Девушка и Ворон (СИ) - Кравцова Марина Валерьевна

— Мы будем драться на шпагах, — сказал Сокольский, делая вид, что этих слов не услышал. — Я знаю, что вы предпочитаете шпагу пистолету. Мне недостаточно сейчас пары выстрелов, я хочу ощутить ярость схватки. И знайте же, что Зинаида Сергеевна всячески отговаривала меня от дуэли, она крайне недовольна, что я решился на это. Но она знает, что я в своем праве, и меня не отговорить. Я хочу драться с вами!

Федор поднял руку с предательским браслетом.

— Вы рассчитываете, что эта штука ослабит меня?

— Слово дворянина, я не понимаю, о чем вы говорите.

Воронов призадумался.

— Что ж… может, и не понимаете.

«Ах, Зина, Зина, что ты творишь, что за игры ты затеяла…»

— Хорошо, Михаил Платонович, — продолжал Федор. — Тогда не станем тратить времени впустую… я теперь уже и не знаю, сколько его у меня осталось. Мы будем драться прямо здесь.

— Согласен. Эта зала достаточно просторна. И я думаю, вы не станете требовать секундантов, Воронов. Я слышал, что вы довольно свободно трактуете дуэльный кодекс.

— Я или дерусь или нет, — отрезал Федор. — А все прочее наносное. Богатыри русские выходили на честный бой без расшаркиваний и секундантов.

— Вот и мы приступим, не теряя времени, — всерьез озлобился Сокольский.

Они скинули верхнюю одежду, обнажили шпаги.

Федор сразу понял, что зря он хорохорился. Телом своим он уже не мог управлять, как прежде, рука, на которой пылал осколок древнего как мир Алатырь-камня, плохо слушалась. Он перекинул шпагу в левую руку, уже уяснив, что Сокольский фехтует весьма недурно, и что надо пользоваться любой возможностью сбить его с толку. Не сейчас! Только не сейчас так вот глупо погибнуть из-за слабости, от удара шпаги, нанесенного рукой отнюдь не мастера… И мысли все исчезли. Осталось лишь сражение — жестокое, без изящества, без правил, без пощады. И все же… Когда, ловко отбив удар Миши, Федор, пользуясь тем, что противник раскрылся, сделал выпад — рука его дрогнула. Почему, он сам не мог понять. Меньше всего хотелось думать, что Сокольского он пожалел, мог бы сердце пронзить, а ранил в плечо. Но вдруг так оно и было? И он просто не захотел убивать… только сейчас Федор начинал задумываться о чужих жизнях на своей совести.

И все же Миша лежал без сознания, ранен он был опасно. Вот пусть теперь Зина им и занимается. Надо было уходить. И думать, что делать дальше, как снять с себя проклятый браслет… Но Федору почему-то казалось, что уйти ему не дадут. Так и получилось.

На этот раз дорогу преградил незнакомый человек с холодным, цепким взглядом темных глаз. Федор сразу почувствовал в нем что-то недоброе…

— Он мертв? — спросил мужчина, указывая на неподвижно лежащего Сокольского.

— Не думаю, — бросил Воронов. — А там как повезет… дайте мне пройти.

— Нет, — отвечал Салтыков. — Нам надо побеседовать, господин Черный Ворон.

— Я вас не знаю и никаких дел с вами не имею.

— Зато я знаю вас, хотя и по чужим рассказам, и имею к вам дело… Федор Иванович. Я граф Эмиль Салтыков, наставник великого князя Александра Константиновича.

— Ах вот оно что.

— Да, и я намерен получить от вас некоторые объяснения.

— Зато я не намерен их вам давать.

— Вы понимаете, сударь, о чем я хочу с вами поговорить?

— Вполне, и потому сам говорить с вами не хочу.

— Поверьте, прояснить все сейчас — в интересах вашей супруги.

Воронов вновь вынул из ножен шпагу, уже отертую им от крови Сокольского.

— Не смейте даже произносить ее имени.

— Я не буду с вами драться, — спокойно сказал чародей. И устремил на противника пронизывающий взгляд.

Федор почти физически ощутил, как его, будто стылым ветром, обвивают потоки недоброй магии. Хуже — он почувствовал, что сознания касается странная сила, готовая вторгнуться внутрь, в самую глубину души. Ничего подобного никогда с ним не происходило. Злость готова была вскипеть, но Федор понимал, что именно сейчас нельзя терять хладнокровия, и попытался противостоять наглому магическому натиску. И странное дело! Алатырь, мучавший его тело, лишивший возможности превращаться в птицу, вдруг окутал теплом душу, защищая ее, — волшебство Запределья ни с чем не спутаешь. Эта двойственность объяснялась просто — камень послушно делал то, что требовало от него заклятье, а во всем остальном поступал по своей собственной природе. И сейчас он откликнулся на острое желание Федора защитить душу и разум. По недоумению и разочарованию на лице Салтыкова стало ясно, что ничего у него не вышло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Федор улыбнулся. И все-таки напряжение было слишком сильным. Почти машинально он добрел до кресла и рухнул в него без чувств.

Глава 25. Русалка

Вечером Федор не вернулся. Не вернулся и на следующий день. А еще через день не находящая себе места Лиза велела седлать самую быструю лошадь — Ласточку. Оделась в простой костюм для верховой езды — темную юбку, короткую куртку, вместо шляпки обернула голову длинным шарфом из лилового тюля, потому что так было удобней. А еще — вооружилась пистолетом. Пусть Лиза и не получила серьезного образования и изящного дамского воспитания, зато умела стрелять и отлично ездила верхом.

— Говорила же, — вслух нервно повторяла она во время сборов, — возьми меня с собой… Федька, ворон ты мой черный, что ж ты там натворил?..

Дорожная пыль летела из-под копыт гнедой лошади, позади осталась река и село Тумарино, лес по обеим сторонам дороги становился все гуще. Вдруг Ласточка тревожно заржала и встала на дыбы, но Лиза справилась с нею. И сразу же поняла, в чем дело, — некое существо, невесть откуда взявшееся, преградило путь. Лиза смотрела… и узнавала… Эти длинные всклокоченные черные волосы — она их видела заплетенными в прекрасные косы. Эти яркие глаза с диким блеском раньше глядели спокойно и задумчиво. Стройная высокая фигура сейчас едва прикрыта лохмотьями сарафана, и ноги босые. И не бледное лицо уже, а белое. Не по-живому белое…

— Тая…

— Ну здравствуй снова, Лизавета, Малахитницы правнучка. Не уберегла я тебя. Вот и принимаю свое проклятье.

— Тая… как же так? Как такое сделалось… ты у нас столько лет прожила…

— А до того и у бабушки вашей. Вот только она-то знала про то, что я нежить. Она многое знала, Варвара Дмитриевна.

Лиза спрыгнула с лошади.

— Тихо, тихо, Ласточка, — успокаивающе погладила лошадиную морду. — Это Тая, она нам зла не сделает.

— Уверена? И не боишься, барышня? — Таисья насмешничала, но в широко раскрытых глазах скрывалась за блеском бездонная тоска. — А ну как снова зачарую, заворожу, за собой уведу?

— Подожди ты… Брось глупости болтать. Лучше расскажи толком, что вообще случилось? Зачем у нас жила, почему раньше тебя не разгадали? И… как помочь-то тебе?

— Ох странная ты, Лиза. Я всегда знала, что странная. Но ты добра ко всем была, вот и сейчас хочешь быть со мной доброй. Только что мне с твоей доброты-то? Я наказ Хозяйки не выполнила.

— Какой наказ? Тая, я злилась на тебя, конечно, но теперь…

— Пожалела, что ли?

— Пожалела.

— И впрямь меня ничуть не боишься? Хотя что тебе-то, это тебя должны бояться… Послушай. Хочу я, чтобы все ты узнала наконец. Я, быть может, скоро совсем потеряю разум, нежитью непрощенной стану… Я ведь умерла… дурной смертью умерла я, Лиза. Родилась я на Урале, была дочерью мастерового. Жених у меня был, в котором я души не чаяла, больше жизни любила. Он в горах золото добывал. И вот однажды случился обвал, засыпало его в рудниках-то… И я тогда в реку кинулась, а перед тем всех в безумии прокляла страшной клятвой — и владельца рудника, и приказчика, и всех, кого могла, да впридачу — саму Малахитницу, Хозяйку гор. Утонула я… да не приняли меня ни небо, ни ад. Я русалкой стала из-за своей лютой злобы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— В тебе сильное страдание говорило…

— Ох, барышня, у кого его нет, страдания-то этого… Вот и у тебя сейчас сердца разрывается от тревоги. Я все знаю, Лиза. Но выслушай меня, потерпи, хотя и не стою я того. Сказ мой будет долгим, но потом я тебе что-то очень важное скажу.