Невинный сон - Карен Перри

– Я видел Диллона, – сказал я.

– А еще кого?

– Я видел Диллона. На демонстрации. В тот день, когда я выехал из студии. Моего сына. Я его видел.

До Спенсера, похоже, не доходило то, что я говорил.

– Он шел с какой-то женщиной, держал ее за руку. Они шли по О’Коннелл-стрит.

– Рассказывай сказки!

– Спенсер, ты слышишь, что я говорю? Я видел своего сына. Он жив.

– Пресвятая Дева Мария! Ты опять за свое!

– Я видел его. Я видел Диллона.

Бармен бросил взгляд на наш столик: видимо, я повысил голос. Спенсер жестом велел мне говорить по-тише.

– Слушай, шеф, давай разберемся. Ты что, наелся своих мерзких лекарств?

Дешевый прием, и Спенсер это знал. Шесть недель, которые я провел в «Сент-Джеймс», были сплошным кошмаром. У меня нашли депрессию и нарушение мышления. И я не любил, когда на эту тему шутили. Но тут я решил пропустить слова Спенсера мимо ушей. Я не сда-вался.

– Спенсер, я его видел. Я видел Диллона, и мне нужно все разузнать об этих номерных знаках, и помочь мне можешь только ты.

Спенсер погрузился в молчание. Он огляделся вокруг, словно советовался с невидимыми консультантами и ждал их одобрения. Судя по всему, они его дали, поскольку минуту спустя Спенсер улыбнулся и спросил меня:

– Помочь могу только я?

И похоже, он не шутил.

– Только ты.

– Гарри, нам нужно поговорить. Ты уверен, что с тобой все в порядке?

– Я, Спенс, нашел своего сына. Вот и все.

Спенсер внимательно всмотрелся в меня, взгляд его был серьезен. Кривой усмешки как не бывало. На лице его появились тревога и неожиданная усталость.

– Послушай, – начал он тихо, взгляд его увлажнился и стал пристальным. – У тебя последнее время дела складывались далеко не гладко, я это прекрасно знаю. Напряженная жизнь. Заботы о доме, у Робин сократились часы работы. Черт, пока ты не сказал мне, что съезжаешь из студии, я даже не представлял, насколько туго тебе приходится. Не может ли быть, что это… это видение, – он произнес последнее слово с ударением, – каким-то образом со всем этим связано? Не ты первый видишь то, чего на самом деле нет. Господи, да вспомни всех этих засранцев, которые видели привидения, летающие тарелки или ожившие статуи Девы Марии. Бредовые иллюзии. Суть в том, чтобы понять: это был некий знак. Предупреждение о том, что тебе надо расслабиться, проветрить голову, сбавить темп.

– Предупреждение о том, что надо расслабиться? Да ты сам себя слышишь? Ты как будто зачитываешь пособие по работе над собой. Сделай мне одолжение, не мучай меня этой любительской психоболтовней. Ладно?

Спенсер медленно покачал головой, опустил взгляд на кружку пива и, казалось, обдумывал мои слова. Он был моим другом далеко не первый год. Верным другом. Одним из немногих, кто навещал меня в больнице. Одним из немногих, кто не испугался моих монологов, творческих простоев, отсутствия вдохновения и заработанного душевного расстройства. Мне казалось, что мы с ним знакомы всю жизнь. А порой мне казалось, что моя жизнь началась лишь с того дня, когда я поступил в художественный колледж, встретил Робин и Спенсера и поселился в квартире, которую он предложил мне на съем.

Спенсер долго молчал. А потом он поднял на меня глаза – одна бровь приподнята, в уголках рта притаилась улыбка.

– Не думаю, что ты рассказал обо всем этом своей жене? – сказал он.

– Нет, не рассказал.

– Не рассказал?

– Только тебе.

– Дьявольская честь.

– Так ты поможешь мне или нет?

Спенсер, раздумывая над моим вопросом, тяжело вздохнул и поставил кружку на стол. Полез в карман куртки, достал из него пачку сигарет и оторвал от нее кусок.

– Напиши на обратной стороне этот номер. Я поговорю с Филти.

Я посмотрел на него с благодарностью и накорябал на картонке цифры, которые уже выучил наизусть.

Спенсер взял в руки листок и прищурился.

– Между прочим, это тебе дорого обойдется.

– Я понимаю.

– Тебе придется со мной расплатиться. Не думай: я тебе одолжение, а ты мне шиш.

– Сколько скажешь, столько заплачу.

В ту минуту он мог попросить меня о чем угодно, и я с радостью отдал бы ему все на свете. Все, что угодно, только бы вернуть Диллона. Любую плату.

Мы сидели и молчали. В углу комнаты работал телевизор, передавали новости. Какой-то человек в знак антиправительственного протеста въехал на грузовике по сбору вишен в ворота ирландского парламента. Кран грузовика был расписан лозунгами. Прочесть их все было невозможно. Но один из них гласил: «Англо-яд-банк», а на другом что-то говорилось о пенсионном плане Берти Ахерна. Краем глаза я заметил еще один: «Всех политиков выгнать взашей!»

– Этот парень, – указывая на собирателя вишен, сказал Спенсер, – наверняка вкладывал в недвижимость.

Потом мы распрощались. Увязая в слякоти тротуара, я наблюдал, как громоздкий, неуклюжий Спенсер неторопливо вышагивал по Пирс-стрит; видел, как из-за налетавшего с пристани ветра пальто плотно облепило его внушительную фигуру. Я свое дело сделал. Подбил Спенсера связаться с его приятелями из полиции. Запустил в действие план разыскать владельцев машины с обнаруженными мною номерами. Это было достижение, и мне следовало радоваться, но вместо этого я чувствовал себя опустошенным. Правда, какие-то остатки энергии во мне еще бурлили. Я знал, что должен пойти домой и загладить свою вину перед Робин. Я не очень понимал, как именно я объясню ей умышленный отказ отвечать на ее звонки и сообщения. Какое этому можно найти оправдание? Это странное желание всем своим существом сосредоточиться на одной-единственной иллюзорной цели – найти сына – заставляло меня отречься от всех остальных обязанностей. Я боялся, что стоит мне отвлечься от моей цели хоть на миг, и я растеряю всю свою отвагу. И я не позвонил Робин. И не вернулся домой. Вместо этого я направился в сторону Мэри-стрит повидаться с Ха-вьером.

Хавьер – это предсказатель будущего. У него конторка в подвале под парикмахерской. Он известная личность: работает с картами Таро, гадает по ладони, составляет таблицы, и всякое такое прочее. Хавьер не какая-нибудь гадалка с улицы. Он один из немногих, кто вселял все эти годы в меня надежду. Я позвонил ему, и его помощник сказал мне, что может записать меня на получасовой сеан-с.

Всякий раз, когда я спускался по ступеням к подвалу, у меня по коже пробегали мурашки. В приемной сидела женщина, моя очередь была сразу за ней. Женщина рассказала, что приехала из графства Клэр и добавила: «Он лучше всех». Вид у нее был унылый, и я подумал: интересно, что она надеется услышать в этом подвале, каким сверхъестественным знанием с ней сейчас поделится Хавьер, и изменит ли оно ее жизнь?

После нашей последней годовщины я пообещал Робин, что больше не буду тратить деньги на Хавьера. Она человек благоразумный. Но я пообещал ей это до того, как увидел Диллона.

Хавьер провел меня в заднюю комнату. В тускло освещенном помещении стоял стол и два стула. Стол был покрыт красной бархатной материей. Я почувствовал терпкий запах табака. Вид Хавьера меня всегда успокаивал. У него были седоватые волосы, и говорил он с сильным испанским акцентом. Хавьер спросил меня, какое я предпочту гадание. Много лет назад у меня развился страх перед картами Таро. Помимо внушительного отдела по оккультным наукам в книжной лавке, у Козимо была колода карт Таро, которые он держал в нашей квартире наверху, и время от времени он ими баловался. Но стоило мне к ним приблизиться, как на меня накатывал страх. Я даже не знаю почему. Я помню, как однажды утром Козимо сидел у нас за столом на кухне и поигрывал колодой Таро.

– Не бойтесь, я не собираюсь предсказывать по ним ваше будущее, – сказал он. – Мне для этого карты не нужны.

Когда он мне это сказал? В первый год нашего знакомства? Робин была беременна, и впереди у нас было будущее.

– Эти карты мне дал один мудрый старик из старого квартала, – объяснил Козимо. – Мы играли в покер. У него кончились деньги, и он отдал мне эти карты. Он сказал, что им сотни лет и они из тех краев в Северной Италии, где вьется река Таро. Он сказал, что по-арабски Таро означает «пути». Так вот, пути.

Однако в последующие месяцы Козимо с их помощью все же занимался предсказанием будущего и, хотя я сопротивлялся, пытался обучить этому и меня.

В то утро он вложил мои руки в свои и сказал:

– Эти карты не для забавы, и играть в них нельзя.

Я посмотрел на него с удивлением. Его серьезность казалась совершенно искренней.

– Я могу подарить вам эти карты, но меня страшит то, что вы можете в них увидеть.

Я попросил его, чтобы он объяснил, что именно он имеет в виду.

– Эта колода особая, очень честная и проница-тельная.

Я рассмеялся и потянулся за картами.

– Они расскажут вам то, о чем вы и знать не хотите. Они рассказали мне то, о чем я вовсе не хотел бы знать.

Я отдернул руку.

– Что же именно? – шепотом спросил я.

– Вы можете себе представить, что я вернусь в Лондо-н?