Нас там нет - Лариса Бау

Еще про дядю Николая и его любовь к Комбинации.

У тети Оли, кроме гэдээровской Комбинации и многа помадных тюбиков, не было других достоинств.

Она всегда гоняла дядю Николая: и чекушки не прятать под коммунальной ванной, и ногти стричь только в своей комнате запершись, и ваще…

И собственный муж ее тоже не любил и всегда норовил смыться в выходной. «Меня „дисретация“ ждет, — говорил он, — не успеваю».

Ха, знаем мы такие дисретации. Уж в комбинациях стоят, ждут!

И невыносимые штаны в завскладовском халате говорили, что это баба у него там. У культурных бабы так называются.

Тети-Олин муж был тенью. Так говорила тетя Оля: ну не мужик, тень какая-то, тут, мож, меня убивают, а он пальцем не шевельнет.

Мы бы тоже не шевельнули, такая она была противная. Когда я над музыкальными уроками корпела, она зайдет и давай поправлять, что у меня руки не так висят… и Галю гоняла ноги мыть. Ишь, царица!

У них вообще было не то чтобы весело в квартире, или как тетя Эвридика, Галина мама говорила, в стойле, но много происходило и ожидалось произойти в зависимости от степени пьянства двух мужских жителей — дяди Николая и дяди Орести. Дядя Орести — тети-Эвридикин муж и Галин папа — был политический беженец, командир партизанского отряда и греческий коммунист.

Тетя Эвридика тоже была партизанка, но учение в театральном институте смягчило ее коммунистические мысли, и она вышла из ихней партии, а в нашу не вступила. Дядя Орести, будучи пьяным, проползал спать, разве только иногда останавливался в коридоре немного поплясать, а дядя Николай проползал в общую ванную шарить спрятанную на полу под ванной чекушку, чтобы добавить. Тут приходили невыносимые штаны и били его, лежачего, ногами. Поэтому, если тете Оле именно в это время надо было накручивать бигуди, она шла к нам и шипела про соседей.

Дядя Николай считался хуже всех, самый частый вопрос, который ему задавали все, был «ну сколько можно?». Но ответа никто не ждал, начиналось: дети смотрят, милицанера позову…

Обычно дядя Николай молчал, но иногда срывался в крик: не могу больше! И штаны кричали: не могу больше… и тетя Оля, уж конечно, не могла больше, и греческие коммунисты — столько горя пережили и тут еще…

Но нам с Галей еще долго было интересно и многозначительно.

Хочу покончить с подозрительностью белья простодушно и не психоаналитически.

Для детского человека самая загадочная вещь Дамского Белья — бюстгальтер. Это не только трудное слово, но и сложное архитектурное сооружение, напоминает египетские пирамидки. А если бы сиськи были прямоугольные, то готический собор, а если бы их была одна — зиккурат. А если бы много — то частокол.

В бюстгальтере тех времен было много пуговичек, петелек, бретельки, чашечки и корпус. Этот корпус, я слышала, бывает на «косточках». На каких, куриных или тех, которые собаки едят? А нет! Нету там никаких косточек, это такое выражение! Как нектар амброзия. Железки там.

Всё в Дамском Белье многозначительно и в переносном смысле, и напоминает, и намекает о чем-то неведомом, и служит красоте вообще… А не просто чтоб грязь и пыль не попадала в попу, или чтоб сиськи не болтались, когда тетеньки бегут за автобусом.

Это мужское белье должно быть таким, чтобы в нем было возможно или удобно сидеть в танке, на рынке или стоять на посту.

Мужское белье тех времен было так пугающе отвратительно и на цвет, и на ощупь, что я даже спрашивала, нельзя ли жениться на женщине, чтобы избежать сатиновых трусов, носков и кальсон.

Конечно, я очень любила дедушку несмотря ни на какие кальсоны, но чтоб еще муж с кальсонами? Ну нет, это уж слишком! А если к ним вдобавок еще усы и шерстяная грудь? И ногти на ногах, как у рабочего экскаваторного завода соседа дяди Николая, которые вылезают из этих страшных носков?

Хорошо, что мой возлюбленный Старый Военный Доктор всегда ходил одетый в красивую военную форму и обутый в закрытые ботинки.

И, конечно, у него не было кальсон, никаких кальсон! Просто серые носки. Я видела, когда он в машину залезал! Хотя у моего доктора такое очарование души, что даже если бы и кальсоны, ох, даже если бы…

Выражение чувств

Я вообще-то была суровая девочка, плакала редко и без свидетелей. Но один раз случилось мне заплакать публично, да еще так горько, что я помню это до сих пор.

Одна культурная знакомая бабушки приходила к нам в гости. Мне нравилось, когда она к нам приходила, они пили чай, и знакомая эта не лезла ко мне с нетактичными просьбами: рассказать стихотворение с выражением или сплясать.

Зимой у нее было еще одно хорошее свойство: у нее вокруг шеи имелась отстегнутая лиса с мордочкой и стеклянными глазами, ее звали горжетка, и мне давали ее поиграть.

Мне было жалко лису, в глубине ума я понимала, что лиса уже мертвая. Ей было очень страшно, когда на нее напали и убили, и вся моя душа от этого переворачивалась так, что даже в ногах было жарко, а в животе — холодно. Но играть с лисой хотелось, хотелось гладить ее, чувствовать приятный щекотливый мягкий мех. Поэтому я на время забывала, как ее убили, и думала, что я ее так жалею. Позже я поняла, что это называется подлость и самообман. Но этого не избежать потом, во взрослости жизни, так что надо привыкать по чуть-чуть к подлости путем удовольствия от лисьего меха.

В общем, старушки чай пьют, болтают, хихикают или плачут, а я лису глажу, тоже с ней болтаю и жалею.

А потом мы пошли их (с лисой) провожать на троллейбус, и, когда старушка уже в дверях поднималась, ее прищемило. И лисье личико прищемило. И стеклянный глаз выпал из перекосившейся зажатой лисьей мордочки.

Мало того что ее тогда убили, так сейчас еще зажали дверьми, и глаз выпал и разбился на мелкие кусочки!

Это непереносимо никогда!

Воспитанная барышня должна вести себя так, будто на нее всегда смотрят.

— Даже в туалете? — Это называлось идиотничать. Но оказывается, в каком-то смысле да, после настоящей барышни в туалете было пристойно, сразу видно, какой культурный человек там был. Я уж помоталась по сортирам и необъятной родины, и других далеких стран, и я вам так скажу: барышень мало.

Или, например, нельзя на людях поправлять трусы, вытирать сопли о платье. Дома полагались цирковые упражнения с вилкой и ножом без страховки и не сметь жевать салфетку! Сидеть прямо, в гостях конфеты не хватать горстями или вообще не хватать! Не вздыхать и не смотреть на них красноречиво!

А во дворе быть барышней совсем было неуместно. Все воруют черешни, а ты не смей. И если кто-то бегает с дохлой крысой на палке — ты тоже не смей бегать с ним и визжать.