Русское братство - Николай Чергинец

Некоторое время они, тяжело дыша, не сводили друг с друга глаз.

— Вот что… — наконец сказал он спокойно. — Не знаю как вас по имени-отчеству. Я сам понимаю, что это не совсем красиво… И за поступок мой, и за скверное слово прошу прощения.

— Мне не нужны ни ваши извинения, ни, тем более, вы сами… Уходите.

Пиджак мигом очутился на нем. Но Максим не ушел, а молча стал ходить по комнате. Он понимал, что женщину прежде всего надо успокоить. Она сидела в кресле, потихоньку всхлипывая, то и дело вытирая неизвестно откуда появившимся платочком лицом. Ткань платья на груди была в темных пятнах от слез. Настоящих, неподдельных.

— Вам надо принять что-либо успокоительное, — сказал Степаненко. — Хотите, давайте выпьем. Вместе…

— Я и так уже пьяна, — женщина охватила лицо руками.

— Где я могу найти Андрея Шмакова? — Степаненко боялся, что его голос прозвучал опять слишком жестко.

Женщина поднялась, подошла к секционному шкафу, откинула створку, быстро набросала на клочке бумаги адрес, через плечо подала Максиму.

— Не надо давать волю чувствам, — вздохнув, сказал Степаненко.

— А вам не надо строить глазки, — уже успокоившись, сказала женщина. — Надеюсь, вы не станете трепаться…

— А ничего не было…

— Да, ровным счетом ничего, — женщина, словно в знак примирения, улыбнулась, тяжело вздохнув при этом. — И не думайте, что вы победили. Адрес я дала, потому что… Словом, Андрей почти не бывает дома…

По адресу, раздобытому столь странным образом, Степаненко нашел за городом приличный коттедж, обнесенный металлической решеткой в человеческий рост.

Калитку открыла толстогрудая женщина с немигающим взглядом. Степаненко представился. Женщина провела Степаненко в дом, усадила в гостиной на диван, обтянутый коричневым американским велюром. Не успел Степаненко как следует осмотреться, как в гостиную вошла девушка лет тринадцати-четырнадцати. Она казалась значительно старше своего возраста, с развитой фигурой.

«Дочь?! — подумал Степаненко. — Конечно же, не жена и не любовница… Правда, на мать не похожа…»

Девочка поздоровалась, уселась на другой конец дивана и, откинув полу пеньюара, демонстративно заложила нога за ногу таким образом, что стали видны ее трусики.

«Это еще что за новости?» — подумал Степаненко, отводя взгляд.

— Папа скоро будет? — не выдержал он напряженного молчания.

— Сейчас придет, — тоненьким, певучим голоском ответила девочка, сняла ногу с коленки, раскинула полы пеньюара, плотно сжав коленки.

Степаненко неодобрительно посмотрел на девочку. Совсем еще подросток. Хотя фигура что надо. Такие уже чувствуют зуд не только в гениталиях, но и всей шелковистой, туго натянутой кожей, которая уже не могла обойтись без раздевающего взгляда и того, что следовало после. Впрочем, эта девица переросток. В смысле — тело выросло, а мозг немного отстал. Поэтому стоит ли любоваться ляжками девицы, выросшими, словно у бройлерных цыплят, но с такими же куриными мозгами?!

А девица засунула пальцы в трусики и уставила немигающий взгляд на Степаненко. Хорошо сформированная грудь при вздохах подымала шелковый зеленый пеньюар.

«Детская нимфомания…» — мелькнула мысль, когда Степаненко внимательно изучал лицо с сочными зовущими губами, обрамленное короткой подростковой прической. Взгляд у девочки был наглый, вызывающий.

Стукнула дверь. Девочка отдернула руку, закрыла полы пеньюара.

В гостиную вошел хозяин, высокий плечистый мужчина лет сорока пяти. Широкое открытое лицо со спокойным взглядом вдумчивых глаз, уверенные движения, медленная походка — все говорило о том, что характеру этого человека не свойственна суетливость, торопливость.

«Мужчина как мужчина, а дочь — блядь», — подумал Степаненко. Поздоровавшись, он на какое-то мгновение задержал руку Максима в своей руке, бросил тревожный взгляд на девочку.

— Алиса, мне нужно поговорить с гостем…

Девочка послушно встала и удалилась.

Степаненко рассказал о случившейся с молодым ученым неприятности, опуская кое-какие подробности. Он представил все, что произошло с Колешко, как внезапный, не мотивированный ничем наезд бандитов. Руководитель регионального управления ФСБ внимательно слушал его.

— Беда мне с этими учеными, — сказал он. — Готовы годами корпеть над своими пробирками, установками и черт знает над чем еще, а когда у них что-нибудь получается, требуют вознаграждения. Раньше все было отлажено: госпре-мии, звания, почет, персональные дачи и прочее. Теперь всего этого нет, кануло в Лету. Вот они и засуетились… Одни сразу уехали, другие тут что могут распродают… А Колешко, — Шмаков наморщил лоб. — Нет, без картотеки я не вспомню. Кажется, до недавнего времени был засекреченным. Ну да ладно. И что же ты просишь у меня для твоего Колешко?

— Ненавязчивый контроль.

— Mr, — Шмаков нахмурился. — Это сложно.

— Если на Колешко обратили внимание местные преступники, то это не так сложно, как вы думаете…

— Местные? Вряд ли. Впрочем, помогу. Ничего не обещаю, но займусь. В прошлому году тут прихлопнули одного, так сказать, посредника. По фамилии Карпов. Конечно, еврей, и конечно, что-то вроде промышленного шпионажа. Все вынюхивал, где что плохо лежит. Я имею в виду те технологии, которые раньше были задействованы в оборонке, а теперь остаются невостребованными.

— Я попробую через Москву организовать прикрытие, — сказал Степаненко. — Думаю шугануть бандюг, чтобы они оставили Колешку в покое.

— Шугануть? — удивленно повел плечами Шмаков. — Вряд ли тебе это удастся.

— Почему?

— Полагаю, что он сам станет искать с ними встреч.

— Но он не такой, как они.

— Знаешь, Максим, я определил в людях, с которыми имею дело по роду занятия, несколько типов поведения: обычная братва — дуболомы; начальство братвы — паханы, это которые похитрее. Вот два типа поведения. Еще два — иностранная разведка и женщины. И за последние годы выкристаллизовался пятый, особый тип поведения. Присущ исключительно ученым.

— И в чем же он заключается?

— В любом случае они сначала тратят жизнь на черт знает что, а когда обнаруживается, что кроме их пробирок и установок есть еще и солнце, и все то, что под этим солнцем греется, бросаются наверстывать упущенное время. Вот есть тут у нас академик Богомолов, может быть, ты слышал. Известная фамилия. Крупнейший авторитет в области радиоэлектроники. Так вот, старую жену пробросил, уже пенсионерку, а взял, прости за невольную рифму — почти пионерку. Были бы парткомы, старушка пришла бы жаловаться туда. А так — заявилась ко мне, плачет, верните мужа…

Шмаков говорил, а Степаненко слушал его вполуха, все время думал о странном поведении его жены. Да и дочери. Впрочем, большой странности тут не было. Жили порознь. Отец с дочерью, мать отдельно.

— …а тут вышло, что инвестиции, которые Богомолов привлек для своих исследований, исчезли неизвестно куда, — продолжал Шмаков. — Какое-то общество с ограниченной ответственностью взяло деньги, обещали прокрутить и вернуть с лихвой, но вдруг исчезли… Прокуратуре тут работать да работать, а тихо все. Значит, поделились. Нынче все делятся… Администрация Президента с ФСБ, ФСБ с МВД, менты с преступниками, убийцы с жертвами…

Глава XXII. Степаненко

После контакта со Шмаковым Степаненко в тот же день возвратился в Москву. На следующий день его вызвало начальство и он получил первую головомойку. Нет, не за несанкционированное отсутствие, а за то, что вмешивался в дела регионального управления ФСБ. И хотя Степаненко понимал, что никуда он не вмешивался, крыть ему было нечем. Промолчал. Он понимал, что Шмакову достаточно было сделать один звонок и пожаловаться, чтобы здесь, в Москве, приняли соответствующие меры. Вероятно, вокруг до недавнего времени закрытого НИИ крутились хорошие деньги, и кто-то побеспокоился, чтобы чужие не совали туда нос.

Домой Степаненко попал лишь поздно вечером — пришлось по работе наверстывать упущенный день. Как обычно его встретил на лестнице пушистый полуперс. Он вплелся в ноги и стал мордочкой тереться о ботинки.

Кота вырастила мать. После ее смерти Степаненко отдал пушистого наглеца соседке. Та иногда выпускала кота на лестничную площадку, где он с любопытной тоской смотрел в щель лестничных маршей. Когда Степаненко возвращался домой, кот иногда встречал его. Случалось и так, что животное по привычке заходило в прежнее жилище, жило у Максима до тех пор, пока он не возвращал его соседке или выдворял на лестничную площадку. Слишком больно Максиму было видеть, как кот разгуливает по квартире в поисках прежней хозяйки. Сердце екало от неприятного воспоминания — мать обожала кота, казалось, больше, чем сына.

Неприятности на работе почему-то всегда ассоциировались с матерью. Кот вился в ногах, когда Степаненко открывал квартиру. На этот раз раздосадованный незаслуженным нагоняем на работе, Степаненко не выдержал и отшвырнул кота ногой. Полуперс обиженно зашипел.