человек не здешний?

— Не здешний.

— Так, так… — Оджаггулу кивнул понимающе. — Каково, говоришь, положение? Да сейчас не плохое, а бог даст и получше будет… Караваны вот из Ирана с каких пор не приходят… Погода–то сам видишь…

Банщик умолк, взглядом окинул Вагифа. Многое было в этом взгляде — только умудренный жизнью, долгие годы проживший на Востоке человек в состоянии был разгадать и перевести на простой, понятный язык то, что он выражал. «Жить в Тифлисе трудно, самого необходимого нет, а все потому, что война! Бесконечные войны за власть душат бедного человека!.. Может, скоро и полегче станет, да, по правде сказать, сомнительно…» Вот что хотел сказать банщик. Замечание же насчет погоды не имело к делу ни малейшего отношения и перевода не заслуживало — это был, так сказать, «обходный маневр».

— Ты сам–то откуда будешь? — спросил банщика Вагиф.

— Из Тебриза, — все с тем же непроницаемым лицом ответил Оджаггулу. — Я сюда ненадолго, на родину думаю вернуться, семья у меня там осталась.

Вагиф и эту фразу понял как надо: Оджаггулу не хотел воевать, не хотел стать шахским сарбазом и потому вынужден был бросить семью и бежать сюда, на чужбину.

Кончив мыть Вагифа, банщик укутал его полотенцем и, провожая в предбанник, сказал:

— А ты, ага, видать, не зря приехал: в такую погоду попусту разъезжать не станешь. Ну давай тебе бог! — и он понимающе улыбнулся.

После бани Вагиф два дня никуда не выходил; писал стихи, в которых восхвалял Тифлис и наместника; одно из стихотворений он посвятил наследнику Ираклия.

Мирза Джамал, неоднократно выходивший на прогулку, принес известие, что в Тифлис прибыли послы Омар–хана и Фатали–хана.

Вагиф был озадачен. С человеком Омар–хана непременно нужно повидаться, но как это сделать — их встреча может породить ненужные слухи, а людям Фатали–хана это будет только на руку. Вагиф долго раздумывал и наконец решил ни с кем не встречаться, пока не нанесет официального визита Ираклию. Но встречи избежать не удалось — оказалось, что есть люди, которые сами стремятся повидать посланца карабахского хана.

На третий день пребывания в Тифлисе слуга доложил, что пришел какой–то коробейник.

— Коробейник? — удивился Вагиф. — Какой же такой коробейник?

— Обыкновенный. Шелка продает.

У Вагифа сразу зародились сомнения, тем не менее он велел звать. Вошел человек, одетый на грузинский манер.

— Разрешите, эфенди?[49]

Вагиф сразу понял: «коробейник» этот из Турции.

— Милости прошу! — он указал гостю место у камина. И знаком велел своим помощникам удалиться.

Коробейник тотчас разложил свой товар: красота французских и стамбульских тканей поразила поэта. Продавец же, раскладывая товары, негромким мягким голосом стал объяснять истинную цель своего посещения. Оказалось, что он послан Сулейманом–пашой, правителем Ахалсыха. В Тифлис, повидаться с послами азербайджанских ханов, он прибыл тайно; пришлось принять обличье коробейника. А суть дела, которое привело его сюда, состоит в следующем. Русские построили мост через Терек, проложили дорогу в горах и вот — они в Тифлисе…

— Брат мой, — проникновенно сказал «коробейник», — дорога эта построена не только для солдат, по ней можно перевозить и тяжелые пушки. Сегодня русские завладели Тифлисом; завтра придут в Карабах, послезавтра — захватят Иран и владения султана меч гяура врезается в сердце ислама!..

Посланец Сулеймана–паши говорил долго и обстоятельно, он предлагал объединиться и всем вместе оказать сопротивление русским.

Вагиф слушал его спокойно, время от времени брал щипцы и помешивал угли в камине.

— Скажите, каковы нынешние отношения между Россией и Высокой Портой? — спросил он, когда гость наконец умолк.

— Эфенди! — У посланца Сулеймана–паши взволнованно блеснули глаза. — Вашей светлости известно, что согласно Кучук — Гайнарчайскому соглашению мы с Москвой пребываем в мирных отношениях. Документ этот, будучи итогом жестокой шестилетней войны, весьма ограничивает нас… И хотя дело обстоит именно так…

Отворилась дверь, нукер доложил о приходе придворного, ведающего приемом гостей.

— Проси! — сказал Вагиф и, взяв в руки кусок шелка, стал внимательно разглядывать его.

— Отложи, это мне подойдет! Покажи еще что там у тебя есть!

Появления придворного Вагиф «не заметил» — так вдруг увлекся нарядными тканями.

— Извини, сынок! — сказал он «коробейнику», решив, наконец, увидеть вошедшего. — Проходите, милости прошу!

— Двадцать второго дня сего месяца, — учтиво кланяясь, сообщил придворный, — его высочество устраивает официальный прием, на который ожидает вашу милость. Об этом мне и поручено уведомить вашу милость!

— Благодарю, дорогой! — весело ответил Вагиф. — Прекрасно!

С улицы послышалась музыка. Вагиф подошел к окну. Одетые в доспехи всадники в сопровождении музыкальных команд проследовали по улице, возвещая о приближающихся торжествах.

Торжества начались утром двадцать второго января, о начале их возвещено было сто одним пушечным залпом. Церемониальный марш должен был начаться от дома полковника Бурнашева, представлявшего в Тифлисе русское правительство, и закончиться у дворца Ираклия. Вагиф со своими помощниками тоже вышел на улицу, однако к парадному маршу они не присоединились, наблюдали со стороны.

По обе стороны улицы стояла вооруженная охрана, середина оставалась свободной. Процессия приближалась. Впереди шла грузинская пехота, потом следовали грузинские кавалеристы, за ними — две русские воинские части. Затем проследовал главный церемониймейстер грузинского двора и главный писарь Ираклия; их сопровождали двадцать четыре всадника в доспехах… Потом прогарцевал на коне русский офицер, за ним — пешим строем прошли младшие офицеры. Они несли дары, пожалованные Ираклию русской царицей, — знамя, булаву, корону и указ ее императорского величества. Офицеров, несших эти подарки, сопровождали вельможи, шедшие справа и слева. Возглавляемые офицером, прошли еще две русские части; грузинские кавалеристы замыкали процессию.