Просто неотразим - Рэйчел Гибсон

Джон опустил взгляд на чековую книжку и открыл ее. Он с удивлением обнаружил, что фоном служат карандашные рисунки, сделанные словно ребенком. Посмотрев на левый угол, он удивился еще больше, увидев, что ее фамилия не изменилась. Она звалась Джорджиной Ховард и жила в Белльвю. К вопросам, роившимся у него в голове, добавились новые, но и они остались без ответов. Было лишь ясно, что по какой-то причине Джорджина не хочет его видеть. Джон сунул чековую книжку в карман пиджака. В понедельник он отправит ее ей по почте.

Джорджина быстрым шагом прошла по дорожке, с обеих сторон украшенной бордюрами из разноцветных примул и фиолетовых анютиных глазок. Ее рука дрожала, когда она вставляла ключ в замочную скважину. Джорджина с трудом сдерживала панику. Она знала, что сможет преодолеть приступ, только когда окажется внутри дома.

– Лекси! – позвала она, открыв дверь.

Одного взгляда влево было достаточно, чтобы сердцебиение немного замедлилось. Ее шестилетняя дочка сидела на диване в окружении четырех плюшевых далматинцев и смотрела на экран телевизора. Рядом расположилась Ронда, подросток из соседнего дома. Она повернулась и посмотрела на Джорджину, сверкнув кольцом, продетым в ее нос. В свете люстры блестящие волосы девочки напоминали по цвету выдержанное красное вино. Ронда выглядела странно, однако она была очень милой девочкой и великолепной приходящей нянькой.

– Как прошел вечер? – спросила она и поднялась с дивана.

– Отлично, – солгала Джорджина, открывая сумочку и доставая кошелек. – А как вела себя Лекси?

– Замечательно. Мы немного поиграли, а потом она съела макароны с сыром и нарезанными сосисками, как вы и велели.

Джорджина протянула Ронде пятнадцать долларов.

– Спасибо, что выручила меня сегодня.

– Всегда рада помочь. Лекси очень спокойный ребенок.

Ронда помахала рукой.

– До свидания.

– Пока, Ронда, – улыбнулась ей Джорджина и закрыла за ней дверь.

Пройдя через комнату, она села рядом с дочерью на диван, обитый тканью с персиково-зеленым цветочным узором, набрала в грудь воздуха и медленно выдохнула. «Он не знает, – сказала она себе. – А если бы и знал, ему, вероятно, было бы наплевать».

– Эй, солнышко мое, – она похлопала дочь по коленке, – я дома.

– Знаю. Но мне очень нравится это место, – заявила ей Лекси, не отрывая взгляда от экрана.

Джорджина погладила дочь по голове и убрала несколько прядей с ее лица. Ей хотелось схватить девочку в охапку и крепко-крепко стиснуть в объятиях, но вместо этого она сказала:

– Если угостишь меня сахарочком, я оставлю тебя в покое.

Лекси повернулась, подняла голову и выпятила темно-красные губки.

Джорджина поцеловала ее и удержала за подбородок.

– Ты опять брала мою губную помаду?

– Нет, мама, это моя.

– У тебя нет такого цвета.

– Нет, есть.

– И где же ты его взяла?

– Нашла.

– Не обманывай меня. Ты же знаешь, я этого не люблю.

Нижняя губа Лекси, покрытая толстым слоем помады, задрожала.

– Я иногда об этом забываю, – всхлипнула она. – Наверное, мне нужно к доктору, чтобы он помог мне все помнить!

Джорджина прикусила щеку, чтобы не рассмеяться. Как любила повторять Мей, Лекси была королевой драмы. А Мей, судя по ее словам, хорошо знала таких людей. Таким был ее брат Рей.

– Доктор отшлепает тебя, – предупредила Джорджина. Губа тут же перестала дрожать. У Лекси испуганно округлились глаза.

– Поэтому советую тебе без доктора запомнить, что нужно держаться подальше от моих вещей.

– Ладно, – слишком легко согласилась девочка.

– А если ты этого не выполнишь, то нашей сделке придет конец, – заявила Джорджина, имея в виду сделку, которую они заключили несколько месяцев назад.

По выходным Лекси могла одеваться во все, что душе угодно, и краситься столько, сколько желало ее крохотное сердечко. Но в будни она должна была надевать одежду, выбранную мамой, и не прикасаться к косметике. До настоящего момента условия сделки соблюдались.

Лекси сходила с ума по косметике. Она просто обожала ее и считала, что чем больше макияжа, тем лучше. Появляться с ней в гастрономе или в торговом центре было просто неловко. Однако такое случалось только по выходным. Джорджине было гораздо легче следовать условиям заключенной ими сделки, чем выдерживать ежедневные утренние баталии по поводу одежды Лекси.

Угроза лишиться косметики заставила девочку отвлечься от телевизора.

– Обещаю, мама.

– Договорились. – Джорджина чмокнула ее в лоб и встала с дивана.

– Если понадоблюсь тебе, я буду в спальне.

Лекси кивнула и вновь сосредоточилась на передаче.

Джорджина прошла по коридору, миновала маленькую ванную комнату и переступила порог своей спальни. Сняв смокинг, она бросила его на бело-розовый полосатый шезлонг.

Джон ничего не знает о Лекси. Ему неоткуда было узнать. Она слишком бурно отреагировала на их встречу, а он, вероятно, решил, что у нее не все в порядке с головой. Ее бурная реакция объяснялась тем, что она не была готова к встрече. Ведь она всегда старалась избегать Джона. Вращалась в другой социальной среде, никогда не ходила на игры «Чинуков». Кстати, последнее не составляло для нее труда, потому что она не любила хоккей, считая его очень жестокой игрой. Из страха напороться на него их фирма никогда не обслуживала спортивные торжества. Мей воспринимала это абсолютно спокойно, потому что недолюбливала спортсменов. Естественно, Джорджине и в голову не могло прийти, что они столкнутся на благотворительном приеме.

Джорджина устало опустилась на покрывало, застилавшее кровать. Она не любила думать о Джоне, но и полностью забыть его не могла. Она очень часто видела его красивое лицо на обложках спортивных журналов, когда заходила в гастроном. Сиэтл буквально помешался на «Чинуках» и Стене – Джоне Ковальском. Во время зимнего сезона в каждых вечерних новостях можно было увидеть, как он швыряет игроков из команды-соперника о борт. Воспоминания о Джоне уже не причиняли ей прежней резкой боли, однако она все равно прогоняла их прочь. Ей не хотелось задерживаться на них.

Джорджина считала, что, если приложить определенные усилия, ей никогда не доведется увидеться с Джоном. И все-таки время от времени из глубин ее души поднимался вопрос – а что он скажет, если вдруг увидит ее? А вот что сделает она, Джорджина отлично знала. Она представляла, как окинет Джона безразличным взглядом. А потом тоном, ледяным, как декабрьское утро, произнесет: «Джон? Какой Джон? Простите, но я вас не помню. Не ищите здесь своей вины».

Но все произошло иначе. Она услышала, как ее окликнули по имени, которого она не слышала целых семь лет, по имени, которое она больше не связывала с собой нынешней, и поэтому обернулась, желая узнать, кто мог так ее назвать. Несколько мгновений ее мозг не воспринимал того, что видели глаза. Затем она испытала шок. А потом в ней возобладал инстинкт, требовавший от нее либо сражаться, либо бежать. Она выбрала последнее.