На испытаниях - Ирина Грекова

- А может, не пойдем? - сказал Чехардин, светлыми своими, розовыми сейчас глазами глядя на солнце. - И есть-то не хочется. Ну его к черту, этот ужин.

- Не демобилизовывайте масс! - крикнул Теткин. - Пойдем стройными рядами на трехразовое питание.

Его поддержал Скворцов:

- Придется пойти, в порядке дисциплины.

Пошли. Теткин воинственно шагал впереди. В свете заката его лысина блестела, как помидор.

- Товарищи, вы видите перед собой победителя, - сказал Скворцов. - Не далее как вчера наш доблестный Теткин ходил в пойму с прекрасной незнакомкой, имя которой начинается с буквы "Э".

- Откуда ты знаешь?

- Ха! Вы имеете дело со Скворцовым. Моя агентура не дремлет. Я знаю не только о самом факте прогулки, но и о той роковой роли, которую сыграли в ней комары...

- Замолчи ты, пошляк.

- Если бы не комары, - невозмутимо продолжал Скворцов, - напавшие на него и его даму в наиболее ответственный момент, наш Теткин, как честный человек, должен был бы жениться...

Он старался говорить как всегда, но что-то не говорилось ему сегодня, не острилось. Должно быть, духота.

Из столовой пахло застарелым борщом. У входа стояли и бранились толстый повар в колпаке и заведующая товарищ Щукина.

- Бандит ты, а не баба, - говорил повар.

- А я тебя проработаю, - отвечала Щукина.

В офицерском зале никого не было. Пришедшие сели за столик, горячие руки сразу прилипли к клеенке. Скворцов с ужасом обнаружил, что ему не хочется есть. Небывалый случай! Это уже последнее дело. Но тут он услышал женский голос, негромкий, с легким переломом на каждом слове, - и понял, что пришла Лида Ромнич. Он не ждал ее сегодня - их группа работала на дальних площадках, у сухого озера. Лида вошла, поздоровалась, и он сразу полез на седьмое небо, даже есть захотелось. Она села за стол, переставила солонку с места на место, налила себе воды. Все, что она делала, казалось ему необычайно значительным, он следил за ней со вниманием и восторгом, доходящими в своей совокупности даже до какой-то досады. Что-то от него требовалось, но он не знал что. "Ну, посмотри на меня, ну, улыбнись же, ну же", - думал он. Она посмотрела и улыбнулась. Он понес какую-то несусветную чушь, только чтобы она засмеялась. Она засмеялась, но от него все еще что-то требовалось.

Вошел повар, утираясь колпаком.

- Ужинать будем?

- Очень даже будем, - ответил Скворцов.

- Сознательные офицеры в такую погоду не ужинают. Вредно. Мы и то не готовили. Один лапшевник, с обеда не покушали.

- Ну, давайте лапшевник. Пф, духота.

- Не иначе как тридцаточка идет, - сказал повар.

- Что за тридцаточка? - спросил Чехардин.

- Суховей, - пояснил Скворцов.

- Молчи, - перебил его повар. - Никакой не суховея. Это в России суховей, а здесь тридцаточка.

- А почему так называется? - спросила Лида.

- Примета такая. Дует он и дует, и три дня, и три ночи, а как подует три дня и три ночи, то будет надвое: или перестанет, или будет дуть еще месяц, а в месяце тридцать дней, вот и называют тридцаточка. Очень от нее люди томятся. Вредная очень. А вы ужинать выдумали.

- Ничего не поделаешь, - сказал Скворцов. - Мужчина должен быть свиреп.

Подали лапшевник - он был несъедобен: остывший, склеившийся монолит. Ели только Теткин и Скворцов, Теткин даже две порции. После ужина вышли на улицу - там было не свежее, чем в офицерском зале. По горизонту, вспыхивая и переползая с места на место, бродили огни. Это горела степь. Она горела уже несколько дней: где-то на стрельбах подожгли траву, и теперь пожары кочевали по всей округе, их никто не тушил - горела ведь только трава, это никого не беспокоило, кроме змей и тушканчиков.

- Слышите, пахнет дымом? - спросил Теткин.

Пахло не дымом, а чем-то гораздо похуже. Вскоре они вступили в зону нестерпимого зловония: оказалось, что посреди площади лежит дохлая собака.

- Какое амбре! - восхитился Скворцов.

- Эту собачку еще третьего дня машиной задавило, - радостно сообщил Теткин.

Лида Ромнич вдруг рассердилась, даже ноздри задрожали:

- Что за безобразие! Здесь же люди живут! Почему не уберут собаку?

Теткин захохотал:

- Наша общественница развоевалась. У нее это бывает.

- Можете жаловаться, - в нос протянул Чехардин.

- И пожалуюсь.

- Генералу Гиндину, - подсказал Скворцов. - Ему как раз сегодня нечего делать.

- Именно генералу Гиндину! - вскинулась Лида.

- Когда же вы к нему пойдете?

- Сейчас.

- А не поздно? - усомнился Манин.

- Что ты, поздно! - ответил Теткин. - У него, как в министерстве, до поздней ночи работают.

- Пойти мне с вами? - спросил Скворцов.

- Нет, я одна, - сердито ответила Лида.

18

В кабинете генерала Гиндина горела лампа с зеленым абажуром, резко выделившая на столе освещенный круг. Углы комнаты тонули в подводной тени. Со стены пристально глядел большой Сталин с тяжелыми усами, в тяжелой раме, критически поджав полумесяцами нижние веки. Генерал в расстегнутом кителе на голое тело сидел за столом и работал. Тикали часы, вентилятор шевелил листки настольного календаря, и жирные черные цифры все время сменяли друг друга, вызывая ощущение неустойчивости времени. Часы тоже тикали неравномерно: то торопились ужасно, то вдруг замедляли ход и становились почти неслышными.

Гиндину было нехорошо. Он уже принял нитроглицерин, но стеснение в груди не проходило, и железная скованность в левом плече - тоже. Он с жалостью посмотрел на свою жирную седую грудь, заметно вздрагивавшую от толчков сердца, но тут же осадил себя: "Спокойно, Семен, все будет хорошо. Только не распускаться". Пожалуй, разумнее всего было бы пойти домой и лечь, но дома у него, собственно, не было, а мысль о своем номере с люстрой и картиной "Три богатыря" была ему противна. Он продолжал работать, просматривая документы и останавливаясь на местах, отчеркнутых по полю синим карандашом. Эти привычные "боковички" (сигналы опасности!) сегодня тоже казались неприятными, хмурились синими бровями.

Он обрадовался, когда вошел ординарец.

- Товарищ генерал, к вам какая-то гражданка добивается.

- Пусть войдет.

Гиндин встал и застегнул китель.

Вошла Лида Ромнич. Генерал удивился:

- Вы? Как приятно! Чем обязан?

Лида прямо взглянула ему в глаза и сказала:

- На площади лежит собака.

- Что это, стихи? - спросил Гиндин.

- Нет. На площади действительно лежит мертвая собака и... пахнет. Лежит уже третий день, и никто ее не убирает. Я решила обратиться прямо к вам.

- И правильно сделали. Садитесь, пожалуйста. Подождите минуточку, сейчас я приму меры.

Лида опустилась в глубокое кожаное кресло, мгновенной прохладой коснувшееся ее локтей. Генерал сел за стол и позвонил. Появился ординарец. Гиндин повертел в руках карандаш и спросил:

- А где у нас может быть сейчас начальник КЭЧ?

- Майор только что прошел к себе, товарищ генерал.

- А ну-ка пригласи его сюда.

- Слушаюсь, товарищ генерал.

Ординарец вышел. Гиндин любезно, наклонив голову, глядел на свою посетительницу.

- Вы не поверите, как я счастлив, что вы зашли ко мне.

- Я зашла... из-за собаки.

- Тогда я счастлив, что умерла эта собака. Иначе я не имел бы удовольствия видеть вас у себя... Но раз уж вы пришли, давайте побеседуем. Может быть, вы в чем-нибудь испытываете нужду? Питание? Помещение? Говорите, я к вашим услугам.

- Нет, спасибо, мне ничего не надо.

- Может быть, хотите переехать в "люкс"? Отдельный номер с видом на пойму. А?

- Нет, спасибо.

- Скажите, а какое вино вы любите?

- Плодоягодное.

- Не шутите, я говорю серьезно.

- В такую погоду - никакое.

- А в прохладную погоду?

- Право, не помню. Это было давно.

- А вы все-таки вспомните.

- Какой вы смешной! Ну, цимлянское.

- Завтра же пошлю самолет за цимлянским.

- Ради бога, не надо.

- Там, в Москве, была одна женщина, - задумчиво сказал генерал, - я ее любил, а она меня нет, вы представьте себе, она меня не любила. Однажды она обмолвилась - просто так, в разговоре, - что обожает розы. Я послал в Крым один из своих самолетов... На следующий день у ее ног были две корзины роз... И знаете, это был единственный случай, когда я увидел в ее глазах искру нежности... Отчего вы улыбаетесь?

- Слишком много.

- Чего?

- Ног и корзин.

- О, да вы умница. С вами на стандарте не проедешь. Виноват - привычка.

- А где она сейчас, эта женщина?

- В Москве. Мы с нею уже давно не встречались. В прошлом году она вышла на пенсию... Понимаете? Моя любовь - пенсионерка. Это смешно?

В дверь постучали.

- Войдите! - крикнул Гиндин.

Вошел офицер с испуганными глазами.

- Товарищ генерал, майор Пряхин по вашему приказанию явился.

- Являются привидения, товарищ майор.

- Виноват. Товарищ генерал, майор Пряхин по вашему приказанию прибыл.

- Так-то лучше. Я хочу познакомить вас с представителем Москвы. Майор Пряхин, начальник КЭЧ. Лидия... Кондратьевна, если не ошибаюсь.