Немцы - Ирина Велембовская

Штребль поспешно подошел и поклонился.

— Что ты худой такой стал? Не хвораешь?

— Нет, я здоров.

Лаптев внимательно посмотрел на него. Ему симпатичен был этот немец, с ясными, немного лукавыми глазами. У него отрасли небольшие каштановые усы, а лицо так сильно загорело, что он стал похож не столько на европейца, сколько на жителя южных стран.

— Я хочу сделать вас старостой по этому маленькому лагерю, — сказал Лаптев.

— Пока Тамары Васильевны нет, будешь вместе с Колесником принимать заготовку, — добавила Татьяна Герасимовна. — Сам не работай, смотри за людьми. Понял?

— Понял, — по-русски ответил Штребль.

— За чистотой смотрите, — предупредил Лаптев. — Эпидемия в ваших условиях — вещь страшная. Вам же доверяются продукты. Думаю, вам нечего объяснять…

Штребль поклонился еще раз.

— Он мужик хороший, — уверенно сказала Татьяна Герасимовна, когда они с Лаптевым поехали домой. — Справятся они с Колесником, а там, глядишь, и Томка вернется.

— А как же, Таня, мы решим насчет охраны?

— Да поди ты со своей охраной! Какого лешего караулить? Народ все подобрался хороший, разве только Грауер один…

— Ну этот-то куда побежит?

Для Штребля началась новая жизнь, дни, полные хлопот. Он раньше и не представлял, как трудно быть начальством. Теперь утром он вставал раньше всех, будил поварих, разводил всех по рабочим местам, следил за рубкой, трелевкой, вывозкой, потом шел торопить обед, а к вечеру надо было с одноруким Колесником обойти всех, принять и записать работу, проследить за сохранностью и исправностью инструмента и за тем, погасили ли костры в лесосеке. Так как Колесник совсем не мог писать левой рукой, Штребль записывал начерно показатели по-немецки, и уже вечером с грехом пополам переделывали с Колесником сводку по-русски. Но Татьяна Герасимовна пока была довольна его каракулями. Раза два в неделю она приезжала в лес сама, а то Штребль с Колесником отправлялись верхом на прииск.

Возку продуктов и хлеба поручили Раннеру. Он же должен был ежедневно привозить три бочки воды из реки и ухаживать за лошадьми. Раннер так привязался к этим лошадкам, что даже стал поменьше ворчать и порой насвистывал веселые мотивы. Поварихой поставили Розу Воден. Ей помогала шустренькая бёмка Мари, которая должна была также убирать барак, топить по субботам баню и стирать постельное белье.

Работу начинали теперь очень рано, часов с шести, зато к полудню все уже справлялись с нормой. Погода стояла теплая. На горе рдела брусника, в осиннике под горой набухали грибы. Лесорубы вечерами рыбачили около драги. А ближе к ночи барак наполнялся пением протяжных крестьянских песен. Татьяна Герасимовна, когда приезжала в лес, часто задерживалась, чтобы их послушать.

— Когда вернется фройлейн Тамара? — спросил ее как-то Штребль, с трудом подбирая русские слова.

— Соскучился? — улыбнулась ему Татьяна Герасимовна. — Нет, скоро не жди. Ей еще со своей бригадой овсы косить. Не раньше октября.

Штребль действительно соскучился. Он очень часто думал о Тамаре и все чаще стал ловить себя на мысли, что ему трудно одному, что хочется быть любимым, хочется израсходовать весь запас накопившейся нежности. Порой он злился, ругал самого себя, порой заигрывал с женщинами, снова злился… и тосковал.

— Ну ты монах! — в свойственной ему грубоватой манере заметил Раннер. — Смотри, все завели себе баб, только ты один ходишь надутый как индюк. Это даже на тебя не похоже — раньше ты был сущее зло! Сошелся бы с Розей Воден. Она хорошая баба и, по-моему, влюблена в тебя…

С тех пор как Штребль заступился за Розу перед Грауером, между ними возникло нечто вроде нежной дружбы. Она заботилась о нем, стирала его белье, чинила одежду. Однако он не замечал, что Роза преследует его ласковым, молящим взглядом, ищет встреч наедине. То, что сказал Раннер, немного взволновало его.

— Вот Хорват женился все-таки на Нелли Шуман, — гнул свое Раннер. — Спросил разрешения у хауптмана, и живут себе, поживают. Спать вместе им теперь никто не запрещает.

— В общей комнате?

— Ой, ты ли это? Подумаешь, какое дело! Все мы люди.

Штребль на минуту представил себя рядом с Розой в общем бараке, и это показалось ему настолько смешным, что он громко расхохотался. Но после этого разговора он все же стал пристальней приглядываться к Розе. Приятно было сознавать, что тебя кто-то любит.

— Ваши маленькие ручки хорошо варят суп, — наконец сказал он ей, когда она подавала ему еду, — интересно, умеют ли они обнимать?

Роза покраснела до слез и выглядела счастливой. Но Штребль, съев суп, сразу ушел. Он бродил по лесу и думал о том, что ему стоит, пожалуй, сойтись с Розой, возможно, это положит конец его мучительным и безнадежным мечтам. Но он все еще сомневался. Наблюдая, как по вечерам парочки разбредались по лесу или сидели обнявшись в тени кустов жимолости, он испытывал щемящее чувство тоски. А когда похолодало, мужчины стали проскальзывать по ночам на женскую половину. Теперь уже из первой роты только Раннер и пожилой Эрхард ночевали в своих постелях. Но когда исчез и Раннер, Штребль возмутился и сказал Эрхарду:

— И еще смеет все время жаловаться, что его замучила язва!

Эрхард только пожал плечами.

А на следующий день, подходя к бараку во время обеденного перерыва, Штребль заметил в кустах на скамье Эрхарда, рядом с которым сидела высокая, еще совсем молодая крестьянка Кати Фишер. Эрхард чинил старый ботинок, а Кати ему что-то пыталась втолковать. Штребль замедлил шаг и прислушался.

— Мой муж был так груб со мною! — говорила Кати. — Мне не за что его любить.

— А я разве не груб? — с усмешкой спросил Эрхард, заколачивая деревянный гвоздь в подошву башмака.

— Ах нет, Ксандль! Ты вовсе не груб! Ты такой хороший! — горячо сказала Кати, и в голосе ее сквозила такая нежность, что Штребль невольно позавидовал Эрхарду.

— Я уже стар для тебя, Катарина, — отозвался Эрхард, но голос его звучал молодо.

В ответ Кати провела рукой по его седым волосам и потянулась губами к щеке. Эрхард ласково ее отстранил и пробормотал:

— Погоди… отодвинься немного. Сейчас закончу с башмаком, и мы пойдем… погуляем по лесу.

Штребль растерянно отступил в кусты. Сердце его стучало. Перед ужином он шепнул Розе:

— Приходите, когда освободитесь, на берег к драге, где лежит сломанное бурей дерево. Знаете это место? Я буду ждать вас.

Ему не пришлось долго ждать. Еще не окончательно стемнело, когда Роза спустилась к нему, запыхавшаяся и счастливая. Он молча обнял ее, а она стала целовать его, страстно, не отрываясь.

— Нам давно следовало быть ближе друг к другу, — сказал Штребль. — Я ведь тебе не неприятен?

— Я люблю тебя уже давно, — отвечала Роза и снова принялась целовать его. — Как же ты раньше этого не замечал?

Он почувствовал себя почти счастливым и полным нетерпения. Под поцелуями Розы в нем пробуждался прежний Штребль…

— Довольна ли ты мною, Рози? — спросил он, провожая ее к бараку.

— Зачем ты это говоришь? Как тебе не стыдно? — прошептала она, прижимаясь к нему. — Ведь я же так тебя люблю!

«Подлец я!» — думал Штребль, чувствуя, как горяча ее рука, лежащая в его руке. В прощальном его поцелуе уже не было огня, но счастливая Роза этого не заметила.

Проснувшись рано, он вспомнил, как нежна и искренна была Роза, и печально усмехнулся. За окнами на траве блестела обильная роса, между вершинами сосен пробивались яркие лучи. Штребль взглянул на карманные часы. Было без пяти пять. Он встал, накинул поверх рубашки пиджак и, поеживаясь, вышел в сени. Все еще спали, но Роза уже возилась на кухне. Она встретила его доверчивым взглядом и хотела поцеловать, но он остановил ее:

— Я еще не умывался.

Он вышел из барака и долго мылся холодной водой, а когда вернулся, то сказал весело, чтобы как-то загладить свою грубость:

— Теперь я охотно поцелую твою розовую щечку, — и слегка коснулся губами ее щеки.

Роза по-своему истолковала его сдержанность и вся засветилась.

Штребль направился в лес. Плохое настроение мало-помалу испарилось, и он начал посвистывать, любуясь стройными рядами поленниц и горами накатанных бревен. Спустился к берегу и прикинул, сколько дров еще нужно скатить к драге, пока она не уйдет вверх по реке. Стук копыт по каменистой дороге заставил его обернуться. Он вздрогнул: верхом на серой лошадке ехала Тамара.

— Гутен морген, Рудольф! — весело крикнула она.

— Здравствуйте, — еле прошептал он. Девушка пристально посмотрела на него, и под этим внимательным взглядом он весь как-то внутренне сжался.

— Я так рад вас видеть, фройлейн Тамара, что даже растерялся… — наконец смог произнести он.

Тамара молчала.

— Вы не заедете к нам? — спросил Штребль, увидев, что она поворачивает лошадь.