Женщина в гриме - Франсуаза Саган

– Ну, малышка… Ха-ха-ха! Ее папа, черти бы меня задолбали!.. Верди, Пуччини и иже с ними… а малышка слушает пластинку, ха-ха-ха! Здоровенная двадцативосьмилетняя корова, хи-хи-хи!..

И в третий раз произнеся раскатистым голосом: «Здоровенная двадцативосьмилетняя корова!», Дива подытожила:

– В конце концов, она сама о себе так сказала!

Поначалу Ольга нервно захихикала, но по ходу этих отвратительных словоизлияний она наконец-то учуяла резкий запах водки, она разглядела, что темные зрачки Дориаччи расширены от алкоголя, и поняла, что угодила в ловушку, которую сама же себе и расставила. Она решила было не сдавать позиции, но поскольку за ближайшим столом собрались трое одичавших икающих выродков-зомби, катавшихся от смеха в своих креслах, в то время как деревянные литеры скатывались на палубу; поскольку, услышав последнюю фразу этой базарной торговки: «Она сама о себе так сказала», Эдма подскочила в кресле, точно от удара током; поскольку жена-алкоголичка этого бедняги Эрика Летюийе прижала к лицу руки и бормотала сдавленным голосом: «Только не это… только не это…»; поскольку этот старый педераст в морской форме обхватил себя руками и в восторге притопывал ногами, Ольга Ламуру просто и достойно поднялась со своего места и, не говоря ни слова, вышла из-за стола. На миг она задержалась в дверях и бросила на всех этих одержимых, на всех этих пьяных марионеток один-единственный взгляд сострадания, который, впрочем, лишь удвоил их веселье. Сотрясаясь от бешенства, она вошла к себе в каюту. Но, как выяснилось, лишь для того, чтобы наткнуться на Симона, развалившегося в носках на постели и, по его словам, «спустившего в покер три старых миллиончика, хорошенько при этом повеселившись».

Вернувшись в каюту после этого отвратительного покера, Эрик обнаружил, что она пуста. И он вызвал стюарда, чтобы тот отыскал Клариссу.

– Скажите мадам Летюийе, что в каюте ее ждет муж, – бросил он повелительно, стюард был слегка задет подобным тоном, но Эрик на это не обратил ни малейшего внимания. Во время круиза Эрик уже не раз ощущал, Эрик полагал, что замечает, как Кларисса ускользает от него физически и морально. Уж физически-то во всяком случае! Она исчезала, как ему казалось, постоянно, под предлогом пойти подышать свежим воздухом, полюбоваться морем, и поскольку Эрик договорился с готовым на любые уступки Элледоком о надзоре за баром, и потому о присутствии там Клариссы его информировали мгновенно, то можно было подумать, будто у нее завелся любовник. Более того, всякий раз Кларисса возвращалась с прогулки посвежевшая, в хорошем настроении, с выражением беззаботности, которую Эрик много лет из нее вытравлял. Или, точнее, превращал в постоянное ощущение тревоги и вины.

И тут как раз вернулась Кларисса, растрепанная, с макияжем, расплывшимся от слез, однако о том, что это были слезы безудержного смеха, ясно свидетельствовали щеки, порозовевшие от радости. Она встала в дверях, стройная и гибкая, с широко раскрытыми глазами и сверкающими на фоне загорелого, несмотря на грим, лица зубами. «Да она красива», – с внезапной злобой подумал Эрик. Уже давно, очень давно он не видал ее красивой… Когда-то она была такой из-за него… Кто на этом судне сумел-таки вселить в нее уверенность в себе? (Если это только не «Джонни Хэйг».) А вдруг это Жюльен Пейра, столь вульгарный в своей мужественности? Если бы Эрик не имел конкретных доказательств тому, что исчезновения Клариссы совпадали с присутствием Жюльена на теннисном корте, в бассейне или в баре, он бы вполне мог в это поверить. Эти «дамские угодники» – люди опытные и ловкие. А может быть, речь идет об этом дешевеньком жиголо, красная цена которому – три франка, об этом Андреа или как его там… Но он, скорее всего, Клариссу презирает и вдобавок упивается собственным презрением: она для него малопригодный кусочек свеженького мясца, пусть даже и вполне доступный в данном качестве.

Кларисса спросила Эрика:

– Вы меня искали?

– А вы все развлекались со своими подружками? – ответил он вопросом на вопрос. – Вы же хохотали на весь салон!

– Надеюсь, что мы не помешали вам играть в покер? – осведомилась Кларисса озабоченным тоном.

Эрик бросил на жену быстрый взгляд, но увидел лишь холеное, надменное лицо, лицо молодой женщины из семейства Барон, лицо, которое он уже вроде бы более или менее изуродовал, лицо холеное, непроницаемое, безразличное ко всему, что не касалось ее непосредственно, наглядное воплощение безжалостной, всепобеждающей буржуазии, которую, как ему казалось, он мало-помалу приучил ее ненавидеть, равно как и ее близких.

– Нет, – заявил он, – вы нам не помешали, более того, вы даже не помешали махинациям нашей парочки мошенников.

– Какой еще парочки?

– Я говорю об этом самоуверенном ковбое и сопровождающем его жиголо-блондине… Они, должно быть, устроили на судне турне на двоих!.. Отчего вы смеетесь?

– Не знаю, – проговорила она, пытаясь подавить хохот. – Сама мысль о том, что эти двое мужчин – пара, достаточно комична…

– Я вовсе не утверждаю, будто эти двое спят вместе! – разнервничавшись, выпалил Эрик. – Я пытаюсь дать вам понять, что они мошенничают вместе, более того, пользуются доведенным до совершенства методом, который невозможно раскрыть!

– Но ведь до прибытия на корабль они даже не были знакомы друг с другом! – воскликнула Кларисса. – Я слышала, как они рассказывали, кто в каком лицее учился, и даже обнаружилось, что они из одной провинции, вчера вечером в Порто-Веккио.

Эрик разразился преувеличенно-подчеркнутым смехом.

– Естественно, ибо при этом присутствовали вы! Разве не так?

Кларисса внезапно побагровела. Словно ей стало стыдно за них. Во всяком случае, за Жюльена, подумала она. Может быть, именно для того, чтобы легче было ощипывать Эрика, Жюльен Пейра предоставил ей в распоряжение свою каюту и свои бутылки? Это вызвало у нее неприятный осадок, почти что физическую неловкость, но одновременно и некое смутное сожаление…

Она уселась на постель и машинально начала причесываться перед зеркалом гардероба, открытого в ее сторону. Она разбирала волосы на пряди, занимаясь этим без особого удовольствия, но и без отвращения. Эрику вдруг захотелось ее ударить или силой заставить сойти с корабля в ближайшем же порту. Да, она от него ускользает! Причем ускользает в пустоту. И в этом таилась особая опасность. Если бы речь шла о другом мужчине, он бы быстренько его унизил в ее глазах. Но на самом деле он не видел никого на этом судне, кто смог бы разбудить во ввергнутой в спячку и запуганной Клариссе женщину. Куда там Андреа… Такое представлялось невозможным, однако с невротичкой все возможно… И Эрик позволил себе высказаться:

– Вы же знаете, дорогая, что с этим типом у вас нет ни малейших шансов. Не делайте шагов ему навстречу, пусть даже сдержанных, они все равно будут выглядеть смешно. Во всяком случае, пользы от них не ждите: он увлечен иными проектами, материально более окупаемыми или более привлекательными с его точки зрения.

– Но о ком же вы все-таки говорите?

Эрик позволил себе рассмеяться. Ему и раньше доводилось симулировать презрение и брезгливую ревность. Время от времени он даже притворялся, чтобы сильнее унизить Клариссу, будто всерьез считает ее влюбленной в такое ничтожество, на которое обращать внимание – уже себя бесчестить. И каждый раз Кларисса чувствовала себя растерянной, защищающейся. Она тотчас же бросалась все отрицать с раздражением и отчаянием. Тогда еще она не осмеливалась, как сейчас, произносить спокойным, немного усталым голосом: «Не представляю себе, о ком вы говорите». Напротив, она бледнела. Она привычным жестом подносила ладонь к горлу. И глядела на мужа, неуверенная, но уже смирившаяся, готовая к новому удару, но не понимающая его смысла. Нет, он решительно ошибается. Для нее этот жиголо ничего не значит (и счастье, что так). Успокоившись, он позволил себе ободряюще ей улыбнуться.

– Тем лучше, – проговорил он, – он, кажется, моложе вас на десять лет? Это много, – подвел он итог дискуссии и погрузился в журнал, понимая, что последней репликой гордиться нечего.

Но он был бы еще менее доволен собой, если бы успел разглядеть облегчение на лице жены-«клоунессы», если бы увидел, как кожа ее лица приобретает розовый цвет под воздействием кислорода, притока свежей крови, надежды.

Через десять минут, запершись в ванной, Кларисса принялась с силой растирать лицо холодной водой: она пыталась зачеркнуть миг счастья или как его еще назвать; она пыталась забыть, что была почти в отчаянии от мысли, что Жюльену Пейра могла понравиться другая женщина, и это при том, что она понятия не имела о его помыслах, при том, что он едва осмеливался поднять глаза, чтобы взглянуть ей в лицо. Но ведь сегодня утром в каюте 109 перед бутылкой «Хэйга» ее поджидала красная роза в бокале, и сейчас Кларисса удивлялась (благодаря Эрику!), как это она тогда могла счесть это совершенно очаровательным.