В шаге - Юрий Никитин

– А мы? – ответил я и сам ощутил, как тревожно засосало под ложечкой. – Когда горит весь мир, выскочить некуда. А Маск ещё не обустроился на своей новой родине. Ладно, иди, но чтоб работа не замедлялась в твоё отсутствие ни на секунду!

Он ухмыльнулся, лихо козырнул, и скрылся за дверью.

Раньше считалось, что человек, который говорит то, что думает, – конченый; а человек, который думает то, что говорит, – законченный идиот. Всё верно, в нашей цивилизации, что держится на обмане, как это ни назови, нейроинтерфейс не просто тряхнёт мир, как успокаивающе говорим друг другу, а вообще разрушит всю основу, фундамент.

А здание без фундамента обязательно рушится.

Конечно, любой прогресс улучшает мир, нейролинк тоже улучшит, резко улучшит, но как бы нас всех не придавило обломками рухнувшего мироздания.

Анатолий зашёл в кабинет, остановился, я так старательно всматриваюсь в бегущие по дисплею строчки кода, что не заметил, как отворилась дверь. Что-то Фраерман намудрил, уверяет, что при новой конфигурации размеры можно сократить вдвое. С одной стороны, конечно, здорово, если верно, но это же задержка, а кто успеет с нейролинком первым, тот станет властелином мира, это хоть и расхожая фраза журналистов, но всё же очень близка к правде.

– Шеф, – проронил Анатолий после короткой паузы, – переключите обзор на камеру стоянки нашего института. Того, старого!..

Я молча отдал команду, комп моментально высветил два десятка окошек, увеличил то, на которое я обратил внимание.

На стоянке три десятка авто, в основном старые, есть даже советской эпохи, но у самого входа припаркован роскошный «Бентли».

Сердце моё дёрнулось в недобром предчувствии, Анатолий спросил шёпотом:

– Узнаёте?

– Нет, – ответил я, – но вроде бы на таком приезжал в институт этот… как его, председатель совета по этике?

– Комитета, – поправил он. – ЧК сперва тоже создавали как совет, а потом Феликс Эдмундович предложил назвать комитетом. И сразу пошло круче.

Он сказал быстро:

– Можно большой зал?

Я отдал мысленную команду, картинка стоянки сменилась академической строгостью большого зала конференций, в дальнем углу у выхода группа людей.

Анатолий произнёс победно:

– Ага, вон этот самый глава этики, которым нас стращают… Что-то он зачастил к директору. Копает?

Я промолчал, и так понятно, почему глава совета по этике зачастил в НИИ, а не к металлургам, хотя те всё ещё больше всех загрязняют небо и способствуют не то глобальному потеплению, не то приходу ледникового периода.

Сейчас вся ненависть неоконов, будь эти религиозники или простые луддиты, сконцентрировались не на атомниках, разрабатывающих ядерное оружие, а на биотехнологах. Тех, и нас в том числе, занесло, обещаем не только излечение от всех болезней, но даже бессмертие, а это пугает простого человека до икотки, хотя не могу понять, почему такое может страшить. Не захочешь жить вечно, пойди и убейся о стену. И вообще покончить с жизнью способов больше, чем её продлить.

В нашей системе камеры видеорегистрации только в залах и коридорах, да и доступ к ним не у каждого.

Анатолий вытянул руку, указывая на троих, важно шествующих по коридору второго этажа нашей Академии наук.

Главу по этике учтиво сопровождают до приёмной директора, там остановились, Агнесса привстала из-за стола, приветствуя важных гостей, но ничего не спросила, всё явно решено заранее.

В кабинет Бронника даже у меня нет доступа по своему желанию, а только по воле самого директора, тот чётко соблюдает субординацию, никаких вольностей, а эти прут так, словно они здесь хозяева, а эти всякие там академики лишь обслуживающий персонал.

И сопровождают даже не учтиво, а с неким подобострастием. Куда денешься, в нашем странном мире популярность вдруг начала цениться выше компетентности. Всем правят актёры, шоумены и блогеры, навязывая даже учёным, сливкам и элите любого общества, свои шелудивые ценности.

Агнесса с заискивающей улыбочкой поспешно распахнула перед высокими гостями дверь в кабинет директора.

Я со вздохом отвернулся от экрана, Анатолий тут же сказал буднично деловым тоном:

– Шеф, Фраерман уверяет, что наткнулся на новый способ склеивания нуклеоидных нитей. Гораздо более перспективный…

Я прервал властным взмахом директорской длани.

– Сам знаешь, у нас уже не сроки, а острый нож в горле. Не сомневаюсь, что новый способ лучше, Фраерман голова, но это затормозит работу, ибо лучшее – враг хорошего. Нам нельзя отступать от графика, раз уж приняли на общем собрании и утвердили!

Он сказал со вздохом:

– Понимаю, в таком дурном мире живём. Хорошо, шеф, будем разрабатывать по вечерам дома, а проверяющим органам скажем, что играем в тетрис.

– Почему в тетрис?

– А они других не знают. А мы тем самым покажем, что с ними одной крови.

Я кивнул, мудрое решение, мы и так работу продолжаем дома, а чтобы выглядеть нормальными людьми, говорим, что пьём и ходим по бабам, соглашаемся, что «Спартак» уступает «Динамо» и что шашлыки лучше жарить в безветренную погоду, а девок можно в любую.

Он взглянул на меня с иронией, словно уловил, что всё ещё держу в зрительной памяти облик этого доктора наук по этическим проблемам.

Константинопольский высок, статен и красив, хотя молодых любовников играть не по возрасту, но сейчас любви все возрасты покорны, особенно если солидный счёт в банке, а у него точно есть, чувствуется по всему виду преуспевающего человека.

Хотя, конечно, актёр может сыграть кого угодно, но у этого деньги точно есть. Такие люди, вскарабкиваясь по ступенькам власти, всегда умело пользуются возможностями пополнить счёт.

Я перехватил понимающий взгляд Анатолия, всё чует, сказал жёлчно:

– Да ну их к чёрту. Директор отгавкается, а в наш центр, надеюсь, эти представители демократии не заглянут.

Он сказал в лёгком недоумении:

– Почему мне так и хочется назвать его Перфузьевичем?

Я сдвинул плечами.

– Насчёт перфузии понятно, а что такое парфентия он и сам не скажет, и гуголь молчит. Но для женщин загадочность как липкая лента для мух.

– Имя тоже странное, – сказал он. – Ни разу не слышал.

Я смолчал, он кивнул и пошёл к выходу, а в распахнутую дверь влетела Ежевика, едва не сбив его с ног.

– Вы о Константинопольском? – сказала она живо. – Вы чего, тогда была мода давать придуманные имена. Даже Маск своего сына назвал таким имечком, что и не выговоришь!.. А вот моё реальное! Означает колючий кустарник.

Анатолий хмыкнул и вышел, не удостоив её ответом, я сказал отстранённо:

– Кустарник? Ну хоть не дерево.

– Но я совсем не колючая, – предупредила она поспешно. – Ну разве что в работе и дома, а ещё на улице.

– А в