Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен

Утром мы с Питом не видимся. Еще до рассвета приходит Цинна, дает мне надеть простой балахон и ведет на крышу. Одеваться для Игр и делать последние приготовления мы будем в катакомбах под ареной. Появляется планолет, ниоткуда – точно как в тот день в лесу, когда поймали рыжеволосую девочку, – и из него сбрасывают лестницу. Едва я за нее хватаюсь и становлюсь на нижнюю ступеньку, как застываю. Какой-то ток намертво прихватывает мои ладони и ступни к лестнице, так что я при всем желании не смогла бы свалиться, и меня поднимают наверх.

В планолете я ожидаю, что лестница меня отпустит, но не тут-то было: я все еще обездвижена, когда ко мне подходит женщина в белом халате со шприцем в руке:

– Это следящее устройство, Китнисс. Если будешь вести себя спокойно, я смогу установить его аккуратно.

Спокойно. Да я как статуя! Однако это ничуть не мешает ощущать острую боль, пронзающую предплечье, когда туда впивается игла, и из нее глубоко под кожу проникает миниатюрный маячок. Теперь распорядители Игр всегда смогут узнать, в каком месте арены я нахожусь. Заботятся, чтобы никто не потерялся.

Когда дело сделано, лестница меня отпускает. Женщина уходит, и наверх поднимают Цинну. Появляется безгласый слуга и ведет нас в каюту, где приготовлен завтрак. Несмотря на сжавшийся в комок желудок и отсутствие аппетита, я наедаюсь до отвала. Еда превосходная, но я так волнуюсь, что не получаю от нее никакого удовольствия; с таким же успехом я могла бы жевать угольную пыль. Единственное, что позволяет мне немного отвлечься, это вид из окна, когда мы проплываем над городом, а потом над лесами и полями. Как птицы. Только они свободны, а я нет.

Полет продолжается около получаса; перед приближением к арене стекла окон темнеют. Флайер приземляется, и мы с Цинной спускаемся по лестнице, которая в этот раз пропущена сквозь жерло широкой трубы в катакомбы под ареной. Следуя указателям, мы идем в комнату, предназначенную для моей подготовки. В Капитолии эти комнаты называют Стартовым комплексом, в дистриктах – Скотобазой, местом, куда сгоняют животных перед отправкой на бойню.

Все совершенно новое, я – первый и единственный трибут, который войдет в эту комнату. По окончании Игр арены становятся историческими достопримечательностями, куда капитолийцы любят приезжать на экскурсии или на отдых. Бывает, проводят там по месяцу: смотрят видеозаписи Игр, осматривают катакомбы, ездят в места, где происходили смертельные схватки. Можно даже поучаствовать в инсценировках. И кормежка, говорят, отличная.

Я с трудом удерживаю внутри себя завтрак, пока принимаю душ и чищу зубы. Цинна заплетает мои волосы в простую косу, какую я обычно носила дома. Потом приносят одежду – у всех трибутов она будет одинаковой, Цинна тут ничего не решает и даже сам не знает, что лежит в свертке. Он помогает мне одеться: обычные коричневые штаны, светло-зеленая блузка, грубый коричневый ремень и черная ветровка с капюшоном, достающая до бедер.

– Ветровка из особой ткани, отражающей тепло тела. Ночи могут быть холодными, – говорит Цинна.

Ботинки, которые я надеваю поверх плотно прилегающих носков, лучше, чем я надеялась. Кожа мягкая, почти как у тех, что я носила дома. Резиновая подошва, тонкая и гибкая, с жесткими шипами. Удобно для бега.

Ну, вроде бы все. Собралась. Тут Цинна вытаскивает из кармана брошь – золотую сойку-пересмешницу. Я совсем забыла о ней.

– Откуда? – спрашиваю я.

– С одежды, в которой ты была в поезде, – отвечает Цинна. Теперь я вспоминаю, как сняла ее с маминого платья и приколола к зеленой рубашке. – Это талисман из твоего дистрикта?

Я киваю, и Цинна прикалывает мне брошь к блузке.

– Комиссия ее чуть было не запретила. Некоторые посчитали, что иглу можно использовать в качестве оружия, и у тебя будет неправомерное преимущество. Но потом все-таки уступили. А кольцо из Дистрикта-1 не пропустили. Если повернуть камень, выскакивает шип. Отравленный. Девушка заявила, что ничего об этом не знает, и доказать обратное, конечно, нельзя, но талисмана она тем не менее лишилась. Все, ты готова. Подвигайся. Тебе ничего не должно мешать.

Я хожу, бегаю по кругу, машу руками.

– Нормально. Все сидит отлично.

– Остается только ждать сигнала. Разве что поешь еще?

Есть я не хочу, но стакан воды беру и пью маленькими глоточками, пока мы сидим на диване и ждем. Я сдерживаюсь, чтобы не начать кусать губы или грызть ногти, и вдруг ловлю себя на том, что впилась зубами в щеку, еще не совсем зажившую, после того как я прикусила ее во сне дня два назад. Во рту появляется вкус крови.

Мое волнение постепенно переходит в ужас. Возможно, через час я буду мертвой, мертвой как камень. Или даже раньше. Пальцы неотвязно тянутся к маленькому твердому комочку в предплечье – следящему устройству. Я давлю на него, несмотря на боль, давлю так сильно, что появляется небольшой кровоподтек.

– Хочешь поговорить, Китнисс? – спрашивает Цинна.

Я качаю головой, но через секунду протягиваю ему руку, и Цинна заключает ее между своими ладонями. Так мы сидим, пока приятный женский голос не объявляет, что пора приготовиться к подъему на арену.

Все еще сжимая ладонь Цинны, я подхожу к металлическому диску и становлюсь на него.

– Помни, что сказал Хеймитч. Беги и ищи воду. А дальше по обстановке, – говорит он. Я киваю. – И запомни вот еще что. Мне нельзя делать ставки, но если бы я мог, то поставил бы на тебя.

– Правда? – шепчу я.

– Правда.

Цинна наклоняется и целует меня в лоб.

– Удачи, Огненная Китнисс.

Сверху, отрезая нас друг от друга, разрывая наши сцепленные руки, опускается прозрачный цилиндр. Цинна касается пальцами подбородка: выше голову!

Я задираю нос кверху и расправляю плечи. Цилиндр начинает подъем. Около пятнадцати секунд я нахожусь в темноте, затем металлический диск поднимает меня из цилиндра на свежий воздух. Сначала я ничего не вижу, ослепленная ярким солнечным светом, и только чувствую сильный ветер, пропитанный внушающим надежду ароматом сосен.

Потом, будто отовсюду сразу, звучит громогласный голос легендарного ведущего Клавдия Темплсмита:

– Леди и джентльмены, семьдесят четвертые Голодные игры объявляются открытыми!

10

Шестьдесят секунд. Ровно столько до удара гонга, возвещающего, что диск можно покинуть. Попробуешь сойти раньше – и тебе оторвет ноги минами. Шестьдесят секунд, чтобы оглядеть кольцо трибутов, равноудаленных от Рога изобилия, гигантского лежащего на боку золотого конуса с жерлом футов двадцати высотой и загнутым хвостом, переполненного всякой всячиной, полезной для выживания на арене: продуктами, сосудами с водой, оружием, лекарствами, одеждой, средствами для разведения огня. Вокруг тоже разбросаны вещи – чем дальше от Рога, тем меньше их ценность. К примеру, всего в двух шагах от меня лежит кусок непромокаемой пленки размером три на три фута – в ливень худо-бедно сгодится. Зато у края Рога я вижу свернутую палатку, которая защитит почти от любой непогоды. Конечно, если у тебя хватит смелости пойти и сразиться за нее с двадцатью тремя трибутами. Именно это мне и запретил Хеймитч.

Мы находимся на ровной, утоптанной площадке. За трибутами напротив не видно ничего, кроме неба, – наверное, там сразу начинается склон или даже обрыв. Справа озеро. Слева и сзади – редкий сосновый лес. Наверняка Хеймитч хотел бы, чтобы я отправилась туда. Причем не мешкая.

«Улепетывайте, что есть духу; чем дальше, тем лучше, и ищите источник воды», – звучат у меня в голове его инструкции.

Куча добра передо мною выглядит так соблазнительно… И то, что не достанется мне, достанется другим. Большинство трофеев, как всегда, разделят между собой профи. Вдруг что-то притягивает мой взгляд: там, на сваленных вместе скатках одеял поблескивают серебряный колчан со стрелами и лук с уже снаряженной тетивой, готовый к бою!

Он мой. Его положили для меня!

Я быстрая. Быстрее всех девочек в школе в коротких дистанциях, только две-три опережают меня на длинных. Тут всего ярдов сорок, как раз мне по плечу. Я прибегу первой, успею схватить лук… Вопрос в том, сумею ли я достаточно быстро убраться. Пока я вскарабкаюсь по скаткам и возьму оружие, подоспеют другие. В одного или двух я бы смогла выстрелить, ну а если их будет дюжина? Оказавшись рядом, меня легко пронзят копьями или сшибут дубинкой. Или даже просто забьют здоровенными кулачищами.