Свиток проклятых - Виталий Сертаков

– Эгемон, когда мы оживляли стражей, ты думал о новой коже. О новой крепкой коже, и ни о чем больше, заклинаю тебя!

Мы положили сцепленные руки на стык громадных створок, и я сразу вспомнил, что мне прошептала весталка. Девственные пряхи не открыли, где искать Свиток, но подсказали, как. Мы шли верной тропой. Некоторое время щель между створками казалась мала даже для крошечной тли. Внезапно под левой ладонью шевельнулся крохотный лучник, грубая фигурка, вырезанная хранителями утерянного знания. Я ощутил болезненный укол. Под правой ладонью шевельнулся скарабей. Дрэкул переставил мою руку чуть выше, я получил еще два жалящих укола. Кажется, я начал понимать. Над поверхностью дерева, над вязью таинственных знаков, проступал знакомый любому звездочету диск, каким ушедшие хетты отмеряли дни. Мы трогали Небесный свод, две дюжины честных созвездий и три созвездия-обманщика, вечно скрытые за кривой ухмылкой Луны. А линия по центру диска повторяла небесную ось, на которой сияет Путеводная звезда, спасение мореходов.

Болотный огонь слабел, но вместо него лиловым светом разгорался знак Привратника. Из мрака Нижнего мира ползли шорохи, нас обступала тьма, руна Ключа почти стерлась с мокрого лба Исайи. Стены проседали, как сахарные головы, брошенные в горячее вино. Книжник и друнгарий тревожно переглядывались, но нас не подгоняли. Наши тени, подобно испуганным псам, попрятались под подошвами наших сандалий. Даже тени понимали, что обратный путь растворился.

Лучник, скарабей, колесница, лучник…

Руки сами танцевали, Дрэкул почти не подсказывал. Я не мог вспомнить все фигуры танца, мне нечего было вспоминать. Когда хироманты прислали Андрусу Закайя серый платок с отпечатком ладони новорожденного сына, морщинки судьбы на крошечной ладони уже были прорезаны вселенским скульптором. Поэтому мои пальцы сами кружили в полумраке, а я старался честно думать о новой коже.

Лучник, роза, кошка с котятами, колесница…

Что-то изменилось, пальцы ощутили дрожь. Знак Привратника ослепительно сиял и слегка двоился. По центру перекрестия появилась точка, она росла, превращаясь в бездонную черную воронку. Кир Дрэкул что-то быстро сорвал у себя с пояса, вложил мне в ладонь, обнял мою руку своей. Я дорого бы дал, чтобы взглянуть на заветный ключ, сотканный из дыма усыпальниц, но все произошло слишком быстро. Дрэкул сжал кулак, у меня в ладони лопнуло стекло, нечто похожее на пузырек с притираниями. Отмычка заполнила скважину, и стало ясно, что это подделка, не настоящий ключ, слишком туго отпирались врата. Дрожь передалась ногам, стало трудно вдохнуть, низкий голос Льва Закайя, взывавший к Артемиде, стал ломким, как нильский папирус. Оказалось, это совсем не просто, думать исключительно о новых доспехах. Чем сильнее я себя заставлял, тем упрямее заполняли меня образы погибшей матери, потерянной сестренки, одинокого отца.

Лучник, саламандра, трирема, посох…

Врата открывались неохотно, скованно, но дело было не в заржавевших петлях. Эта дверь не нуждалась в смазке. Небесный свод стал выпуклым диском, размером со щит лучника, он заметно выдвинулся из створки и начал вращение. Созвездия бесшумно поползли вокруг путеводной оси… И тут я заметил нечто такое, отчего мое сердце подпрыгнуло в горле. Нечто, о чем наставник намеренно меня не предупредил. Привычный небесный чертог, законы которого преподал мне почтенный евнух Исайя, поворачивался прямо перед моими глазами, на левой половине врат. Зато на правой створке, там, где орудовал кир Дрэкул, вращался слепок чужих небес. Но я не успел ни о чем спросить, а после надолго забыл.

Невыплаканные в детстве слезы лились из глаз, я не догадывался, что их так много затаилось во мне. Я снова нежился в чреве матери, слышал колыбельные ее народа, ощущал тепло ее ладоней, поглаживающих живот. Многоликая, которой возносил жертвы стратиг Закайя, мудро оградила людей от корней общей памяти, чтобы нам было проще достигать порога тьмы. Многоликая сделала так, что каждый человек ощущает себя отдельным семенем, пока не встанет над бездной. Лишь редкие сильные маги чуют общий корень, помнят себя до зачатия, и ведают, кем станут после, и великое бремя гнетет их, ибо нерожденные всю жизнь стучат в их сердца.

Мы смотрели, не отрываясь. Смотрели и плакали, пока гранитная толща перед нами не затрепетала, словно с той стороны дул ветер.

– Кажется, Мать примет нас, но живых здесь не любят, нас сразу захотят убить, – быстро прошептал некромант. – Теперь слушай, эгемон. Возможно, это мой самый важный урок. Последний раз я просил ее милостей, когда дуке Закайя понадобилась новая рука, и надеялся, что никогда сюда не вернусь.

– Я помню, ты потребовал тогда двух немых, глухих и слепых, деву и юношу, – встрепенулся дядя Лев. – Мы привезли тебе всех калек, кого сумели найти на побережье. Но ты не принес их в жертву, ты вернул их обратно…

Глухая стена вздрагивала, точно бок раненого оленя. Откуда-то сверху сыпались мелкие камни, затем послышался вой. Мы с дядей невольно схватились за мечи, хотя чем смертный мог напугать обитателей изнанки мира?

– Да, нас было трое, – торопливо продолжал некромант. – Мы справились с купеческой ролью, хотя заплатили больше, чем получили. Впрочем, так кажется любому купцу, пока у него в кошеле остается что-то, кроме собственной жизни. Мы ушли втроем, и вернулись втроем, таково было ее условие…

– Кого ее? – растерянно переспросил книжник. Подняв залитое слезами лицо, он жадно впитывал отражение громадной руны. Медленно, но неотвратимо руна поглотила прочие письмена, она разрасталась и превращалась в причину жизни. Невозможно описать грубыми словами то, что заставляло нас плакать, как невозможно вспомнить первый выход в мир.

– Условие Матери, но не вздумай произносить любые имена в ее владениях, – прошипел некромант. – Дослушайте, это важно. Тринадцать лет назад мы ушли втроем, и втроем вернулись, но лишь один я остался собой. Вернувшись, я отпустил калек, и не преследовал их, как и обещал…

У евнуха высохли слезы. Исайя был разумнейшим из ученых, он первый угадал ужас, который поджидал нас.

– Теперь ты догадываешься, почему я искал слепых и немых калек? Вы помните семь лет назад несчастье в Алустоне, когда ураган разметал посевы и стада, и обрек на голод тысячи крестьян? Кстати, глухонемой мальчик ко всему еще хромал, и хромал необычно, его правое бедро было вывернуто. Все забыли про калеку, но я помнил и ждал, когда придет беда. Новая рука дуки Закайя действовала превосходно, и потому я молчал, я был скован клятвой. Беда пришла спустя семь лет. Мне донесли, что в горах за южным Алустоном объявился продавец северных ветров, слепой и глухой юноша, который видит и слышит лучше зрячего. Болтали, что он многим помог, но помощь его обернулась язвой и голодом, наконец, ураган снес несколько деревень. Я посоветовал стратигу Закайе обратиться к белым магам. Продавца ветров выследили по вывернутому бедру. Болтали потом, что в теле колдуна не нашли сердца. Вот кем стал невинный ребенок, возвращенный мной в наш Верхний мир. А девочка… Кир Лев, ты помнишь года четыре назад, сколько кораблей вдруг стало налетать на рифы у Змеиных скал? В тихую ясную погоду. Потом мне стало известно, что разбойники зарезали молодую жену смотрителя одного из маяков. Злодеев хотели арестовать, но они сопротивлялись, и погибли в бою с солдатами. Болтали, что жена смотрителя обладала удивительной красотой, и пела по ночам, устроившись на верхушке маяка. Обычная женщина никогда бы не полезла наверх, но эта якобы была слепа и глуха от рождения. Квестор, разбиравший дело, удивлялся, что разбойники напали на убогого смотрителя, но еще больше удивлялся, зачем злодеям потребовалось убивать его бедную жену.

– Да, да, я помню. Едва ее убили, как кошмары моряков прекратились, так же внезапно и непонятно, – скрипнул зубами друнгарий. – О, боги! Так ты знал причину, но не мог сказать.

– Я даже не мог их прикончить своими руками.

Руна превратилась в щель. Нас все сильнее толкало вперед, ветер набирал силу урагана. Верхний мир, теплый и ласковый, готовился окончательно выплюнуть нас в холод и смрад.

– Перед тем, как мы туда проникнем, каждый из нас должен поклясться, что убьет другого, когда придет час, – потребовал Дрэкул. – Вы представляете, какие беды могли натворить те дети, будь у них здоровый слух и зрение? У нас есть глаза и уши, поэтому жалости быть не должно.

Мы поклялись. И Мать Нерожденных приняла нас в свое заиндевевшее лоно.

Глава 16. Проклятие Баст

Шов отыскался так неожиданно, что Женька едва не грохнулась, запутавшись в собственных ногах. Цесарио молниеносно перехватил ее плечо горячей пастью, не дал упасть, прикусил больно, но не до крови.

Больше всего граница морока походила на прозрачный студень, в котором сделали разрез, а потом плотно приставили отрезанные части друг к дружке. Шов можно было наблюдать в течение секунды, не больше, затем он прятался. Даже если Женька стояла как вкопанная, все равно прятался.