Маленький Левиафан - Людмила Георгиевна Головина

жалким подобием плаща (скорее, это была летняя лёгкая накидка, не спасающая ни от дождя, ни от порывов холодного ветра).

— Благодарю вас, сударь, за приют и угощение. Не знаю, пережила ли бы я эту ночь, если бы не ваша доброта.

Непогода на улице продолжала свирепствовать. Мокрые хлопья снега залепили всё окно, а на улице и так было темно, словно в сумерки. Ветер выл в трубе и колотил по стенам и крыше.

Сердце у меня сжалось от жалости. В самом деле, было бы величайшей жестокостью выставить человека на улицу в такую непогоду и в таких обстоятельствах.

— Послушайте, я вас не отпущу никуда. Смотрите, что творится за окном! Если с вами что-то случится, этот грех останется на моей совести.

Она сперва отказывалась, но потом вынуждена была согласиться с моими резонами.

— Сударь, — сказала она. — Я всегда буду помнить вашу доброту. Обещаю, что ничем не стану вам докучать. Я сумею быть незаметной и безмолвной и постараюсь отплатить за ваши благодеяния всем, чем только могу.

И в самом деле, Мелисса ни минуты не сидела без дела. Мыла полы, чистила печи, вытирала пыль, готовила и стирала… Вскоре я с удивлением заметил, что моя холостяцкая берлога стала преображаться. Я вдруг ощутил всю прелесть домашнего уюта, порядка и чистоты. В молодости я сам справлялся с домашними заботами, но с возрастом запустил своё жилище. Что стараться? Мне и так хорошо, а посторонних в моём доме не было. Стараниями Мелиссы я вдруг осознал, как прекрасно, когда всё сверкает чистотой, около камина и печи сложены сухие дрова, а кадка с водой при любой погоде и в любое время суток заполнена до краёв.

Мелисса удивлялась моему скромному, почти аскетическому образу жизни.

— Сударь, вы монах? — спросила он как-то.

Я улыбнулся:

— Нет, я скорее философ, мыслитель. Я придерживаюсь той идеи, что человек должен жить просто, довольствоваться самым необходимым и уметь находить радость в самых обычных вещах.

— Я никогда не встречала таких людей, как вы, — тихо промолвила девушка.

За дождливой осенью наступила холодная зима, и уже ни Мелисса, ни я не заводили разговора об её уходе. Я настолько привык к трудолюбивой и скромной девушке, что даже не представлял себе, как же я раньше без неё обходился?

Ей очень шло её имя. Ведь в переводе с греческого «мелисса» означает «пчела». Она и была трудолюбивой и хлопотливой, как пчёлка, никогда не сидела праздно, всегда знала чем себя занять. А ещё мелиссой называется ароматная травка, растущая в садах. Если добавлять её в чай, она оказывает успокаивающее действие. Вот и моя Мелисса вносила покой и умиротворение в мой дом одним своим присутствием.

Надо сказать, что Мелисса никогда меня не называла господином или хозяином, а только сударем. И я никогда не думал о ней, как о прислуге. Скорее она была моей помощницей.

Моё хозяйство теперь содержалось в полном порядке. Я мог совершенно не думать о житейских проблемах и целиком посвящал всё моё время общению с книгами. Смирился я и с послаблениями в моём питании. В самом деле, я уже давно не молод, в моём возрасте полезно слегка разнообразить рацион.

Постепенно сфера деятельности Мелиссы расширялась. Нет, она не любопытствовала, но где-то через месяц, я допустил её в своё «святая святых» — в кабинет.

— Сударь! Сколько же у вас книг! — с удивлением воскликнула она. — И сколько пыли… — прибавила она шёпотом.

И я разрешил ей навести порядок на полках, предупредив, что ни в коем случае нельзя менять порядок расстановки книг, и что обращаться с ними следует очень бережно.

Я остался доволен её трудами, давно уже мой кабинет не блистал такой чистотой.

А девушка с благоговением взирала на ряды книжных корешков.

— Сударь! Неужели все эти книги вы прочли? — с удивлением спросила она.

— Да, конечно. Некоторые даже не по одному разу.

— Вы такой мудрый. А я даже не обучена грамоте… — она загрустила и поникла головой.

— Хочешь, я научу тебя читать? — спросил я, впрочем сомневаясь, что ей будет легко освоить грамоту.

Мы приступили к делу, не откладывая. И я просто поражался, как моя ученица схватывает всё буквально на лету. Не прошло и месяца, а Мелисса уже уверенно читала, сначала по складам, а потом и бегло.

Я купил ей несколько книжек с простым содержанием: примитивные любовные истории. Но её больше привлекали книги из моей библиотеки. Однажды она с удивлением спросила:

— Сударь, а почему я не могу понять ни одного слова из этой книги?

Она держала в руках издание на французском языке. Я ей объяснил, что существуют разные языки, и чтобы понять текст, требуется их изучение.

И снова я был поражён. Она осваивала языки а необыкновенной скоростью и лёгкостью.

Через пару лет, изучив почти все современные языки, мы перешли к древним: латыни, древнегреческому, ивриту… Освоила Мелисса и арабский, санскрит, фарси… Скоро я понял, что больше уже ничему не смогу её обучить. Она знала всё, что знал я.

Всё своё свободное время она проводила в библиотеке с одной из моих книг. Нередко она обращалась ко мне за разъяснениями, и мы подолгу обсуждали какой-нибудь философский вопрос. Признаюсь, я был горд своей ученицей. И начал подумывать о том, чтобы официально признать девушку своей наследницей. Ведь я не вечен, а так я буду спокоен за то, что моя драгоценная библиотека попадёт в хорошие руки.

Однажды Мелисса притащила лестницу, чтобы добраться до самых верхних полок и вытереть пыль и там.

— Сударь, что это? — отвлёк меня от чтения её голос.

Я поднял голову и увидел, что она держит в руках саквояж.

Ты мне можешь не поверить, Аврора, но в последние годы я почти полностью забыл про него. Это было чудовищным легкомыслием с моей стороны. Ведь подумал же я о том, чтобы спрятать все мои деньги в саду, в месте, про которое никто не знал кроме меня. Я ругал себя за подозрительность, но поделать ничего не мог. Мне всё время вспоминались серёжки, после пропажи которых Мелиссу изгнали с прежнего места. Я ей, конечно, верил, но какой-то тревожный осадок в душе оставался. Ведь я знал её только с её же слов.

Раз я позаботился о моих деньгах, то не следовало ли мне принять ещё более строгие меры предосторожности относительно саквояжа со свитком? Предупреждала же меня дама, вручившая мне этот раритет, что если свиток прочтёт недостойный человек, то это может угрожать бедствиями не мне одному, но целому человечеству.