Мессалина - Виолен Ванойк

Мессалина вздохнула и сняла с головы красную сеточку, в которую на ночь убирала волосы. Сбросив короткую тунику, она пошла в соседнюю комнату, где рабы уже приготовили в большой раковине душистую воду для омовения. Искупавшись, она устроилась на высоком, покрытом тканью сиденье. Рабыня ловко выщипала ей брови и намазала руки и ноги густой массой, приготовленной из козьего жира и буковой золы. Без такого ухищрения своя, матовая от природы, кожа казалась Мессалине слишком тусклой. Она развела колени, чтобы служанка удалила волосы с маленького родимого пятнышка на внутренней стороне правого бедра. Затем рабыня оживила винной гущей цвет ее губ, подрумянила щеки алканной, подкрасила сурьмой брови и ресницы.

Лепида пожелала сама заняться ее прической. Она завязала ей волосы лентами, на манер весталок, затем надела на голову легкое оранжевое покрывало, закрывающее верхнюю часть лба, и венок из вербены и цветков апельсина. Потом она надела на нее длинную тонкую тунику, перехватив ее шерстяным поясом с двойным узлом, и накинула на плечи легкий плащ шафранового цвета. Рабыня обула ей ноги в желтые сандалии, а шею украсила золотой цепочкой. Оттого, что лоб был прикрыт, глаза Мессалины стали казаться больше, а оранжевый цвет покрывала смягчал ее тонкие и правильные черты. Туника удлиняла изящную и стройную фигуру.

Мессалина посмотрела на себя в зеркало, и ее лицо приняло довольное выражение.

Просторный дом Силлы, расположенный в саду возле Палатина, весь пропах миртом, олеандром и майораном: цветочные венки по случаю свадьбы были развешаны во всех комнатах.

Силла пришел на женскую половину. Лепида встретила его, и они оба отвели Мессалину к домашнему алтарю, где оставили ее одну. Она поставила на алтарь бронзового Приапа и обратилась к нему с такими словами:

— О, Приап, ты, кому в лице Хилона я пожертвовала свою девственную кровь, кто правит людьми в момент совокупления и заставляет кричать животных во время их брачного периода, ты, по чьей воле возбуждается молодая плоть и извивается в наслаждении, ты, покрытый шерстью и наделенный фаллосами, символизирующими желание и любовный экстаз, — услышь мою мольбу. Сегодня я выхожу замуж за человека в летах и непривлекательного, который не сможет удовлетворять вспыхивающее во мне вожделение. Направь в мою сторону шаги молодого и сильного мужчины! Сделай так, чтобы я своим животом ощутила его гладкую кожу, а своими губами — его горячее дыхание. Пусть он опрокинет меня, осыпет ласками и услаждает всю ночь. Если ты исполнишь мою просьбу, я признаю тебя величайшим из богов и буду почитать тебя более, чем других.

Мессалина ушла от алтаря после того, как сожгла перед статуэткой несколько зерен фимиама. И все же в глубине души она сомневалась, что бог выполнит такую просьбу. Она еще раз осмотрела себя в зеркало, дабы убедиться, что не забыто ни одно из средств обольщения, способных сразить Валерия Азиатика, который согласился быть в числе десяти свидетелей, необходимых по закону для заключения брака.

Клавдий ожидал Мессалину и ее родителей в перистиле, у входа в пиршественный зал. Там уже собралось восемьдесят человек гостей; рядом с Клавдием были его племянницы, Агриппина и Юлия, сестры Калигулы. Сам император на свадьбе не присутствовал, он остался в Кампании — к большому облегчению Клавдия, опасавшегося, как бы с ним не случилось той же неприятности, что произошла с Пизоном. Тот имел неосторожность пригласить на свою свадьбу с Ливией Орестиллой своенравного цезаря. Увидев, как в разгар свадьбы молодой супруг заключил в объятия новобрачную, Калигула вдруг вскричал: «Не прижимайся так сильно к моей жене!» В тот же вечер он увел Орестиллу к себе во дворец, и она больше не увидела мужа.

После того, как гости приветствовали невесту, Клавдий взял ее за руку и они вместе пошли за Силлой к алтарю, где была принесена в жертву овца и авгур осмотрел ее внутренности. Когда он высказал благоприятное суждение, жрец-фламин посадил новобрачных на двойное сиденье и соединил их руки; затем Мессалина произнесла положенные по обряду слова: «Где ты, Гай, там и я, Гайя».

Гости, сумевшие пробраться к небольшому алтарю, прокричали новобрачным пожелания самого большого счастья, после чего стали подходить свидетели, чтобы скрепить своими печатями брачный договор.

Когда подошел Валерий, запах его волос и одежды взбудоражил чувства Мессалины. Она поблагодарила его за согласие быть свидетелем и так при этом разволновалась, что краска бросилась ей в лицо. Чтобы скрыть свое волнение, она быстро повернулась к алтарю. Какая-то девушка протянула ей пшеничный хлеб, и она принесла его в жертву богине Юноне, покровительнице брака. Затем авгур сотворил возлияние в алтарь вина, смешанного с медом и молоком, — тоже в честь Юноны и бросил к подножию алтаря жертвенную желчь, показывая этим, что в отношениях между супругами не должно быть горечи.

В течение всей церемонии Мессалина не переставала украдкой поглядывать на Валерия, но он обращал на нее не больше внимания, чем когда-либо прежде. Она надеялась, что ее брак с дядей императора пробудит в бывшем консуле некоторый интерес к ней, но он оставался совершенно безразличен. Чувство досады мучило ее все сильнее — такое отношение она воспринимала как демонстрацию пренебрежения к себе, а это было для нее нестерпимо.

По старинному обычаю трое молодых людей из сенатского сословия устроили похищение невесты. Они выхватили Мессалину из рук матери, оказавшей слабое сопротивление, и притащили ее к Клавдию. Один из них держал в вытянутой руке факел из веток боярышника, меж тем как юная дева поднесла Мессалине веретено и корзинку из ивовых прутьев. Новобрачная приняла эти вещи с презрительной миной, казалось, означающей, что ей нечего делать со всеми этими символами супружеской верности. Что до Клавдия, то он, похоже, дремал: глаза его были прикрыты, голова слегка покачивалась. Всем своим видом он давал понять, что долгая церемония ему наскучила. Однако когда слуга, взобравшись на крышу дома, прокричал: «Звезда!», возвестив тем самым, что в небе загорелась вечерняя звезда, Венера, с Клавдия мгновенно слетел сон, он открыл глаза, намереваясь приступить к пиршеству, которое должно было продлиться до поздней ночи.

Глядя на Мессалину, Клавдий подумал, что непременно сократит трапезу и отведет жену в комнату новобрачных: ему не терпелось оказаться с нею наедине. Впервые он предпочтет любовь женщины тому удовольствию, которое доставляла ему еда. Со своей стороны, Мессалина была слишком проницательна и рассудительна, чтобы на распознать слабостей своего супруга, благодаря которым она сможет им повелевать. А ради этого стоило идти на такую жертву, как иногда делить с ним ложе, тем более что опытность и развращенность Клавдия, о чем ходило много слухов, уже разбередили мысли Мессалины, прежде чем разжечь ее чувства.