Невиртуальная реальность (сборник) - Давид Каспер

Когда пришли испанцы, они отрубили Инке голову и посадили в тюрьму. Голову посадили, имеется в виду. Но он отращивает себе новое тело. Процесс идет тяжело, ведь Инка закован в наручники. Не очень понятно, как это возможно технически, но будем снисходительны, у стариков индейцев – особая логика.

Так вот, когда Инка закончит отращивать тело и разорвет цепи, он разрушит тюрьму и всю испанскую цивилизацию.

Тогда наступит Кача-Пури – полное очищение земли от грешников и испанцев. Ну, хватит об инках, тема моей лекции – походы Боливара.

– Простите профессор, последний вопрос... – Максим повернул голову и увидел незнакомую крашеную блондинку. Щеку обожгло, и он инстинктивно прихлопнул ладонью шарик жеваной бумаги. Макс обернулся и погрозил кулаком смеющейся толстой Саре, его сокурснице, давно и безуспешно заигрывающей с ним.

– Правда ли, что человеческие жертвоприношения практикуются в Андах до сих пор?

– Точно не известно. В горных районах, как, впрочем, и в других местностях Перу, пропадают люди. Есть мнение, что многие из них приносятся в жертву Инке. Но, пожалуйста, вернемся к Боливару. Империя инков – моя любимая тема, и о ней я могу говорить часами, если не днями. Так что, оставим, не искушайте меня...

После того как Боливар захватил Каракас, к нему стали стекаться новые добровольцы. Со своим оружием приходили крестьяне и даже гаучос (скотоводы; деревенская элита, зачастую очень богатые)...

Профессор Рабинович был из Бразилии и обладал сильным португальским акцентом. Его иврит портили многочисленные шипящие звуки, а также смягченные Н и М. Максим честно пытался конспектировать, но реки горячей латиноамериканской крови не могли побороть его дремоту. К тому же полумрак и монотонный голос Рабиновича не прибавляли бодрости. Макс постоянно засыпал, о чем свидетельствовали многочисленные росчерки в его записях.

Безвольная рука, сжимающая ручку, падала, оставляя метки в его тетради.

«Кофе! Срочно крепкого кофе!» – подумал он и тихонько пошел к заднему выходу из аудитории. Только закрыв дверь, студент подумал – «Уф! Кафетерии ведь закрыты. Уже девять».

Шла последняя, самая тяжелая фронтальная лекция.

«Хорошо хоть ночью у меня нет дежурства, высплюсь». – Максим работал в службе безопасности Иерусалимского университета и всюду таскал с собой здоровенный пистолет «Ерихо» 45-го калибра. Можно было взять 9 миллиметровый «Кольт» или «Берету», но Максу понравилась внушительность израильского оружия – и теперь он расплачивался постоянно спадающими от тяжести штанами.

Возвращаться и слушать про бесконечную резню в Аргентине не хотелось, и он решил сделать себе 10-минутный перерыв и направился в туалет.

Туалет сверкал кафелем, вымытый к завтрашнему дню. Максим посмотрел в зеркало и показал себе язык.

«А что, хорош! Симпатичен, молод и э-э-э… О! Уверен в завтрашнем дне!» Максим поморщился: что неправда, то неправда. Он не был уверен даже в сегодняшнем дне. Уверенность во вчерашнем дне, понятно, зависела от количества алкоголя накануне и степени влюбленности в данный момент.

И если бы кто-то сказал, что его подозрения оправдаются, и что он, Максим Яцкевич, уже завтра ночью окажется в Сирии, где будет целоваться с прекрасной негритянкой, Макс поразился бы, но, скорее всего, – поверил и обрадовался. За способность постоянно оказываться в невероятных ситуациях Максим получил прозвище «Приключенец».

Во время прохождения ежегодной резервистской службы все жаждавшие «экшн» старались попасть с ним в один патруль. Ни одно яркое событие – будь то перестрелка с террористами или потеря запасного ствола крупнокалиберного пулемета – не проходило без его участия.

Максим отвернулся от зеркала и, разогнавшись, попробовал проехаться по блестящему кафельному полу, чуть не упал, но удержался и, вздыхая, зашел в кабинку.

Усевшись, он закурил и стал думать о своем соседе по общежитию.

Вадим В. Фукс уже неделю витал в облаках, отвечал невпопад, ел сырые сосиски и постоянно что-то записывал, иногда радостно ухмыляясь, а иногда в раздражении рвал написанное. К странным студентам Максим привык, он и сам не всегда был адекватен. Но вчера Вадим заявил, что создал нечто новое. Он предложил Максу поиграть в «Ретал», его любимую компьютерную игрушку, флайт-симулятор. Фукс пообещал погружение в виртуальный мир без всяких наркотиков, а на вопрос, почему бы это не испробовать на себе, ответил, что кто-то должен наблюдать за экспериментом, и по его мнению Яцкевич – лучший пилот F-122 (frustrator) всех времен и народов.

Взгляд упал на дверь, где была нарисована девица с торчащими в разные стороны условными волосами и огромными сиськами. Надпись сбоку, очевидно, выражала чью-то разочарованность в прекрасной половине или озабоченность. Она гласила – «KILL ME!!!».

«А что, это мысль!» – подумал Максим, доставая «Ерихо». Он вытащил магазин и проверил отсутствие в стволе патрона. Прицелившись в правый сосок, Макс нажал на курок. Затем, положив пистолет на пол, решил: «А теперь – на время». Насвистывая и глядя в потолок, он внушал себе, что далек от всего этого. Внезапно сам себе скомандовав: «Ниткальта!!» («Наткнулся!!»), Максим подхватил пистолет, на взмахе, с оглушающим – в пустом туалете – лязгом передернул затвор и прицелился... в лоб открывшего незапертую дверь кабинки профессора Рабиновича...

– Пардоне муа... Екскьюзе муа... – лепетал он почему-то по-французски. Лицо профессора побелело как мел. Над прицелом, в середине профессорского лба, выступили капельки пота. Растерявшись, Максим не убрал оружие, но из открывшегося рта на голую ногу выпала горящая сигарета. Макс заорал, вскакивая, Рабинович тоже закричал и побежал. Студент рванулся его догнать, но, сделав три мелких шага в упавших штанах, остановился. Выставив голую задницу, он уперся головой в стенку и захохотал.

Яцкевич вовремя подумал, что если здоровенный мужик, с сигаретой в зубах, обнаженный в самой неприличной части тела, путаясь в штанах и размахивая огромным пистолетом будет гоняться по опустевшему в это позднее время университету за профессором Рабиновичем, ничего хорошего из этого не выйдет. Да и что ему можно будет объяснить? Что он передернул затвор и прицелился ему в лоб ради тренировки?

Максу ничего не оставалось делать, как, докурив упавшую на чистый пол сигарету, вернуться в аудиторию и дослушать, как так и не сходивший в туалет профессор Рабинович рассказывает о многократной перекройке карты Южной Америки.

(Неизвестно, что подумал о том происшествии «сеньóр професóр», но на следующем экзамене он поставил Максиму хоть и невысокий, но проходной бал, что, в общем-то, более-менее соответствовало его письменному ответу.)

– Проводишь меня до машины? Тебе ведь по пути? – Спросила Сара, и Максим согласился, закидывая на плечо нетяжелый рюкзак.

– И сам бы проводил. Ох уж эти израильские девушки! Не дадут побыть джентльменом!

Гудя, толпа студентов рассасывалась, направляясь к разным выходам.

– Ну, раз ты такой «эмпатичный» (сочувствующий, понимающий) джентльмен, почему не возьмешь мою сумку? И вообще, не пригласишь меня в кафе?

– Ну, Сара, так не честно! Почему я должен рассказывать тебе о своей катастрофической финансовой ситуации? А сумку не беру из деликатности. У тебя там наверняка всякие женские штучки.

Не спеша они дошли до стоянки, где в гордом одиночестве скучал древний Сарин фольксваген-«жук», очевидно, предмет гордости ее прадедушки и зависти основателей города Тель-Авив.

– Максимка, поедем на вечеринку? Я приглашаю, – Сара с третьего раза завела холодный двигатель.

– Спасибо, но... Устал я очень. Извини. К тому же, не люблю новых людей, еще о политике заговорят, а я аполитичен по определению. – Максим зевнул, собираясь уйти.

– Нет, на вечеринке будем только ты и я, – Сара покраснела. Макс сел на асфальт, глядя снизу вверх на девушку.

– Опять ты меня конфузишь! Нет, правда, очень спать хочу, а ведь ты не дашь расслабиться...

– Не дам! – с вызовом ответила она. – Садись!

Максим обошел машину и сел справа, предусмотрительно не закрыв дверь.

– Видишь ли, милая Сара, ты мне очень симпатична, но у меня есть девушка, – солгал он. – Давай останемся просто друзьями.

– Я читала, что дружба мужчины и женщины возможна только между бывшими или будущими любовниками, – ее голос задрожал. – А любовниками мы не были, так что, поехали!

Он с грустью посмотрел на нее. Девушка не выдержала и заплакала, уткнувшись лбом в рулевое колесо. Макс обнял ее и стал гладить по голове. Сара обхватила студента руками и зарыдала, уткнувшись в его плечо.

– Люблю я тебя, Максимка... Очень! – Она, всхлипывая, подняла на Яцкевича мокрые глаза.

– И я тебя, Сарале. Но по-другому. – Макс осторожно освободился, выпрыгнул из «жука» и побежал. И только завернув за угол, перешел на шаг. «Вроде радоваться надо – девушка так хочет меня, что готова поступиться гордостью, – с грустью думал он. – Да что-то не весело...»