Новый Мир ( № 8 2007) - Новый Мир Новый Мир

14

Хотя что с меня взять? В крематории мне кидают такие крохи, что едва хватает заплатить за квартиру. Я не жалуюсь, потому что администрация уже не раз грозилась заменить меня музыкальным центром. Представляете, я и бездушный музыкальный центр на одной доске. А еще потому, что деньги для меня не главное, главное — работа. Пенсии по инвалидности мне вполне хватает на завтраки — чай или кофе с булкой. Ужинаю я в кабаке. Хорошо не быть одному и чувствовать себя хоть кому-то нужным. Пусть даже умершим.

В кабаке “У Полифема” я играю для современных героев, для местной братвы, — то есть уже не для покойников, а для полупокойников, полумертвецов, как и я. Полифем — это кликуха местного вора в законе. Играю не на органе “Арго”, а на аккордеоне “Восход”. Играю не за $, а исключительно за жрачку. Нажраться и забыться — вот мой девиз. Знаете ли, слепому нелегко готовить себе на ночь глядя ужин.

Да, первым делом добравшись до таверны, я пытаюсь расслабиться. После похода в царство теней мне просто необходимо расслабиться. Я сажусь за барную стойку, и по открытой длинной кредитной линии этой стойки бармен отправляет мне стакан разбавленного “Моли” или дегтевого ирландского “Стаута”.

Граненое чудо летит по скользкой поверхности, и я по звуку крепко хватаю его всей пятерней. Упс — такой у нас барменский фокус. Ведь у каждого бармена должны быть свои выкрутасы. Есть они и у бармена по кличке Гера Йес.

15

Это только кажется, что на ощупь жить тяжело. Не такая уж жизнь и неприятная штука, если прощупать ее со всех граней.

Правда, иногда я промахиваюсь и “Моли” выплескивается не на мою губу, а на мою блузу. В случае такой неудачи зрители всегда могут подумать, что наш номер шуточно-клоунский.

Вообще, вся таверна “У Полифема” со здоровыми охранниками на входе, что ощупывают всех пришедших, словно баранов, напоминает мне престранную пещеру-капище разбойника-гиганта. Скалистые неотесанные стены, не по людскому размеру большие дубовые стулья и столы. Большие корзины с сырами и конфетами. Большие блюда из баранины и овощей, рассчитанные, кажется, на великанов. Огромные чаши и кружки под тут и там каплющие вино и пиво. В центре — стол-рулетка с каменной столешницей: кого, спрашивается, сегодня сожрут с потрохами, кого принесут в заклание на этом жертвенном жернове. Одинокий глаз видеонаблюдения внимательно следит за вертепом смертельно опасной игры.

Рядом с рулеткой находится скамья, на которой мне танцевать танго. Ловля и пожирание летающих стаканов — не единственный мой смертельный трюк. Главное, зачем я здесь нужен, — это танцевать танго. Но танцевать танго с партнершей-аккордеоншей я могу лишь захмелев. Пальцы мои раскрепощаются и начинают двигаться легко и непринужденно. Я ими выделываю лихие пируэты и па. Резко меняю направление, одновременно удерживая за талию страстную даму А.

16

Танго — музыка портового люда. Танец моряков — искателей удачи и легкой наживы и проституток (тоже искательниц быстрой наживы). Одиссеев, вернувшихся наконец в свои порты, и верных Пенелоп, готовых последовать за ними хоть на край света. Музыка борьбы, нежности, любви и победы. Мои пальцы раскрепощаются, движутся по клавишам, затем резко разворачиваются. На мои глаза низко опущена шляпа ночи с широкими полями. Я ничего не вижу, я только чувствую страсть и ритм.

Играю я в основном мистера Астора Пьяццоллу, “танго нуэво”, или старенькое аргентинское танго а-ля Росито Кирога. Реже в моем репертуаре танго афинское или “Нью мюзет”. Сижу на скамье в середине залы и шпарю по клавишам. Клавиши — как весла галеры. Я развожу и свожу руки, растягиваю и сжимаю мехи, гребу словно раб, усердно налегая на эти весла. Яростно бью их лопастями о так надоевшую черную морскую бездну, даже не бью, а в изнеможении хлещу ее по щекам.

Аккордеон — А — тот же перевернутый орган, только вместо трубок костей в нем мехи. В аккордеоне — В — ступени как надо, сверху вниз. Суть аккордеона — С — мое вдохновение и моя муза. Другая сторона — Д — у аккордеона, как у пишущей машинки — с кнопками. Играя те же гаммы — Г, — я одновременно веду свой рассказ, потому что хочу рассказать вам о жизни в любимом городе. Потому что аккордеон с каплями-блестками — альфа, бета, сигма, дельта и омега моей жизни. Мое золотое светящееся руно. Мои йота и эта.

А почему, собственно, мне не рассказать о нас с С. прямо сейчас? Не побаловать себя сопливыми воспоминаниями в честь собственного праздника? Не заказать любимую мелодию не в угоду публике, а в угоду себе? Послушайте же внимательно мою историю.

Когда-то, в те времена, когда еще была жива легендарная страна СССР и слепцам вроде меня не приходилось побираться, я был счастлив с С.

Помню, после покупки пальто мы с С. пошли искупаться на безлюдный пляж. Стояла середина осени, и чайки летали над пеной морской, словно частицы этой пены. И тут случилось солнечное затмение. Неожиданно в бассейне Посейдона погас свет, словно вода угодила в проводку электрочайника.

— В глазах у меня словно заискрило и закоротило и потом стало вдруг так темно, — сказала мне С., прижимаясь всем телом. Она точно явилась ко мне из искрящейся пены морской. Я поймал ее, бьющуюся в страхе, дрожащую от холода. Поймал, как летучую рыбу. В тот миг я чувствовал себя мифическим героем, олимпийцем. Я знал, как спасти ее, как вывести ее из темноты.

17

Чем больше я играю и хмелею, тем больше мне грезятся странные видения. Вот я опять растягиваю-раздуваю мехи своего аккордеона. Но не справляюсь, и те, словно развязавшись, выпускают резкий звук противных ветров. Будто не я, а мной играют, вероломно играют боги. Играют без нот, на ощупь, используя коварный восточный Эвр, северный ледяной Борей и южный иссушающий ветер Нот.

Все, — кажется, я переутомился. Пора и мне чего-нибудь перекусить, тем более что эти вырвавшиеся на свободу неприятные ветры снова тянут меня к барной стойке. Прибитый, я слышу, как умница и трудяга бармен Гера Йес искусно подкидывает стаканы. “Кручу, верчу, обмануть хочу”. Женщины, как наивные коровы, смотрят на него, открыв рты и распахнув телячьи глаза.

Это я дал когда-то Гере кличку Йес (Yes). За то, что он всегда соглашается с клиентом, при этом держа фигу в кармане, а другой рукой наперстками разбавляет вино водой. С уроков иностранного я вынес только это слово, с этой значимой звонкой для меня S на конце. И Y в начале.

Впрочем, пьяные бритые братки тоже не замечают подвоха. Все их внимание сосредоточено на телках. Телок и коров они пожирают глазами, с вожделением лапают глазами за ляхи. Лучше бы эти лестригоны взялись за храмовых профессионалок и жриц любви, за залетных моряков, в конце концов, а священных коров-домохозяек оставили в покое. Половина из этих кабанов в кабаке и так уже превратилась в настоящих свиней.

18

Другое дело, что проституток голыми руками не возьмешь. У проституток очень странные имена: Цирцея, Медея, Эя, Калипсо. Они специально берут себе такие странные имена, чтобы скрыть настоящие и чтобы выглядеть привлекательно-загадочными. Мне, как слепому музыканту, хорошо известно, что значит магия имени.

В перерывах между игрой на аккордеоне я оказываю небольшие услуги жрицам любви. Проститутки порой просят меня сделать массаж. Массаж нам преподавали факультативно в интернате. Мои сильные старательные пальцы легко справляются с податливыми телами, массируя спину, шею, ступни и бедра…

Зная, что я слепой, проститутки обнажаются с легкостью, без стыда. Они и не догадываются, что мы, слепцы, не скопцы и видим прикосновениями. Жаль, что мои музыкальные пальцы не могут возбудить их. Их уже вообще ничто не может возбудить. Ничто или Никто, потому что я для них как бы и не мужчина. Впрочем, голые тела жриц любви меня тоже мало волнуют. И даже тело чаровницы Цирцеи, чья кожа нежна, как лепестки лотоса, чье дыхание свежо, как аромат мятного ликера, чьи волосы умащены розовым маслом из Лекифы. Но разве все это волшебство сравнится с теми прикосновениями С. в темноте бассейна и кинозала!

А здесь, во внутренней комнате, нам можно только посплетничать и поговорить по душам. Вот сегодня Медея, распустив свои медные волосы, рассказала мне о порезанном в подворотне братце. Убитом, по мнению следствия, за сущую безделицу — за ремень и ботинки. Но как молвит молва, сутенеры порезали его за то, что посмел заступиться за честь сестры. Потребовал у сутенера жениться или отпустить свою соблазненную сестру.