И придет большой дождь… - Евгений Коршунов

Тррах! На дереве затрещали ветки, и тяжелое тело, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стало валиться вниз. Жак перевел дух.

Офицеры поднимались, восхищенно покачивая головами.

— Вот это выстрел! — сказал кто-то.

Но Даджума прервал изъявления восторга:

— Помогите капитану Ония, — сурово приказал он и испытующе посмотрел на Жака: — И вы тоже едете в Луис… с нашим другом. А этот?

Он кивнул на Войтовича.

— Я, конечно, не такой отличный стрелок, как мсье Ювелен, — шутливо поклонился Анджей. — Но если от этого будет зависеть возможность попасть в Луис, что ж, дайте карабин и мне.

Даджума не принял шутки.

— Ладно, попробуем вам помочь. — Он решительно направился к Петру, взял его под руку. — Пойдемте…

Они вернулись к дороге той же тропинкой.

— Специальные войска блокировали дорогу на Луис, — рассказывал о ситуации Даджума. — Мы выбили их из города, но они вдруг решили не пропустить нас в Луис. Я не понимаю, в чем дело. А тут еще… — он с досадой выругался. — Оказалось, что наша новая радиоаппаратура, которую мы несколько дней назад получили в арсенале, никуда не годится.

Он старался держаться как можно спокойнее, но в его голосе проскальзывала тревога.

— У нас нет связи. Как все-таки хорошо, что Нначи позаботился, чтобы вы выбрались из Каруны! — Он кивнул на значок на рубахе Петра. — Мы пошлем к противнику парламентера, одного из моих офицеров. Попытаемся договориться, чтобы вас пропустили.

— А почему бы вам не попытаться прорваться? — заговорил Войтович.

Даджума снисходительно улыбнулся этому штатскому, ничего не смыслящему в военных делах.

— Шоссе узкое, а у противника есть базуки. Мы не можем себе позволить потерять ни одного броневика. Кто знает, что там сейчас, в Луисе! Поэтому действует только наша пехота, части, присоединившиеся в Игадане, и солдаты, подошедшие из Дады. Нас и противника разделяет шоссе, по которому вам придется ехать…

— Прогулочка! — усмехнулся Жак. — А если… — Он замолк, что-то обдумывая. — …если я пойду… вместо парламентера. Меня они не тронут, а за жизнь вашего офицера поручиться трудновато.

Те тридцать или сорок минут, пока Жак, с белым платком в руках пересекший шоссе где-то впереди и договаривавшийся с противником, отсутствовал, майор расспрашивал Петра и Войтовича о положении в Каруне, заставляя повторять отдельные детали по нескольку раз. Он откровенно радовался успехам первой бригады и не скрывал этого.

— Теперь — на Луис! — сжимал он кулаки, и глаза его задорно блестели. Казалось, всю его усталость сняло как рукой.

Жак возвратился довольный: противник был согласен пропустить в Луис машину с мирными путешественниками.

— Как вам это удалось? — удивился Даджума. — Вот уж не ожидал! Специальные части подготовлены полковником Роджерсом так, что договориться с ними о чем-нибудь практически невозможно. А если они получили от кого-то приказ блокировать дорогу на Луис…

— Не стоит говорить об этом, — перебил его Жак. — Лучше поспешим, чтобы там, — он кивнул на другую сторону шоссе, — не передумали.

Он сам сел за руль «пежо». Даджума взял под козырек и подмигнул Петру:

— До встречи в Луисе. Как только мы возьмем власть, все ваши неприятности в нашей стране прекратятся!

Петр смущенно махнул рукой.

Шоссе было пустынно, ничто не выдавало солдат, притаившихся с оружием наготове по обеим его сторонам. Через полмили они увидели несколько трупов в пятнистой форме десантников, распластанных на буром от крови асфальте.

— Приготовиться! — тихо сказал Жак и пригнулся за рулем. — Пошли!

Машина рванулась и понеслась. И в тот же момент, когда она поравнялась с трупами, Петр заметил, как чаща, где были солдаты «антимятежной полиции», ожила. С диким воем солдаты кинулись через шоссе, под прикрытием проходящей мимо машины. Тишина взорвалась пулеметным треском, взрывы гранат слились в сплошной грохот…

Через четверть часа они въехали в Игадан.

Обычно этот огромный город, уютно раскинувшийся среди окружающих его гигантской подковой зеленых холмов, бывал шумен и многолюден, особенно по воскресным дням. Нарядные гвианийцы спешили в церкви и из церквей, в воскресные школы или просто в гости к знакомым. Многочисленные семьи зажиточных горожан важно шествовали по улицам, свободным от автомобилей деловых людей. Впереди выступал глава семьи, которого все именовали папа или па. Рядом с ним шел его любимый сын или дочка с ртом, набитым сладостями. Затем следовали другие дети и жены — в пышных одеждах из переливающейся парчи обязательно одного и того же цвета. Они тяжело переваливались, словно сытые утки, и в солнечных лучах искрились их украшения: золотые серьги и браслеты, кольца с фальшивыми камнями. От каждой такой группы тяжело пахло духами местного производства, приготовленными неведомо из каких смесей.

Подростки, молодежь держались обособленно. Они слонялись небольшими группами и обязательно с включенными на всю мощь маленькими транзисторными приемниками. Парни носили укороченные брюки и остроносые штиблеты. Между брюками и штиблетами виднелись яркие носки — желтые, красные или оранжевые.

Девушки были в таких узких юбках, что, казалось, они вот-вот лопнут. Юбки были короткими, значительно выше колен. Девушки и парни обязательно были в темных очках.

Толстые мамми презрительно фыркали на молодежь и громко говорили о падении нравов.

Обычно…

Но сегодня Игадан был пуст. Ветер гонял по пыльному асфальту клочки бумаги, обрывки газет. Даже на единственной тумбе регулировщика, установленной в самом центре города, никого не было.

Город притаился и затих.

— Не понимаю… — Петр сказал это вслух впервые, хотя думал об этом всю дорогу — от самой Каруны. — Как расценивать все это? Переворот? Революция?

— Во всяком случае, хуже, чем раньше, не будет, — философски ответил Войтович, тщательно протирая свои очки. — Чем была Гвиания раньше? Колонией, да еще какой! Верный сателлит Англии. А что дальше будет — посмотрим.

— Но переворот провалился!

— А самые реакционные лидеры — фьють! Войтович щелкнул пальцами и присвистнул:

— Накрылись!

— Накрылись? — Жак повторил это слово по-русски и вытащил записную книжку. — Как ты сказал? «Накрылись»? А что это такое?

Жак всячески старался углубить свои знания русского языка, почерпнутые от Петра.

— «Накрылись»… это…

Петр принялся объяснять Жаку значение слова «накрылись». Говорил он медленно, повторяя объяснения по нескольку раз, как перед непонятливым студентом.

Жак терпеливо делал пометки в своей записной книжке. Он действительно напоминал студента. И Петру вспомнилось, как Жак однажды рассказал ему историю своей жизни.