Беглецы - 2 - Виктория Гетто

— Хорошо. Поверю… А то я уже подумал, что вы по стопам демократов решил пойти…

— Ты слишком плохо о нас думаешь, Володя. Мы — не они. И о своих заботиться всегда будем. Во всяком случае, никого не бросим. В этом можешь быть уверен…

Дальнейшее уточнение будущих планов заняло около двух часов, и когда Владимир развёз всех по домам, отказавшись выпить чашку чая у отца, поскольку, откровенно говоря, был на нервах, минуло далеко за полночь. Поставив машину, вошёл в гостиную дома, где было тихо. Спят, Понял он, проходя на кухню. Там было чистенько, к его удивлению, в холодильнике обнаружился свежеприготовленный ужин, заботливо уложенный в пластиковый контейнер. Хьяма? А кто же ещё? Разогрел в микроволновке, поел. Помыл за собой посуду. Теперь помыться и спать. Завтра куча дел, готовиться к отъезду в Океанию. Интересно, когда он попадёт в Русию теперь? Вот где работы будет выше крыши. А там — пока всё устаканится, пока освоимся… Поднялся к себе. В кровати виднелась одинокая девичья фигура. Гера по привычке улеглась? А кто же ещё. Бесшумно снял форму, убрал в шкаф, достал халат, прошёл в ванную. Пока набиралась вода, прикидывал, что делать дальше. А что тут голову ломать, если ничего толком неизвестно? Помылся, прошёл в спальню, плюхнулся в кровать, почти мгновенно заснул… Проснулся от того, что его опять обняли. Но не просто обняли, а нагло и беззастенчиво принялись приставать. Ладошка мягко водила по груди. Вторая беззастенчиво скользнула вниз… Твою ж… Сказано же — ты меня не привлекаешь! Так какого… Открыл глаза и едва сдержался чтобы не вытолкнуть океанку из койки — не Гера. Хьяма! Перехватил шаловливые ручки, сжал. Девушка ахнула от боли.

— В чём дело? И где Гера?

— Спит в гостевой. Сказала, что ей надо подумать…

— А ты что тут забыла? Или у тебя память короткая? А может, решила, что…

Намёк был слишком прозрачен. Океанка покраснела, потом решительно тряхнула распущенными светлыми волосами:

— Можешь думать, что хочешь! Отпусти!

Рванула руки, охнула, когда их рывком развели в стороны, и она распласталась на широкой груди парня. Их глаза оказались совсем рядом, и девушка поразилась, насколько они ледяные:

— Первый и последний раз. Запомни, что я тебе сейчас скажу — никогда. Ясно? В одну реку два раза не войдёшь. Ты не захотела. И я согласился с твоим выбором, как бы больно мне не было. Поэтому можешь не строить никаких планов насчёт меня. Да я лучше Геру в жёны возьму, или любую замарашку из Гонведии или Прусии. Нищенку! Но не тебя, Хьяма. Всё, что было между нами — забыто. Раз и навсегда.

Та откровенно растерялась:

— Но… Я… Я знаю, что совершила страшную, непоправимую ошибку! Прости меня, Володя! Умоляю, дай мне ещё шанс, последний! Я даже не требую официальных отношений, просто позволь остаться с тобой!

— Нет.

Он оттолкнул её. Аккуратно, чтобы не сбросить с кровати. Повторил:

— Это было твоё решение и твой выбор. В одну реку два раза не входят.

Нащупал свои джинсы, поднялся, быстро оделся. Презрительно взглянул на девушку, неподвижно застывшую на коленях.

— Больше я ничего говорить не стану. Можешь пока побыть здесь. Переговоры, как ты знаешь, закончены, и, думаю, что ты получишь новое назначение.

Она кивнула. Потом с усилием произнесла:

— Уже получила. Явиться в полдень на пересыльный пункт. Меня отправляют переводчиком в лагерь для пленных на 'Базу — 06'. Это порт на востоке Русии.

— Вот видишь…

Дверь спальни распахнулась, обрывая их разговор. На пороге появилась Гера. В сарафанчике. Бросила взгляд на него, потом на свою соотечественницу. По губам скользнула довольная улыбка. Буквально на миг. Потом задала вопрос:

— Ванна свободна? Мне бы умыться…

— Без проблем. Беги.

Владимир показал головой в сторону двери. Шагнул к выходу, собираясь заняться завтраком, но ему в спину донеслось.

— Жаль.

Не замедлив шага, вышел из спальни… Спустился на кухню, извлёк из холодильника ветчину, колбасы, сыр, начал нарезать. Чайник отключился, вскипев. За монотонной нарезкой на ровные кусочки продуктов немного успокоился. Чего ни там возятся? Не успел подумать, как парочка вошла в помещение. Взглянул спокойно на одну, на вторую — похожи друг на друга, как две капли воды. Впрочем, если подумать, то и на мачеху тоже. Как выходцы из одной страны.

— Присаживайтесь. Поедим, да будем собираться.

Снова щенячьий взгляд Хьямы, непонятный у Геры. Молча сняли по кружке с полки, принялись приготавливать себе напитки. Поставил парящий чайник на стол, кивнул на него. Разговаривать не хотелось. Совершенно. Поскорей бы избавиться от обоих, да окунуться в дела. И так весь на нервах. Вымотало его это сопровождение, словно вагон чугуна выгрузил. Даже непонятно, с чего такая усталость. Будто высосан вампиром досуха. Машинально жевал бутерброд с ветчиной, не чувствуя вкуса.

— Прошу прощения, Владимир… Что насчёт нашего разговора?

Словно очнулся, бросил взгляд на часы, ответил:

— Через час Хьяма уедет, тогда и поговорим. Согласны?

Вторая океанка согласно кивнула, а первая сжалась, будто её огрели палкой. Чего дёргаться? Сказано же — отрезанный ломоть, и не стоит давить на жалость. Только хуже будет. А эта — хоть и красивая, не отнимешь, но вот не лежит у него к ней сердце. Так, холодное чувство эстетического любования. Словно на статуэтку в музее. Нет ни теплоты, ни желания, ничего. Словно неодушевлённый предмет. За едой время пролетело незаметно. Хьяма ушла наверх, собирать свои вещи. Гера так и осталась сидеть на кухне, наблюдая за ним. А чего тут наблюдать? Лучше бы помогла убраться. Словно прочитав его мысли, встала, подошла к раковине:

— Лучше убери со стола. Я помою.

Включила, уже довольно уверенно, воду, отрегулировала температуру, взялась за моющее средство. Ловкими движениями сполоснула чашки, промыла тарелки, аккуратно протёрла полотенцем, поставила на полочку. Он тем временем закончил убирать остатки в холодильник, протёр влажной тряпкой стол. Прополоскал, повесил на вешалку — пусть сохнет. Гера прислушалась к чему то, потом негромко произнесла:

— Хьяма идёт.

Едва заметно усмехнулся:

— Элементарная вежливость требует проводить гостя.

Шагнул из кухни в гостиную. Действительно, та, о ком шла речь, уже спустилась вниз, со своим рюкзачком за спиной. Остановилась, опустив голову:

— Мне пора. Счастливо вам… Оставаться…

— И тебе удачи.

Океанка произнесла что‑то явно на своём языке, и от её слов Хьяма ещё ниже опустила голову. Потом вдруг решительно шагнула к ним, приподнялась на цыпочки, чмокнула Владимира в щёку, развернулась и буквально выбежала на улицу. Через минуту хлопнула калитка. Гера отчего‑то облегчённо вздохнула, затем подошла к диванчику, стоящему у камина, уселась на мягкое сиденье и вытянула длинные стройные ноги. Перехватила его взгляд, машинально устремлённый на них, дразняще улыбнулась мимолётной улыбкой, но тут же сменила улыбку на тоскливое выражение лица.

— Вот и всё.

— Что значит — всё?

Она откинулась на спинку, запрокинула голову, глядя в потолок.

— Океания проиграла. Вы, нуваррцы, выходите на первые роли в этом мире.

Молодой человек позволил себе улыбнуться:

— Думаю, это как раз не повредит тем, кто живёт здесь. Скорее, наоборот.

— Почему ты так думаешь?

Он тоже сел на диван, только на другую сторону.

— Как бы тебе объяснить… Получше… Понимаешь, мы… В общем, у нас особый менталитет, не имеющий ничего общего ни с одним, имеющихся у тех народов, кто живёт здесь. Короче говоря, если поискать аналоги — некий комплекс старшего брата, защитника. Мы всегда готовы помочь тем, кто слабее, кто страдает от несправедливости или обиды. Для нас было всегда характерным не угнетать слабого, а наоборот, помочь ему стать сильнее. Мы строили города и заводы, обучали и воспитывали, лечили и восстанавливали. Таков наш характер. Наш обычай. Мы начинали войны сами очень редко. В основном лишь защищались, либо приходили на помощь тем, кто просил нас спасти их. Но в результате всегда оставались виноваты, получая через годы плевок в лицо от тех, кто даже живёт на свете лишь потому, что наши отцы и деды пролили свою кровь и отдали свои жизни за их никчёмное существование. Нашу доброту и желание помочь почему то считали за слабость. Наше нежелание обидеть — то же самое. А наше добродушие — за врождённую покорность. Это напоминало…

Покрутил рукой в воздухе, подбирая подходящий аналог, улыбнулся, найдя:

— Смотри. Это можно сравнить с тем, как если бы собака облаивала паровоз. Тот движется себе спокойно по рельсам, а мелкая шавка гавкает, считая себя сильной лишь на том основании, что паровоз не осмеливается сойти с рельсов, чтобы раздавить её. Но иногда наступает предел и терпению механизма, и тогда, просто походя, могучая машина начинает давить… Тогда во всём мире начинается вой, что мы действуем не по правилам, не даём себя спокойно уничтожить, отобрать свою землю, наши богатства, наши жизни, наконец. Потому все привыкли, что гиганта можно безнаказанно оболгать, обидеть, потому что тот не обращает внимания не их движения, кажущиеся им самим великими и могучими, а на деле — всего лишь вознёй муравьёв в песочнице…