Золотой ключ. Том 1 - Дженнифер Роберсон

— Что это?

— Рецепт, — сдавленным голосом ответил он.

— Рецепт?

«Да что он, совсем спятил?»

— Это Томас рассказал. Она нахмурилась.

— Но зачем? Ингредиенты странные какие-то… В пищу не годятся. И для живописи…

— Никакие они не странные, — заверил он ее. — Все будет понятно, если почитать Фолио. Она чуть не смяла бумагу.

— Сарио, но мне же нельзя читать Фолио!

— А я прочел. Кое-что. — Он сел рядом с ней на койку, наклонился, вгляделся в каракули на ветхом листке. — Эти слова любому непосвященному должны казаться бессмысленными. Но я знаю секрет. Томас объяснил, как это делать, и дал рецепт.

Она все еще пребывала в замешательстве.

— Сарио, я не понимаю. Зачем ты мне это показываешь? Он вдохнул быстро и звучно, а потом торопливо и не очень разборчиво сказал:

— А затем… Я хочу, чтобы кто-нибудь знал. Ведра, мне нужно, чтобы ты узнала, прежде чем я начну.

— Начнешь? — подозрительно спросила она. — Эй, Сарио! Что ты затеял?

Взгляд его был мрачен, лицевые мышцы напряжены, руки крепко сцеплены, но все равно Сааведра заметила, что они слегка дрожат.

— Ведра, надо что-нибудь сделать. Я должен. Ты думаешь, из-за чего Томас?.. Он так и не понял, что такое Пейнтраддо Чиева. Вернее, понял, но слишком поздно.

Она тоже не поняла.

— А ты?

— Я понял. Только что. Поэтому я и должен кое-что сделать, иначе…

— Сарио!

— ..меня убьют.

— Убьют? Тебя? Сарио, да ты с ума сошел! За что?

— Неоссо Иррадо, — прошептал он.

— О нет… Сарио, у тебя что-то с нервами…

— Потому-то меня и прозвали так. Неоссо Иррадо. Сааведра рассмеялась, но смех получился жалкий.

— Сарио, это потому, что ты невыносим. Нарушаешь правила, огрызаешься, пристаешь с расспросами, все делаешь из-под палки…

— Точь-в-точь как Томас.

Этот довод насторожил ее. Она посмотрела на бумагу с бессмысленным набором слов, пытаясь найти причину страха Сарио. То, что страх был, не вызывало сомнений, но была и решимость. Сарио сделает, что задумал. Сааведра не знала больше никого, кто бы так охотно шел на любой риск.

, — Что это? — спросила она напрямик. — Что такое Пейнтраддо Чиева, если не простой автопортрет? У Сарио дернулся уголок рта.

— Способ управления, — ответил он. — Тайный. То, что мы с тобой видели в кречетте.

Память мигом нарисовала ярчайшими красками ту картину.

— Наказание, — хрипло сказал он. — За беспокойство, доставленное старшим. За нарушение компордотты. За то, что ты Неоссо Иррадо.

— О нет…

— Томас был Неоссо Иррадо. Вывод буквально напрашивался.

— Ну так ты не будь им! — воскликнула она. Он поморщился, словно от боли.

— Ведра, от меня это не зависит. Я над собой не властен.

— Властен! Прекрати, и все Не огрызайся, не задавай каверзных вопросов, не нарушай правил, блюди компордотту…

— Как же ты не понимаешь?! Когда от меня требуют, чтобы я занимался ерундой, или когда я могу что-нибудь сделать не как положено, а как лучше, — я не могу промолчать! Я не могу закрывать глаза на очевидное.., это же нечестно! Недостойно моего таланта! И ты это знаешь! Знаешь!

Она знала. Потому что испытывала те же чувства, что и он.

— Меня ослепят, — тоскливо предрек он. — Как Томаса. Изувечат мой талант, как его руки.

Она уже знала, как это происходит.

— Сарио…

— Мне придется это сделать… Разве не понимаешь? Чтобы предотвратить… Томас знал способ, но он опоздал. Он рассказал, как писал автопортрет, какие вещества использовал… Но он ни о чем не догадывался. А я теперь знаю доподлинно.

У нее пересохло во рту.

— Как, Сарио? Как ты остановишь Вьехос Фратос?

— Я их перехитрю, — пообещал он. — Я еще маленький.., да, слишком маленький, но и меня, конечно, скоро проверят. И, конечно, обнаружат, что мое семя бесплодно. И тогда. Ведра, они будут знать. Им нужно лишь последнее подтверждение… Тому, что уже и так известно. Тому, что живет здесь, в моей душе. — Он коснулся груди. — Я знаю, что я — Одаренный.

— Да, — взволнованно промолвила она. — Я всегда это знала.

— А значит, я опасен. Я должен буду выполнить свое предназначение, ведь иначе мне и рождаться не стоило.., а они захотят, чтобы я был послушен. Для этого-то и нужен Пейнтраддо Чиева. — Он хрипло и часто дышал. — Если его изменить, изменится и тело.

— Да.

Она своими глазами видела, как в тайной кречетте это делали Вьехос Фратос. Тщательно, аккуратно, с изумительным мастерством превращали изображенного на картине юношу в сморщенного, криворукого слепца — и с Томасом происходило то же самое. Потом Сарио повредил картину, и Томас погиб.

— Матра, — прошептала она, прижимая к губам дрожащую руку. — Матра эй Фильхо…

— Я напишу для них картины, все, какие закажут, — сказал Сарио. — Буду слушаться во всем, отдам Пейнтраддо Чиеву. Но не первый. Не единственный. Не настоящий. Настоящий я оставлю себе. Спрячу. И только ты будешь знать мою тайну.

Глава 7

Мейа-Суэрта — город многих лиц, многих сердец. Чье лицо увидишь, чьего сердца коснешься, зависит от таких предсказуемых вещей, как место рождения, ремесло, дар, красота и, конечно, состоятельность. Но подлинный дух города — в его непредсказуемости, в бьющем через край жизнелюбии его обитателей, даже тех, кто родился за его пределами. В Мейа-Суэрте бодрости и энергии недостает разве что покойникам, да хранят их вечный сон Матра эй Фильхо.

Старику не хотелось умирать в Тайра-Вирте, не хотелось ложиться в ее землю, не хотелось, чтобы его покой оберегали Мать и Сын. Он верил в другое божество — мужского пола, с обильным и здоровым семенем, с тьмой-тьмущей сыновей. Ему-то и молился старик. Этот бог не настолько легкомыслен, чтобы лишать благословения нерожденных или новорожденных, о которых не знаешь, доживут ли до зрелых лет.

Старик многое знал о Тайра-Вирте, но далеко не все понимал. Чуть ли не половина его жизни прошла в селах и городах герцогства, и в Мейа-Суэрте, наверное, он встретит свою смерть. Но все здесь было и осталось для него чужим. Все без исключения.

Мейа-Суэрта не жестока, она просто не желает его понять. Если наказывает, то без гнева. И равнодушной ее не назовешь — голодом не уморит. Но все-таки это не Тза'аб Ри.

Но что же такое Тза'аб Ри, если посмотреть правде в глаза? Руины. Череда страшных бедствий добила разгромленную в войне страну. Всему виной, конечно, безумие религиозного фанатика, но для этого дряхлого старца безумны те, кто так считает. Да покарает их Акуюб за кощунство!

Как можно этого не понимать? Все здешние земли отняты у Тза'аба Ри. Только безнадежный глупец способен упрекать царство за желание вернуть утраченное, возродить былое могущество, остановить вторжение коварных чужеземцев.