Костотряс - Прист Чери

Перед ней выросла внушительная деревянная дверь со вставками из стекла. Стык с косяком был замазан толстым слоем дегтя. Брайар толкнула дверь плечом, но та не поддалась и даже не скрипнула. Слева находилось окошко, заделанное схожим образом: тонкие листы фанеры пригнали друг к другу и тщательно законопатили все щели.

Справа стоял еще один прилавок. За ним виднелись ступеньки, уходящие вниз, в такие же потемки, прореженные такими же свечами.

Сквозь неясные шорохи и шуршание маски, елозящей по волосам, Брайар ясно расслышала звук шагов. Голоса становились все громче, а ей некуда было бежать и негде прятаться. Можно ринуться навстречу китайцам. Либо сбежать по лестнице, и будь что будет…

— Вниз, — пробормотала она в респиратор. — Что ж, вниз так вниз.

И понеслась по кривым скрипучим ступенькам — то спотыкаясь, то припрыгивая.

10

Вслед за Руди, освещавшим себе путь единственной тусклой свечой, Зик спустился в подвал старой гостиницы рядом с пекарней. Дальше они свернули в туннель с кирпичными стенами, вдоль которых тянулись трубы. Там дорога пошла под уклон — ноги Зика почувствовали это раньше его самого. Казалось, спуск длится не первый час. Наконец мальчик решился спросить:

— А разве нам не наверх? Не на холм?

— Туда мы еще доберемся, — отозвался Руди. — Как я уже упоминал, порой надо забраться пониже, чтобы очутиться повыше:

— Но я думал, в том квартале больше частных домов. Мама говорила, район у них был жилой. И рассказывала кое-что про соседей. А мы ходим по подвалам всяких там гостиниц.

— Мы сейчас не по гостинице расхаживали, — возразил Руди. — Это была церковь.

— Верите ли, снизу их и не различишь, — проворчал Зик. — И вообще, когда можно будет снять маску? Толкуют, где-то под землей есть чистый воздух. Так мне Ректор сказал, он мой друг.

Руди перебил его:

— Тихо! Слышал?

— Что?

Они замерли неподвижно, как статуи. Слева и справа нависали стены, влажные от плесени и грязи. У них над головами располагался световой люк, выходящий прямо на улицу и заделанный стеклянной плиткой; благодаря ему коридор неплохо просматривался, и Зик с изумлением понял, что наступило утро. Такие люки попадались в подземелье не столь уж редко, однако на участках между ними властвовал мрак — темнее всяких чернил. Руди и Зик перебегали от одного островка тьмы к другому, словно каждая тень была безопасной гаванью, где никто не мог их увидеть и ничто им не грозило.

С потолка то и дело срывались капли воды и звучно разбивались о пол. С улицы доносился неясный рокот: вдалеке что-то с шумом двигалось. Но поблизости Зик никаких тревожных звуков не уловил.

— Что я должен услышать? — поинтересовался он.

Глаза Руди сощурились за щитком маски.

— Мне на секунду показалось, что за нами кто-то идет. Маски можно будет снять уже скоро. Сейчас мы…

— Огибаем подножие холма. Да-да, я понял.

— Так вот, я хотел сказать, — прорычал Руди, — что мы сейчас приближаемся к неспокойной части города. Нужно как-то через нее пробиться, а как пробьемся — сразу попадем в закупоренные кварталы. Там и сбросишь свою маску.

— А что, на холме до сих пор живут люди?

— Да. Еще как живут. Да, — произнес он во второй раз, но вдруг осекся и весь обратился в слух.

— Что такое? Трухляки? — спросил Зик, потянувшись к сумке.

Руди покачал головой:

— Вряд ли. Но что-то тут не так.

— За нами следят?

— Тише ты! — цыкнул хромой. — Говорю же, что-то не так.

Зик заметил ее первым. От ближайшего участка, погруженного в тень, — одного из тех, где никто не мог их увидеть и ничто им не грозило, — плавно отделилась фигура, явно одушевленная. Она, казалось, не двигалась вперед, но постепенно обретала очертания. У размытого силуэта, ростом с Зика, обозначились контуры, и в луче света ярко блеснула пуговица на одежде.

Проявляться фигура начала снизу: сперва Зик увидел изгибы башмаков, потом морщинистые складки на обвисших штанах и колени, которые уже распрямлялись. Отвороты куртки, швы на рубашке и наконец — профиль, настолько же неприятный, насколько и запоминающийся.

У Зика сперло дыхание в горле. Этого хватило, чтобы Руди в один миг развернулся на здоровой ноге. И опять вскинул трость, точно ружье, чем немало удивил мальчика, однако следом он прицелился в человека у стены и нажал какой-то рычажок, спрятанный в рукояти. Раздавшийся выстрел по оглушительности и мощи ничем не уступал прочим, которые доводилось слышать Зику, — а таковых, надо признать, было не так чтобы много.

По коридору прокатилась свинцовая буря, сотрясшая его до основания, и тень куда-то юркнула.

— Чтоб ее! Поторопился! — в сердцах выкрикнул Руди.

Взведя большим пальцем рычажок на трости, он снова встал на изготовку. Противник затаился в темноте. Зик старался прятаться за спиной проводника, пока тот наставлял дуло то туда, то сюда, то по сторонам, то перед собой.

Мальчик, чуть не оглохший от выстрела, никак не мог отдышаться.

— Я его видел! — завопил он. — Вон там! Это трухляк?

— Нет, и закрой скорее рот! Трухляки не…

Его слова неожиданно прервал свист металла, и что-то острое с силой вонзилось в отсыревшую кирпичную кладку. Присмотревшись, Зик разглядел небольшой нож с рукояткой, обмотанной кожей. Прошел он очень близко — до того близко, что через несколько мгновений по уху Руди потекла струйка крови.

— Анжелина, это ведь ты? — рявкнул он. Потом продолжил, уже тише: — Теперь я смотрю в твою сторону. Только шевельнись, и у тебя в потрохах появится дырка, Богом клянусь. Живо выходи! И встань так, чтобы я тебя видел.

— Поищи других дураков!

Странный голос, странный акцент. Зик недоумевал, кому бы он мог принадлежать.

— Можно и дурой побыть, коли хочешь прожить часок-другой. И не нужно тут со мной нахальничать, принцесса. Если уж собралась драться в темноте, не стоило нацеплять на себя братовы пуговицы. Они блестят на свету.

Не успели слова сорваться с его языка, как куртка вместе с пуговицами шлепнулась на пол туннеля.

— Гадство! — выругался Руди, взмахнув тростью, потом схватил Зика за шиворот и оттащил назад, подальше от сочащегося с улицы света.

Они притихли и навострили уши: не слышно ли шагов? Но все было спокойно, пока невидимая женщина не заговорила:

— Куда ты ведешь этого мальчишку, Руди? Что ты с ним намерен делать?

Зику ее голос показался сиплым, — возможно, дело было в травме горла. Звучал он приглушенно и неприятно-липко, словно ей вымазали гланды дегтем.

— Не твоего ума дело, принцесса, — понеслось ей в ответ.

Зик не хотел без нужды задавать вопросов, но не смог сдержать удивления:

— «Принцесса»?

— Мальчик? Мальчик, если в тебе есть хоть капелька здравого смысла, то не води компанию со старыми дезертирами. Там, куда он тебя ведет, нет ничего хорошего. И там небезопасно.

— Он домой меня ведет! — крикнул Зик в темноту.

— Он ведет тебя на верную смерть, а то и хуже. Хочет выменять тебя на что-нибудь у своего хозяина. И если только ты живешь не на старом вокзале, который и запустить-то не успели, то домой попадешь ой как нескоро.

— Анжелина, еще одно слово, и я стреляю! — предостерег Руди.

— Валяй, — ответила та. — И ты, и я знаем, что в твоей старушке помещается только два заряда зараз. Так что стреляй. У меня хватит ножей, чтобы кое из кого сделать сито, но их понадобится куда меньше, чтобы тебя обездвижить.

— Вы что, настоящая принцесса? — повторил вопрос Зик.

И получил по зубам чем-то твердым и костлявым — скорее всего, локтем, но уверенности у него не было. Во рту появился вкус крови. Он спрятал лицо в ладонях и бормотал все бранные слова, какие знал.

— Убирайся, Анжелина. Тебя это не касается.

— Мне известно, куда вы направляетесь, а этому мальчику — нет. Так что меня это касается. Ты сам душу продал — на здоровье, но других за собой не тяни. Я такого не потерплю. И тем более не дам заманить ребенка в ничейные кварталы.