Пантера. Начало - Наталья Корнилова

— Слушай, где тут туалет? — спросила я, пряча окровавленные руки за спину.

Он остановился и с готовностью проговорил:

— Зачем тебе туалэт, слющи? Пайдом ка мнэ! Мясо гатовить буду, угощу от души.

— Я это что у тебя такое? — я посмотрела на мясорубку.

Он осклабился и протянул ее мне:

— Мясорубка! Гаварю же, мяса будэт! Пайдом!

Забывшись, я потянулась за мясорубкой, и он увидел кровь на руке.

— А это что? — удивленно спросил он.

— Не обращай внимания, — улыбнулась я. — У меня «дела» идут. Туалет срочно нужен. Не понимаешь?

— Канэшна, слющи! Пайдом, пакажю.

Ухватив меня за талию, он повел меня туда, откуда пришел, и каким-то чудом отыскал в этих запуганных лабиринтах маленькую, неприметную дверцу туалета без таблички. Остановившись у нее, он осклабился и спросил:

— Может, тэбэ памочь, кукалка?

— Памаги, кукленок! — передразнила я его, лукаво подмигнув, и оставила дверь открытой.

Едва он сунул свой похотливый, грязный нос в небольшой предбанник сортира, я наступила каблуком ему на ногу и услышала, как захрустели под шпилькой кости ступни. Затащив орущего благим матом черномазого в туалет, я бросила его на унитаз, вырвала из рук мясорубку и огрела его по голове. Он перестал орать и мешком свалился с унитаза. Загорелое тело его мелко подергивалось, значит, не умер. Вымыв над раковиной руки и лицо, стерев кровь, я почувствовала себя человеком. Но на душе после всего происшедшего было муторно и погано, и я ненавидела сама себя за всю эту кровь и собственную, пусть и вынужденную, жестокость. Но как могла я поступить иначе? Разве что умереть в мучениях. Нет, я, конечно, не ангел, но и не дура, чтобы пропадать просто так. Не я выдумала этот мир с его грубостью и насилием, без которых почему-то не могут обойтись некоторые люди, и не мне его исправлять. Да это и невозможно. Зло нельзя искоренить так же, как нельзя искоренить ночь. Зло и добро, свет и тьма всегда сопутствуют друг другу, и это, собственно, и есть сама жизнь. Преступность невозможно уничтожить, с ней можно только бороться, что я и делаю по мере своих слабых девичьих сил. Если бы бандиты могли честно разбираться один на один или, например, на словах, то я бы с удовольствием приняла их правила игры. Но они почему-то предпочитают откровенное насилие. Что ж, мне остается лишь принять их правила…

Так, успокаивая свою совесть, я незаметно дошла до коридора, в котором торчал тот, что притащил меня в компанию дяди Жоры со товарищи, а потом ушел. Теперь он сидел ко мне спиной и опять читал газету. Мирный такой, славный мальчуган с пистолетом за пазухой. Выродок несчастный! Когда он услышал мои шаги и обернулся, я уже бежала на него, а когда понял, что на него летит, было слишком поздно подниматься со стула. Крутанувшись в воздухе, я ударила его ногой прямо в нос. Голова его мотнулась и с глухим стуком врезалась затылком в бетонную стену. Мне уже не хотелось крови, я устала от нее. Он упал рядом со своей тумбочкой и замер. Я накрыла его газетой и пошла дальше. Отсюда дорогу я помнила.

Помнила я также, что у выхода из здания меня поджидают. И про милицию помнила. Правда, у милиции не было моих координат, но они наверняка знали, как я выгляжу. Мне оставалось только повеситься. Или бродить до старости в этих лабиринтах, чтобы, когда уже невозможно будет узнать, спокойно выйти наружу и сразу отправиться на кладбище. Но я выбрала третий вариант.

Добравшись до первого этажа, осмотревшись и никого не увидев, я открыла замок первой же двери, вошла, распахнула фрамугу и выпрыгнула на улицу, благо было темно и ни одно окошко уже не светилось. Меня все время мучила мысль о том, что хотел сказать дядя Жора, когда говорил, что Сергей подыхает. Они что, избили его до полусмерти и оставили в квартире умирать?

Сердце мое дрогнуло при мысли, что я больше уже никогда не увижу этого цветущего и такого милого мужчину, в которого, кажется, начала влюбляться. И я побежала к дороге, по которой мчались машины. Остановив частника, я села на заднее сиденье и погрузилась в размышления.

Зачем Сергей все свалил на меня? Чтобы спастись? Или хотел меня подставить, как свою бухгалтершу? Что он вообще за человек такой, который так мил и так коварен одновременно? Что скрывается за болью и грустью в его глазах, какие тайны? Зачем он украл у бандитов деньги? И почему вообще бандитские деньги оказались на счету вполне добропорядочного фонда? Куда девалась его машина?

Как я ни старалась, но ни на один вопрос ответа не находила. Все мог разъяснить только сам виновник всех моих бед, мой ненаглядный и единственный, красивый и наверняка нежный мужчина моей мечты — Сергей Борисович Жуков, в прошлом спортсмен-велогонщик, ныне директор фонда и, не исключено, уже покойный.

Водитель с кем-то болтал по мобильному телефону. Когда он закончил, я попросила трубку и набрала номер босса. Мне нужна была помощь. Но никто не отвечал. Валентине звонить я не хотела — зачем втягивать ее в это гнусное и опасное дело? Пусть себе сидит дома. Хоть будет кому меня похоронить, если что, а то ведь некому больше… Вот жизнь! Совсем одна на целом свете! Как там мои отец с братьями на небесах? Наверное, смотрят и волнуются за меня, беспутную. Ничего, если выкручусь, дорогие мои, то обещаю, что выйду замуж за Сергея, брошу Родиона к чертям, остепенюсь, заведу детей и буду воспитывать их полной своей противоположностью. Только бы Сергей не сглупил и не умер раньше времени…

Частник, казалось, спал за рулем или его машина ползла на днище, потому что мы тащились со скоростью один миллиметр в сутки. Прошла целая вечность, прежде чем я увидела мрачный силуэт сталинского дома, в который так и не смогла попасть сегодня днем. Озолотив водителя, я пошла искать сорок седьмую квартиру. Она оказалась в угловом подъезде на третьем этаже. Время было позднее, окна не светились, все спали. Свет в подъезде не горел, но я освещала дорогу фонариком. За металлической дверью, обитой дерматином, стояла тишина, как я и ожидала. Я позвонила, длинно и отчаянно. Но ничьих, когда смолкла трель, не услышала шагов. А ведь так хотелось! Чтобы сердце вздрогнуло от радости, зашлась в счастливом томлении душа и глупая улыбка во все лицо заставила бы чувствовать себя дурой. Но счастливой дурой, черт возьми! А вместо этого…

Вместо этого черная тоска навалилась на меня, и сердце сжалось от предчувствия непоправимого. Не став больше звонить, я вынула отмычки и открыла замок, провозившись с ним минуты три. Наконец вошла в холл и тихонько притворила дверь. Никто не напал на меня, ничто не обрушилось сверху на мою несчастную голову, только слабый стон заставил меня содрогнуться от ужаса. Нащупав выключатель, включила свет, но никого не увидела — стон доносился из комнаты. Уже направившись туда, вдруг остановилась. Мне стало страшно входить, я боялась увидеть что-то, что разрушит все мои мечты и разорвет сердце. А стон все летел и летел, пугая и призывая на помощь. Это был его стон!

В большой гостиной царил разгром. Вся мебель была перевернута, шторы оборваны вместе с карнизами, пол завален битой посудой и аппаратурой. В полумраке все это предстало передо мной как в кошмарном сне. Свет из коридора словно заколебался у меня в глазах, и все вещи стали отбрасывать зловещие тени на ободранные стены и потолок. Стон, набатом звучащий в моих ушах, доносился из дальней комнаты, дверь в которую была приоткрыта. Один Господь знает, как не хотелось мне туда идти, как я боялась и дрожала, уставившись, как загипнотизированная, на эту дверь. Но, пересилив себя, я направилась в ту сторону, освещая дорогу фонариком. Свет включать я тоже боялась. Если бы не вспыхнувшее во мне чувство к этому человеку, я бы давно сбежала. Но я просто обязана была спасти его, помочь, если это еще возможно.

Это был тренажерный зал. У стен стояли всевозможные спортивные снаряды, а в центре, на ковре, — велотренажер. На нем громоздилось то, что осталось от моего несчастного возлюбленного. Все вокруг было забрызгано кровью, но он еще дышал. Тонкий луч фонарика выхватил из темноты его глаза — единственное, что осталось нетронутым на лице. Они смотрели на меня. В них застыла нечеловеческая мука. Он сидел как-то очень прямо, и я даже сразу не поняла, что эти сволочи с ним сотворили. Он был совершенно голый и весь в крови. Подойдя поближе, замирая от страха и отвращения, осветила его и ужаснулась. Руки были привязаны к рулю, а ноги — к педалям. Из плеча торчал какой-то предмет, напоминающий обыкновенный лом. Только одним способом мог он там оказаться. Мне на ум сразу пришла картина из какого-то фильма о графе Дракуле, который сажал своих людей на кол, а потом они медленно умирали. Вот так же, наверное, торчало из них острие и такая же стояла в глазах мука. Мою единственную и незабвенную радость в жизни посадили на лом, воткнув предварительно его в раму тренажера, сняв сиденье. Не знаю, как уж они это сделали, но смотреть на это я не могла и выбежала из комнаты, задыхаясь от тошноты и отчаяния. Бедный Сергей!