Гениальность и вырождение - Вильям Гирш

Нередко превратные влечения и ощущения вырождающихся прямо отражаются в их художественных произведениях. Подобно тому как у римского императора Комода влечение к животной жестокости, жажда крови и человеческих страданий сказывались в его грубых, животных насилиях, так и вырождающиеся писатели с подобными влечениями и ощущениями могут проявить их в своих сочинениях. Возможно, что страсть многих современных писателей – рыться в грязи и навозе и изображать лишь гнусное и мерзкое, основана во многих случаях на таком извращении чувств, на психическом вырождении. Часто в их сочинениях сказываются ещё и другие ненормальные влечения, особливо в половой области.

Неустойчивость, отсутствие психического равновесия поддерживают в вырождающихся состояние некоторого беспокойства. У них нет ни к чему терпения; с живостью набрасываются они на предмет, но так же скоро бросают его. Большей частью они заняты сами собою; весь мир интересует их лишь настолько, насколько с ним связаны их собственные, личные интересы. Во всём они обнаруживают характерный для них эгоизм. Им чужды более благородные ощущения, требующие самоотречения и самоотверженности; поэтому им неведомы идеальные чувства дружбы и любви.

Вырождающийся всегда чуждается мира. Чтобы понимать мировые процессы, чтобы понимать и оценивать поступки своих ближних, нужно уметь заодно с ними чувствовать и ощущать. Но вырождающийся либо вследствие своей недостаточной восприимчивости вовсе не в состоянии воспринимать происходящих вокруг него процессов, либо, если его умственные способности достаточно развиты, не умеет вследствие слабой способности ощущения и чувствования правильно оценивать восприятия. Если поэтому вырождающийся поэт пожелает изобразить мир, то он обрисует нам не тот мир, в котором мы живём, а продукт своего фанатического бреда, отражение своей болезненной способности представления. Если он принадлежит к тем поэтам, которые стараются воплотить в искусстве свои собственные ощущения и чувства, то пред нами разверзается пропасть его заблуждений и болезненных страстей.

Было бы напрасным трудом, если бы мы попытались подробно описать клинические явления вырождения. Болезненные симптомы столь разновидны, характерные особенности столь различны, а комбинация психических факторов вследствие нарушенного равновесия столь многосложна, что опытный психиатр всегда найдёт в этой области новые явления.

Примером живописца из выродившихся, которому удалось добиться славы и который даже стал основателем «нового направления», может служить француз Курбэ, названный «первым реалистом».

Розенберг, написавший довольно подробную биографию Курбэ, говорит, что когда отец послал последнего в Париж изучать юриспруденцию, ему было двадцать лет и что в это время он обладал весьма недостаточным школьным образованием. Он безграмотно писал. «Вид книги возбуждал в нём гнев; чернильница наводила на него ужас». Уже во время своего учения он следующим образом отзывался о старых художниках:

«Веронезе – это богато одарённый талант, художник без слабостей и преувеличения; Рембрандт чарует разумных и ошеломляет глупцов; Тициан и Леонардо да Винчи обманщики. Если бы один из этих последних снова родился и появился в моей мастерской, я б его зарезал. Мне больше нравится Рибера, Зурбаран и Веласкез; я увлекаюсь Остаде и Кразбеком и почитаю Гольбейна. Что касается Рафаэля, то он, конечно, нарисовал несколько интересных портретов, но я не нахожу у него мыслей».

Его самолюбие было безгранично; охотнее всего он рисовал портреты с самого себя. «Он вообразил, что обладает ассирийским профилем и эта idee fixe ещё более укрепила в нём увлечение своей собственной физиономией». Один из посетителей выставки его картин дал о них следующий отзыв: «За исключением трёх или четырёх картин, все остальные изображают самого Курбэ: Курбэ раскланивающийся, прогуливающийся, останавливающийся, сидящий, Курбэ, как мертвец(!), словом, куда не повернёшься, всюду только Курбэ да Курбэ».

«Его картины, – пишет далее Розенберг, – доставили ему известность и некоторый достаток. Абсолютное отсутствие фантазии, непреодолимые трудности, которые он претерпевал, когда ему приходилось «сочинять» картину, привели его к основанию так называемого «реализма», т.е. к точной передаче естественных вещей без различия, без выбора. Многие восстали против направления Курбэ, с ним вступили в борьбу, его картины не принимались на выставки. Он провозгласил себя мучеником, искренно считал себя преследуемым и таким образом стал великим мужем. Курбэ сделался чем–то вроде основателя школы или, скорее, главою секты; множество ничтожеств сгруппировались вокруг него и признали его своим учителем. Наряду с этими наивными людьми, мечтавшими о том, чтобы рисовать, не учившись, находились, однако, люди, смеявшиеся над Курбэ».

Мы здесь, стало быть, имеем дело с образцом психического вырождения, где человек, несмотря на болезненную умственную деятельность, обладает несомненным талантом, который, однако, в свою очередь отличается неспособностью создать что–нибудь своё, а ограничивается воспроизведением окружающей обстановки.

Это искусство подражания само по себе в связи с тем видом «реализма», который силится выдвинуть отвратительное и отвести на задний план прекрасное, должно было в своё время произвести впечатление оригинальности, может быть, даже гениальности и только таким образом могло случиться, что Курбэ как бы стал основателем школы.

Большое множество вырождающихся можно встретить и среди писателей. Ломброзо собрал целый ряд таких случаев и назвал их «графоманами». Название это не особенно удачно, ибо по аналогии других маний, как клептомания, пиромания и т.д., графомания означала бы стремление писать, следовательно, прежде всего относилась бы к физической деятельности и должна была бы характеризоваться количеством написанного. Но большинство случаев, приводимых Ломрозо, отличается главным образом свойством содержания написанного, и стремление очень много писать отмечается только в единичных случаях.

Страсть к писанию наблюдается при различных болезнях, и в лечебных заведениях часто можно будет встретить подобных больных. Больная, которую я сам имел случай наблюдать, женщина, страдавшая хронической Paranoia, создала себе систему безумных мыслей, сводившихся к основанию новой религии. Она постоянно была занята учреждением церквей и школ и почти целые дни писала на эту тему. В течение нескольких лет она исписала массу тетрадей, причём беспрерывно писала ещё письма на имя властей, высокопоставленных особ и т.д. и иногда даже испещряла знаками внутреннюю сторону конверта. Этот случай особенно интересен ещё тем, что больная большей частью пользовалась собственным, ею составленным языком и собственными письменами.

Общий для таких случаев симптомов можно было бы по аналогии других маний назвать графоманией. Конечно, как это бывает при других маниях, речь может быть здесь лишь о симптоме, о частичном явлении болезни, ибо, как мы по опыту знаем, мономаний не существует, и болезни sui generis такая мания не может составить.

Ломброзо, который неоднократно говорит о «мономанах», рисует графоманию в вид самостоятельной болезни. Он говорит: «Вид душевной болезни, который я назвал бы графоманией, образует середину между гениальным безумцем, здоровым человеком и собственно помешаным».

Как «гениальные безумцы», так и «графоманы», описываемые Ломброзо, лишь представители психического вырождения. У всех этих людей мы находим нарушение внутреннего равновесия, дисгармонию между влечениями и интеллектом, в большинстве случаев – существенное ослабление интеллигентности, общее слабоумие.

Ломброзо делит графоманов на различные классы. Об одних он говорит следующее:

«Они склонны к крайностям, будь это в деле воздержанности или в необузданном стремлении к наслаждению; точно также они склонны к самым причудливым выходкам в половом отношении, бегло описанным мною в брошюре «Любовь у помешанных». Они питают также странную склонность к собакам, кошкам, птицам и т.д. и ещё более странные антипатии. Они уничтожают, например, самые драгоценные предметы; бросаются из поезда; боятся света и выходят из дому лишь ночью и то с зонтиком; страшно боятся пребывания в закрытых помещениях до того, что падают в обморок, если за ними затворяют дверь на ключ; или же страшатся пребывания на вольном воздухе, не решаются пройти по безлюдной площади и т.д.».

И далее:

«Часто этими людьми овладевает ненависть к ближним, заставляющая их уединяться и избегать каких–либо сношений с другими людьми (клаустрофилия). Другие же, хотя ведут мерзкую жизнь, ищут общества, язвой которого они служат; им нужно поклонение людей, хотя бы в самых ничтожных вещах. Они собирают коллекции пуговиц и зонтиков; самыми смешными способами они стараются обратить на себя внимание других и пишут самим себе любовные письма, чтобы затем читать их вслух или же курят лучшие сигары, терпя голод. Они домогаются первого места в пивной, в политических клубах; основывают мелкие литературные союзы и являются тем более горячими апостолами, чем более они невежественны. Иногда они уже с детства неисправимо жестоки, лицемерны; делают себе удовольствие из обмана и воровства; удивляются, если их наказывают, хотя отлично знакомы с определениями законов. Но тщеславие этих людей доходит до невероятного и для его удовлетворения они совершают даже преступления, совершенно упуская из виду, что своим поведением компрометируют себя и вовсе не достигают того почёта, к которому так страстно стремятся».