Гуд бай, Арктика!.. - Марина Москвина

Дирижабль он называет просто и без затей: «Норвегия», собирает экипаж — ровно половина итальянцы, вторая норвежцы — ив апреле 1926 года возвращается в Ню-Олесунн с пилотами, техниками и рабочими. Они сооружают ангар из досок, базу для снаряжения и возводят металлическую мачту, которая — вот она, стоит перед нами, гордая, мнит себя творением Эффеля, коричневая от ржавчины, трехногая, 34-метровая красавица.

Еще одну мачту, изготовленную в Риме, пришлось забросить в Осло — уж больно хотелось норвежцам посмотреть, на чем полетит их кумир. Третью башню построили русские в Гатчине под Ленинградом — по дороге от Рима до Шпицбергена.

Амундсен уже стоял на берегу залива Королей и напряженно всматривался вдаль, ожидая, когда на горизонте появится дирижабль «Норвегия». Внезапно к пирсу, где теперь покачивался наш «Ноордерлихт», пришвартовалось американское судно. И прямо перед носом Амундсена бравый пилот Ричард Бэрд, на славу профинансированный Рокфеллером и Фордом, принялся распаковывать трехмоторный «Фоккер». Сначала Бэрд с механиком не торопились, но, заслышав о приближении «Норвегии», ускорили приготовления — поставили самолет на лыжи и начали пробные вылеты.

Могу себе представить, как это нервировало Амундсена, хотя маэстро не подавал виду.

В ночь с восьмого на девятое мая, пока причалившая к мачте «Норвегия» готовилась к эпохальному событию в истории освоения Арктики, Ричард Бэрд поспешно стартовал к полюсу.

Амундсен, Умберто Нобиле и Элсуорт сидели у себя в домике за обеденным столом, когда старший моторист Чечони принес весть о возвращении «Фоккера». Все вышли приветствовать двух авиаторов. Американцы возвратились через пятнадцать с половиной часов — раньше намеченного срока, поэтому фотографы еще не подготовились к съемке. Пришлось для них повторить сцену приземления с объятиями и поцелуями Амундсена и Бэрда — ко всеобщему веселью.

Сперва они не говорили, покорили они полюс или не покорили, потом сказали, что сами не знают — может, и покорили, а на другой день дружно в один голос давай утверждать, что покорили. Но им никто не поверил: по всем расчетам, если бы «Фоккер» и впрямь достиг полюса, он вернулся бы двумя часами позже.

— Надо было им сразу сказать: были, но очень быстро гнали, — предложил Леня, когда Андрей у подножия легендарной причальной мачты рассказал нам эту историю. — Семь часов туда, семь обратно и час на полюсе.

— Не могли где-то полетать два часа, покружить над соседним островом, — говорит Миша, на ходу придумывая сюжет новой пьесы. — Или присели бы, выпили «Джона Уокера», выкурили по сигаре. А потом обнимались бы с Амундсеном под камерами журналистов.

— А куда они все летели-то, в каком направлении? — спрашиваю, чтоб знать, по крайней мере, где Северный полюс.

— Да туда! — Андрей махнул рукой в сторону залива.

Запах воды, ветерком веет тем же самым, что девяносто лет назад, крик прибрежных куличков… И вдруг мы увидели, как по ржавой металлической лестнице медленно поднимаются темные силуэты. Сначала они мерцали в холодном воздухе, потом четко проявились на фоне голубого неба, полные жизни, зримые. Это был экипаж дирижабля «Норвегия» — Руаль Амундсен, Рисер-Ларсен, Чечони, Умберто Нобиле, Алессандрини, Мальмгрен, Омдаль, Помелла, всего шестнадцать человек. А дирижабль огромным серебристым облаком висел в воздухе, зачаленный штормовыми поясами.

— Отпускай! — Итальянский офицер по команде разомкнул замок сцепления.

— Трави! — Канат медленно заскользил вверх.

— Руби концы! — Рабочий-итальянец ловко перерезал трос.

Свободный от пут, без рывков и без крена дирижабль взмыл над причальной мачтой и стал набирать высоту.

Семьдесят шесть часов длился этот фантастический непрерывный полет над Полярным морем и Беринговым проливом. Крутым круглым лбом воздушный корабль таранил снегопады, густые тучи, дождевые облака, встречал неутихающий ветер штормовой, тяжелея, покрываясь толстой коркой льда, плыл, словно айсберг в тумане, преодолевая последние северные широты.

Три дня и три ночи командир Нобиле не смыкал глаз, стоя за штурвалом. Все остальные тоже следили за работой двигателей и за магнитной стрелкой компаса, по движению тени дирижабля высчитывали скорость полета, измеряли высоту солнца, составляли метеокарты…

Чего стоили бессонные, бессменные вахты мотористов и рулевого высоты. Когда летели низко над землей, проглоченные туманом, Рисер-Ларсен, высунувшись в иллюминатор, предупреждал о выраставших впереди холмах, порой только жестом успевая показать: «Рулить наверх!!!»

Алессандрини сквозь узкую дверь то и дело выбирался наружу, на нос корабля, карабкаясь по стальной лестнице, рискуя сорваться, скользил по ледяному панцирю — взглянуть, хорошо ли закрыты клапаны газа, не оледенели винты?

Часами ремонтировали моторы. Лед нарастал на проводах, солнечном компасе, ледяные глыбы от винта бомбардировали борта гондолы, рвали обшивку, и какой-нибудь шальной снаряд мог в любую минуту пробить стенку газовой камеры, что привело бы к аварийной потере водорода.

В щелях выл ветер, как будто сам архангел Гавриил несся над полярной шапкой рядом с белым от снега и льда дирижаблем и трубил в обледенелую трубу. Кто-то закричал, что явственно слышит фабричный гудок, — видимо, они пролетают над фабрикой, кто-то увидел внизу кавалькаду кавалеристов, кто-то — залежи голубого мрамора: от усталости у экипажа начались галлюцинации.

Пролетая над полюсом, отправили радиограммы, которые извещали мир, что на полюс сброшены три флага. После чего радио на борту замолчало. Оно так и не ожило до конца путешествия: еще трое суток человечество пребывало в тревоге за судьбу экспедиции.

«ГДЕ «НОРВЕГИЯ»???» — кричали набранные крупным шрифтом заголовки газет всей Земли.

А Великий Путешественник в водолазных гетрах, ботинках с зеленой подкладкой и красно-белых перчатках восседал в обтянутом кожей дюралюминиевом кресле и, попивая кофе, глядел в иллюминатор на полностью неисследованное — да что там! — невиданное пространство между полюсом и Аляской, столь же неведомое, как скрытая сторона луны, более неизвестное, чем ближайшие планеты, стараясь обнаружить если не новый континент, не обширный архипелаг, то хотя бы какой-нибудь клочок суши, чтобы подарить ей свое имя.

Но никаких признаков земли, ничего, кроме бледного холодного солнца, ледяного безмолвия, нагромождения торосов, снежных насыпей и борозд, проложенных ветрами, только скованное льдом Полярное море, и Амундсен был первым, кто пересекал его.

Командир вел «Норвегию» точно по курсу в Ном, маленький поселок на побережье Аляски. Там их ждали. Но корабль настолько отяжелел, что решили сразу идти на посадку, завидев первый встречный поселок эскимосов.