Зайти с короля - Майкл Доббс

Для встречи Нового года намечался бал-маскарад, но Стэмпер пренебрег правилами. Впервые за политическую карьеру люди стали узнавать его, делать все эти льстивые телодвижения, означавшие, что он стал важной персоной, и винить только себя, если разговор с ним оказался скучным. Будь он проклят, если напялит на себя какой-нибудь нелепый головной убор только ради того, чтобы доставить удовольствие хозяйке. Леди Сьюзан Кассар, Декки, была женой директора Би-би-си. Если он весь год потел над тем, как из все более и более скудного бюджета корпорации выкроить средства на свои нужды, то она весь год строила планы, как одним махом ухлопать половину его жалованья на свой знаменитый и монументальный новогодний бал. Экстравагантность ее гостеприимства соответствовала списку гостей, который составлялся целый год с помощью компьютера, чтобы не пропустить ни одной из знаменитостей. Злые языки поговаривали, что быть просто супершпионом или грабителем банков недостаточно, чтобы попасть в этот список, — нужно быть пойманным с поличным и разоблаченным, желательно, той же Би-би-си. Стэмпер попал в него только по второму заходу. Декки — прозвище шло от декольте, которым она по праву славилась в возрасте от тринадцати лет до первого из трех замужеств, — признала это приглашение ошибкой сразу, как только увидела Стэмпера, пришедшего просто в смокинге. Маскарады были ее страстью: маска скрывала ее глаза и давала возможность без помех подыскивать себе очередную жертву, в то время как внимание гостей было приковано к ее бюсту. Она презирала нарушителей правил, особенно тех из них, кто пользуется бриллиантином. Нарочно и как можно более громко она приветствовала Стэмпера, как звезду телевизионной мыльной оперы, который недавно вышел из наркологической клиники, а про себя поклялась не приглашать его на следующий год, если только к тому времени он не станет министром внутренних дел. Вскоре она отправилась на поиски более готовой к сотрудничеству жертвы, агрессивно размахивая маской, чтобы проложить себе дорогу в толпе гостей.

До полуночи оставалось совсем немного, когда Стэмпер увидел тучную фигуру Брайана Бринфорд-Джонса, выглядывавшую из складок костюма веселого кавалера.

— Тим! Чертовски рад видеть тебя!

— Привет, Би-Би-Джей. Не знал, что ты здесь.

— Слушай, об этом надо написать в газете. Председатель партии в маске человеческого существа.

— Да, и, пожалуйста, на первой странице.

— Но только в случае, если ты не допустишь утечки информации, старина. Ой, прости, я забыл. В правительственных кругах этот термин сейчас не в моде.

Окружающие с удовольствием прислушивались к этим шуточкам, но у Стэмпера было ощущение, что он играет тут не первую скрипку. Он пришел сюда не с целью позубоскалить. Стэмпер оттащил редактора в сторонку.

— Кстати, об утечках информации, дружок. Скажи, какая сволочь раздобыла текст речи короля? Мне это уже давно интересно.

— И дальше будет интересно. Видишь ли, я не вправе раскрывать журналистскую тайну. — Бринфорд-Джонс деланно хихикнул, но его улыбка была несколько нервной.

— Ну да, конечно. Но наше неформальное расследование результатов не дало, а с этим Рождеством все наверняка заглохнет. Так между друзьями, кто это был? Ты не забыл, мы ведь очень близкие друзья?

— И не проси! Ты же понимаешь, что это профессиональная тайна.

— А я как раз очень хорошо умею хранить профессиональные тайны, ты ведь не забыл?

Редактор выглядел озадаченным.

— Послушай, Тим, я помогал тебе всеми доступными мне способами, ты это знаешь. Но источник информации… Это бриллианты короны, вопрос журналистской честности и все такое.

Темные глаза Стэмпера вспыхнули. Их зрачки были неестественно узкими, и это создавало впечатление, что они буравят Бринфорд-Джонса.

— Давай начистоту, Би-Би-Джей…

Голос по радио объявил, что сейчас будет транслироваться бой Биг Бена, и в ожидании его гул в зале стих. Стэмпер понизил голос до шепота, но не настолько, чтобы Бринфорд-Джонс был уверен, что никто из окружающих ничего не услышит.

— Честность бывает разных размеров и формы, но только не твоих размеров и не в открытом окне ванной, так что не вешай мне лапшу на уши.

Шестерни гигантских часов пришли в движение, и в зале наступила полная тишина. Редактор беспокойно задергался.

— Сказать по правде, точно я не знаю. Первым его получил «Телеграф». Мы только подхватили новость в следующих выпусках.

— Однако…

Глаза Бринфорд-Джонса забегали по залу, ни на чем не останавливаясь. Начавшийся перезвон дал ему некоторую защиту. Эта сволочь своей волчьей хватки не расцепит.

— Однако статью написал их собственный корреспондент при дворе, у которого там хорошие связи. Когда мы сунулись на Даунинг-стрит и в другие правительственные учреждения, мы услышали там только злобное шипение и обескураженное кудахтанье.

— А что из дворца?

— Ничего. Ни опровержений, ни возмущения. Но и никаких подтверждений. Я лично говорил с пресс-секретарем короля Майкрофтом. Он обещал проверить и позвонить мне, если что-нибудь обнаружит, но так и не позвонил. А он понимал, что без достаточно авторитетного опровержения нам придется печатать.

— Итак…

— Это шло из дворца. Сам король или один из его приближенных. Больше некому. Они могли предотвратить это, но не стали.

Он вытер пот со лба платком, который спрятал под кружевные манжеты своего карнавального костюма.

— Клянусь, Тим, наверняка я не знаю.

Ударили колокола Биг Бена, и эхом им возобновился гул пиршества. Стэмпер наклонился к собеседнику, вынужденный кричать ему в ухо:

— Значит, кроме слухов, ты мне и ничего не сказал, и твоя честность осталась при тебе. Видишь, как все просто, старина?

Стэмпер сжал руку редактора с силой, которую трудно было заподозрить в его худеньком, тщедушном теле.

— Мир в мире и благоволение в человецех, да, Тим?

— Не будь кретином.

В баре, от которого до зала леди Сьюзан было не больше двух миль, Майкрофт тоже встречал Новый год. Один в это время года, Кенни далеко, пустой, холодный дом, но Майкрофта не раздирали сожаления по поводу своей участи. Наоборот, он чувствовал себя лучше, свободнее, возвышеннее, чем когда-либо раньше. Это было непривычное для него состояние, но нет ничего более тяжкого, чем, занимаясь сексом, притворяться, что это любовь. Правда была в том, что любви у них с Фионой не было, и он вдруг понял, что все годы семейной жизни испытывал эту тяжесть. А вот с Кенни, как с удивлением обнаружил Майкрофт, его поражали некоторые вещи, которые его просили делать, но ничего дурного он в них не ощущал. Всю вторую половину дня он бродил по квартире Кенни, читал его открытки, слушал его записи, даже надел его шлепанцы и один из его любимых свитеров, стараясь прикоснуться к вещам, которых касался он. Майкрофт никогда не был безумно влюблен прежде, и он был слишком стар для того, чтобы безумно влюбиться сейчас, но к Кенни он испытывал чувство, которого у него не было ни к одному человеку. Он не знал, можно ли это назвать любовью, но какая разница. Во всяком случае, если не любовь, то была огромная благодарность Кенни за участие, за понимание, за то, что он поправил его жизнь. Поправил! Майкрофт улыбнулся слову, словно удачной шутке.

Желание иметь хоть кусочек того, что принадлежало Кенни, и привело его в канун Нового года в место, где они впервые встретились. На этот раз клуб был набит битком, полыхали огни, и диск-жокей с крашеными пурпурными усами вел дискотеку. Майкрофт тихо сел в углу и наслаждался зрелищем. Трое юношей атлетического сложения давали представление с воздушными шариками, по ходу которого они сбросили с себя большую часть одежды, но это было «еще не все», как подчеркнуто пообещал диск-жокей. Майкрофт беспокоился, что кто-нибудь станет приставать к нему, попытается закадрить — эти гомики такие прилипалы, как пошутил однажды Кенни. Он не знал, справится ли с этой ситуацией, но никто на него так и не покусился. Ему было хорошо наедине с бутылкой мексиканского пива, на горлышко которой была надета долька лимона. В любом случае, говорил себе Майкрофт, он на добрый десяток лет старше любого в этом баре. Дедулька заслужил, чтобы его оставили в покое.

Время шло, шума становилось все больше, а публика делалась все более возбужденной. Мужчины выстроились в очередь за фотоснимком в обнимку с одним из артистов, гомосексуалистом, переодетым женщиной, номер которого был анонсирован после полуночи. В дальнем углу зала мужчины исчезали с танцевальной площадки, чтобы через какое-то время появиться снова, вспотевшими, а часто и в помятой одежде. Майкрофт подумал, что он не хотел бы знать всего, что происходило здесь под пульсирующими огнями дискотеки, что он предпочел бы остаться в неведении. Были двери, войти в которые он еще не мог.