Другая страна - Марик Лернер

Легионеры пошли потоком с конца 1945г. Бывший диверсант НКВД Лазарь Файнштейн обучал разведчиков. Уж не знаю, какие он там подписки давал, и как угодил в Легион, но чем он занимался во время войны никогда и никому не рассказывал. Уже в сорок третьем году имел орден Ленина, два Боевого Красного Знамени и две «За Отвагу», за спецзадания в немецком тылу. Опыта у него хватило бы на трех, таких как я.

Связью заведовал Соломон Шифман. До войны он был инженером на заводе. Это был уникальный специалист по любой технике и средствам связи. Он мог моментально починить любую рацию, любой аппарат. Шифман во фронтовых условиях изготовил простейший коммутатор для соединения линий связи абонентов полка, используя при этом гильзы и патроны от автомата. Бывшие командир разведвзвода Хенкин, лейтенант разведки Аркадий Радзиевский, разведчик Скопас Шалом, бывший командир саперного батальона Иосиф Серпер, снайперы Винник Борис и Генрих Кац, бывший командир роты Аркадий Фельдман.

В течение недели прибыло почти тысяча добровольцев. Сначала пограничники, потом из других частей. Самому молодому солдату было 18 лет, самому старому — почти 40 лет. Условием было служба не менее года, чтобы базовые знания уже были. Требовались знатоки арабского языка. Желательны были имеющий боевой опыт и нужные специальности.

С каждым говорил я или Рафи с Довом.

— Смотри, — говорили мы, — вы не будете заниматься местью первым попавшимся арабским пастухам или феллахам. Мы будем готовиться к военным действиям, в составе взвода, роты и батальона. Будем выкорчевывать лидеров и подстрекателей. Будем приходить в деревни, дающие приют и укрытие бандитам и демонстрировать им, что эти действия навлекают на живущих в них неприятный ответ. Человек, призывающий к совершению убийств, должен быть убит, и дом его взорван. Простые люди нас не интересуют. Убийство посторонних только дает толчок появлению новых федаинов, желающих мстить. Мы должны показать, что мы не убийцы, а приходим в ответ на их действия. Каждая акция будет иметь конкретную цель. Если вы еще не настрелялись или вам все равно, кто на той стороне вам попался, лучше откажитесь сразу.

Потом, в течение двух недель, проверяли умение обращаться с оружием, умение стрелять на скорость и точность, умение быстро справиться с осечкой, умение оказать первую помощь раненому. Прошедшие отбор зачислялись на подготовительный этап. Там шло обучение на точность, скорость и технику стрельбы. Причем добивались, чтобы каждый был универсалом. Мог обращаться с любым стрелковым оружием, включая не имеющиеся на вооружении образцы, и способен был заменить любого, выбывшего из строя. Вначале индивидуально, затем отделениями и взводами.

Особое внимание уделялось тренировкам по стрельбе — лёжа, с колена, стоя, на бегу, из укрытия, поверх собственных бегущих товарищей, с использованием в качестве целей неподвижных и перемещающихся мишеней. Бойцы должны были преодолевать различные физические нагрузки: многокилометровые марш-броски с полной выкладкой, которая весит от 15 до 30 кг, преодоление препятствий различной степени тяжести и многое другое. По окончании курса следовал экзамен, который заключался в проведении 80-километрового марш-броска по пересеченной местности. Кроме того, любой солдат должен был уметь в полевых условиях самостоятельно устранить небольшую неисправность в оружии, не обращаясь за помощью к штатному оружейнику.

Третий этап включал в себя топографию, рукопашный бой, специальное вождение на любых видах транспорта, горную подготовку. Изучались различные способы проникновения на территорию противника, маскировку, выживание в горно-лесистой местности, умение атаковать опорные пункты и базы боевиков. Часть людей направлялась для прохождения курсов по снайпингу и минно-подрывному делу. Продолжительность базового курса подготовки снайперов у нас составляла — четыре недели. Кроме того, был двухнедельный курс для снайперов, уже имеющих боевой опыт. Мало, в нормальной ситуации, но опытом делились снайперы, имевшие фронтовой опыт, а ученики, в большинстве были не зеленые новички.

После прохождения курса медпомощи санинструкторов мои солдаты были способны оказывать всевозможную медицинскую помощь, а также проводить несложные хирургические операции. Тут еще проблема была с лекарствами. Инструкция была на иврите и английском, а советские знания языка обычно кончались на немецком разговорнике. Попутно ко всем физическим тренировкам, каждый день учили иврит.

Давали спецкурс и по арабскому языку. Для начала требовались хотя бы базовые знания для допроса пленных.

В случае, если новобранец не отвечал предъявляемым к нему требованиям по выносливости, обращению с оружием, по способности к методам ближнего боя, он не всегда отсеивался. Тогда мы решали, имеет ли смысл использовать его в составе не боевых, а вспомогательных подразделениях. Таким образом, получалось, что все должности, в связи, шофера, хозобеспечении и т.д. укомплектовывались молодыми людьми, которые в обычных частях, по своим физическим данным и подготовке вполне могли быть зачислены в боевые части. Это давало возможность использовать их в случае крайней необходимости, как резерв. Между прочим, из моего первого взвода, шестеро там и оказались. А одиннадцать пошли на другие заставы, но уже в качестве старших сержантов. И все равно, мы еще много лет общались и приглашали друг друга на праздники. Все-таки конкуренция была большая, отсев был 85 процентов.

Мы стремились создать некое «братство», где офицер или сержант был бы «первым среди равных», человеком, пользующимся авторитетом у своих товарищей, которые бы подчинялись ему, как своему командиру. Но не просто «назначенному командиру», а человеку, более профессиональному и подготовленному. И подчинялись сознательно, а не только за счет дисциплины. Все-таки, мы были не обычной пехотой, а диверсионным подразделением, где решения принимались на поле боя сержантами, лейтенантами и капитанами, не дожидаясь указаний из штабов. И при этом в головы постоянно вбивалось, что мы занимаемся обычной работой, ее нужно делать профессионально и без авантюризма. Главная задача — не попасть на первую полосу газеты, а сделать свое дело и не потерять никого.

Конец курса характеризовался беспрерывными марш-бросками, обрабатыванием различных боевых ситуаций. Причем в боевой обстановке. К концу четвертого месяца по договоренности с комбригом начали проводить патрульные рейды в приграничных районах. Почти каждую ночь пересекали границу и уходили вглубь вражеской территории. Большинство таких рейдов проходило без столкновений с арабами. Более того, во многих случаях мы намеренно стремились избежать таких столкновений. Но порой избежать их попросту не удавалось. Вспыхивала перестрелка, арабы несли потери, а патрульный взвод тотчас отходил, оставляя противника в неведении: то ли это было очередное «сведение счетов» между враждующими арабскими группами, то ли действительно израильская акция.

Несколько раз раненые были и у нас.

— Капитан, ты глянь что происходит!

Происходило, действительно, что-то странное. Посреди ночи, двое арабов тащили тяжелый мешок от деревни.

— Сперли, что ли, что-нибудь?

— Ну, вот нам и объект, для тренировки, — сказал Радзиевский, поигрывая ножом. У него была к разным ножам какая то нездоровая страсть. Всегда, где видел что-то новое, тут же мчался купить, сменять и не удивлюсь, если украсть. Самая его большая радость была, что удалось вывести из Союза десяток особо редких и ценных. Правда, в отличие от нормального коллекционера, он их употреблял в деле. И совсем не колбасу резать.

— Разреши, мы их возьмем.

— Давай, только живыми. Омри, иди сюда, — позвал сержанта. — Переводить будешь.

Омри у нас был специалист по арабам. Репатриант 1942года, гордо доказывающий, что он не какой-нибудь паршивый сефард, а самый натуральный бербер, которых вся Северная Африка боялась последние 800 лет. На мой, непривычный глаз различать берберов от бедуинов, или увидеть отличие от араба можно было только по кипе на голове.

Аркадий махнул своему отделению и метнулся наперерез.

Несколько минут, и они гордо сгрузили связанных ночных гостей пред мои светлые очи. Сунувшийся к мешку Орлов отпрянул.

— Тут баба!

Действительно, баба, хотя, скорее молодая девчонка, лет шестнадцать. Явно задушенная, на шее висит веревка. Все страньше и страньше.

— Что у арабов, Джеки Потрошители завелись? Омри, а ну-ка поспрашивай, что за странные дела творятся.

Омри пожал плечами.

— Зачем? Я и так сказать могу. Если отец или брат не убьют дочь, опозорившую семью, ради чести семьи, люди из деревни отвернутся от этой семьи. Никто не будет с ними говорить, никто не поможет, ничего не купят и не продадут. А другие дети никогда не смогут выйти замуж или жениться.