До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать - Тимур Литовченко

ХОЧЕТСЯ ЕМУ НЕ В БЛИСТАЮЩИЙ МИР, А НАЗАД, НА ЗЕМЛЮ!

Это было ясно не только в Духов день - еще во время первой встречи с Мишей среди развалин корпуса психиатрической больницы, когда Юра в бессильной ярости взбирался на наклонно стоящую балку и отчаянно прыгал вверх. Но тогда он был именно БЕССИЛЬНЫМ. А чтобы уйти НАВЕРХ, надо набраться сил, СОЗРЕТЬ, СТАТЬ сильным. Чтобы уйти - надо УЙТИ. Юноша счастливо улыбнулся и подумал, что сегодняшний день - день открытия простых и даже тривиальных истин. Ничего никому он не станет говорить. Просто УЙДЕТ. Уйдет, и все. Если все хотят в БЛИСТАЮЩИЙ МИР, если пугают его какими-то там страшными последствиями НЕОБДУМАННОГО ШАГА, пусть трусят и катятся в свой СВЕТ. А он все обдумал и все давно для себя решил.

ОН ВОЗВРАЩАЕТСЯ.

Хватит бояться! Достаточно подлостей делает человек из страха. Вон бабушку Маню они отпустили одну ПО-СОБАЧЬИ СДОХНУТЬ в одиночестве. А ведь это подло! Никто их и не искал из-за отца, все это надуманные мамины страхи. Юра и прежде ощущал НЕЯСНУЮ ВИНУ перед бабушкой, только НЕ ОСОЗНАВАЛ ЕЕ ДО КОНЦА. Так вот, значит, что было в корне вины: ощущение собственной подлости! И неизвестно еще, извиняет ли его юный возраст... Нет, нельзя больше трусить! Довольно. И сразу на душе стало легче. Теперь Юра знал, ЧТО скажет Доводову. он с каким-то новым, совершенно незнакомым чувством смотрел на черный нарост ямы. А НАВЕРХУ давно уже смолк похоронный оркестр, и через неравные промежутки времени оттуда доносились приглушенные землей голоса: официальные лица бубнили заготовленные заранее траурные речи. Но вот в черном наросте раздалось наконец шуршание, что-то тяжелое опустилось на дно. Тогда СВЕРХУ послышались рыдания, выворачивающее наизнанку душу гудение труб и уханье барабана. Схваченные легкими осенними заморозками комья земли гулко забарабанили по дереву; нарост начал уменьшаться подобно надсеченному фурункулу, из которого вытекает гной, и все увидели на земляном полу роскошный гроб, из-под крыщки которого торчали придавленные живые цветы. Марш Мендельсона безумствовал, метался и бился под ровным теперь сводом, точно БУДИЛ лежащего в гробу. Стоявшие полумесяцем БЕЛЫЕ вытянули руки вперед, крышка задрожала, сделалась прозрачной, и все увидели под ней пожилого мужчину в дорогом костюме, солидного и благообразного, с залысинами на высоком лбу. В воздетой к потолку руке СЕРЕБРИСТОГО старца вспыхнул неугасимый отныне огонек. Он распространял вокруг ровный мертвенный свет, и под его влиянием крышка гроба помутнела и обрела прежний вид, однако покойник ОСТАЛСЯ СВЕРХУ. БЕЛЫЕ опустили руки, оркестр умолк, звуки музыки СЛОВНО НОЖОМ СРЕЗАЛО. В наступившей тишине прозвучал раскатистый бас СЕРЕБРИСТОГО старца: - Вставайте, Осип Алексеевич Доводов! Тогда глаза мертвеца раскрылись, он чрезвычайно медленно сел (казалось даже, не сел, а ПЕРЕТЕК В СИДЯЧЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ). Юра на несколько секунд зажмурился, потому что вспомнил СВОИ превые мгновения ВО ТЬМЕ, и ему стало не по себе, и еще стало очень жаль похороненного. Когда же он вновь отважился взглянуть на гроб, сидящий человек затравленно озирался кругом, как бы ища спасения. В глазах его читались смятение и ужас. СЕРЕБРИСТЫЙ старик сунул ему в руки свечку и немного смущенно пробасил: - Такие вот дела, Осип Алексеевич! Могилу мою раскопали, косточки на свалку отправили, и теперь на моем месте лежать будете вы. Но я не в претензии, поверьте. Наши тела хоронят живые, им же и распоряжаться прахом. А душу мы принимаем к себе. Вот, собственно, и все. А засим добро пожаловать, ТОВАРИЩ Доводов! С этими словами СЕРЕБРИСТЫЙ старец отступил - и ИСЧЕЗ. Похороненный моментально взвился на ноги, однако из мрака перед его лицом ВЫДВИНУЛАСЬ СЕРЕБРЯНАЯ РУКА и так хлопнула Доводова по плечу, что он тут же очутился на прежнем месте. Из БЕЛОГО ПОЛУМЕСЯЦА выступила КАТЕРИНА, с поклоном повторила по-украински: - Ласкаво просымо, Йосыпэ Олэксиевычу! - однако тут же спохватилась и улыбнувшись добавила: - Впрочем, я забыла, что вы ЖЕЛАЕТЕ разговаривать лишь на ВЕЛИКОМ И МОГУЧЕМ. Прошу прощения, Осип Алексеевич. Добро пожаловать! Свеча задрожала в руке Доводова, однако он нашел в себе силы кивнуть в ответ. - Я сегодня также не главное встречающее вас лицо,- продолжала женщина.- Я из Бабьего Яра, и они оттуда же. ЛЮДИ БЕЛОГО ПОЛУМЕСЯЦА с достоинством поклонились, и многие десятки тысяч душ, образовавшие на склоне земляного пола как бы БЕЛОЕ МОРЕ ГОЛОВ заволновались, пришли в движение. И стоявшая за спиной юноши Соня надвинув почти на самые глаза широкий капюшон также поклонилась. - Посмотрите на нас, Осип Алексеевич, посмотрите внимательно. Вы разрешили, более того - РЕШИЛИ строить дома там, где нас убивали. Смотрите внимательно: вот мы здесь все, такие, как были и есть. При жизни вы ОЧЕНЬ ЛЮБИЛИ ДЕЛИТЬ ЛЮДЕЙ ПО НАЦИОНАЛЬНОСТИ. Многие из нас, чего скрывать, также любили, многие наоборот не любили. Но все мы умерли ОДИНАКОВО, смерть все это стерла и подравняла. Здесь СВОИ законы, Осип Алексеевич, и всем пришлось подстраиваться под них. Мне тоже пришлось в свое время. Тем не менее мы не можем не удовлетворить самых сокровенных желаний такого высокого ГОСТЯ ОТТУДА, как вы. И вот ДОГАДЫВАЯСЬ о ваших вкусах, уважаемый Осип Алексеевич, мы решили ВЫДЕЛИТЬ для встречи с вами по одному человеку каждой национальности, какую он имел НАВЕРХУ. Например, я была украинкой. Специально для вас уточню: ЧИСТОКРОВНОЙ украинкой. - Я был евреем,- сказал Старый Сема. - Я русским. - Я наполовину украинкой, наполовину еврейкой. - Я цыганкой. - Я белорусом. - Я на четверть евреем, на четверть чехом и наполовину украинцем... Покуда каждый из БЕЛОГО ПОЛУМЕСЯЦА называл бывшую свою национальность, порой невероятно сложную, похороненный все шире раскрывал глаза, так что под конец они едва не выскакивали из орбит. - Надеюсь, ваше честолюбие, чувство пролетарского интернационализма и национальное самосознание хоть немного удовлетворены? - слегка ироничным тоном спросила КАТЕРИНА. Доводов ДИКО посмотрел на нее, неожиданно резко рванул красиво завязанный галстук и едва сумел расстегнуть непослушными пальцами ворот белой рубахи. - Вижу, что удовлетворены,- сказала довольная эффектом этого нелепого фарса КАТЕРИНА.- Однако повторяю, Осип Алексеевич, что дело НЕ СОВСЕМ в нас... Да, чуть не забыла: не меньше РАСКОПОК ПО НАЦВОПРОСУ вы обожаете почести. Вы уж простите меня, темную. Прошу эскорт! ЛЮДИ БЕЛОГО ПОЛУМЕСЯЦА медленно обогнули пышный гроб с ожившим покойником и выстроились позади него точно в таком же порядке. А из толпы вышли солдаты и матросы с пергаментно-желтыми изможденными лицами, одетые кое-как (некоторые голые до пояса, остальные в изодранных гимнастерках и тельняшках и все без исключения босые, со сбитыми до крови ногами). Юноша удивился было, почему среди них нет НИ ОДНОГО БЕЛОГО, но вспомнил ПРЕОБРАЖЕНИЕ К ПРЕЖНЕМУ ВИДУ Боруха Пинхусовича. Чубик был среди матросов и, честно говоря, смотрелся в сравнении с другими щеголем. Он с удовольствием подкрутил усы, оказавшись прямо за спиной Доводова. - Ну вот, теперь все в полном порядке. Правда, Осип Алексеевич? - спросила КАТЕРИНА. - Чего вы от меня хотите,- прохрипел сидящий на гробе, и это были его первые слова, сказанные ЗДЕСЬ. - Я же сказала: ДЕЛО НЕ СОВСЕМ В НАС. Раз все готово, настало время ВАМ увидеть, кого ВЫ УБИЛИ. Миша!.. Гитарист отделился от толпы, наигрывая знакомую мелодию. - Привет, дядя,- сказал он весело, устраиваясь на полу по правую руку от Доводова.- Я тут был ЗАПИСАН в сумасшедшие... Явно не поняв намека, похороненный заерзал на крышке гроба, словно она сделалась вдруг горячей. - Да ты не нервничай, дядя,- успокоил его Миша.- Я был ПОЛИТИЧЕСКИМ СУМАСШЕДШИМ, вот и все. Так что не кусаюсь, не бойся. Мне-то от тебя ничегошеньки и не надо, никакого такого зуба у меня на тебя нету. Хорошая психушка, и кормят в ней что надо. Меня и не лечили даже, просто СЛИШКОМ ДОЛГО ДЕРЖАЛИ НА ОБСЛЕДОВАНИИ. Правда, знаю я одного, которого ЛЕЧИЛИ ОТ АНТИСОВЕТИЗМА. Вот он тебе может сегодня СКАЗАТЬ... А я что? Я ничего. ПОПЕТЬ только хочу. Миша улыбнулся от уха до уха, потянулся, зажмурился и со смаком процедил сквозь зубы: - Давненько я уже не играл на моей шестиструночке! Но сейчас, РАДИ ПРАЗДНИКА я исполню СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ БОЛЬШОГО ДЯДИ...- он выдержал паузу и зловеще изрек: - ...самую свою аполитичную песенку. Никита Сергеевич обещал коммунизм через три семилетки. Как вы относитесь к сему прожекту, дядя? Доводов с ненавистью и презрением смотрел на Мишу. Парень же изображал саму невинность, бренчал на гитаре и улыбался. Только брови его взметнулись ПОДОЗРИТЕЛЬНО ВЫСОКО. - Кстати, вы не вспотели? - вдруг спохватился он и бойко крикнул: - Мышка, платочек городскому голове! А то знаете, тут некоторых поначалу то в жар, то в холод бросает,- добавил виновато. Девица выглядела потрясающе: сбросив рваное пальтишко, платье и негодные туфельки, осталась в прозрачной рубашке, под которой виднелись кружевные трусики и лифчик. - Бедненький товарищ Осип Алексеевич,- сказала она самым серьезным тоном, протягивая к правому виску Доводова руку с миленьким вышитым платочком.- И никто ему лобик не вытрет, не позаботится... Доводов вскрикнул и хотел было удержать девицу, но Мышка ловко увернулась и коснулась платочком его виска. Грим начал шелушиться и с тихим шелестом опал на крышку гроба, открыв всеобщему обозрению небольшую дыру с почерневшими краями. Доводов был взбешен. - Ой, что это?! - взвизгнула девица и закатила глаза, изображая обморок. - Это у товарища Доводова инфаркт,- раздался голос КАТЕРИНЫ. - Инфаркт,- спокойно и авторитетно подтвердил гитарист.- Только не инфаркт миокарда, а ПИСТОЛЕТНЫЙ. Есть такая ОЧЕНЬ тяжелая болезнь, когда предлагают на выбор: либо позорный суд, либо пуля в лоб. Не пойму однако, зачем СИМПТОМЫ скрывать. У нас тут ПРАВДУ УВАЖАЮТ, дядя. Обратите внимание хотя бы на эскорт: там у всех полным-полно ран, но никто же их не гримирует! Доводов переводил ненавидящий взгляд с Миши на Мышку и обратно, однако сидел смирно, очевидно, помятуя ПОХЛОПЫВАНИЕ СЕРЕБРИСТОЙ РУКИ. Девица же сдернула косынку, открыв едва начавшие отрастать золотисто-рыжие волосы, сделала вид, что КОКЕТЛИВО ПОПРАВЛЯЕТ ПРИЧЕСКУ, мило зарделась и сказала: - Но вас же надо пожалеть. Хоть я не Мерилин Монро и не Лолита Торес, а вы не Ив Монтан и даже не Жан Габен, я сделаю все, что в моих силах. Вообще я ничего, ведь правда? ТАК ДУМАЛИ МНОГИЕ. С этими словами она растянулась на полу слева от гроба, приняла весьма вульгарную позу и болтая ножками в миленьких чулочках поинтересовалась: - Вы же были кутилой и бабником в свободное от работы время, правда? Самые противоречивые чувства объяли Доводова. Это отразилось на его лице, выдали внутреннюю борьбу и нервно шевелящиеся пальцы. Наконец он рванулся к Мышке, но на его плечи легли руки Чубика, и матрос приказал: - Сидеть. Сиди, смотри и слушай. Миша запел: