Мы вчера убили послезавтра - Платон Планктон

- Привет лисенок! Молодец, что смогла приехать.

Олеся выглядела подавленно. Дима сменил тон и уже без веселья в голосе спросил:

- Что случилось?

- Я сегодня утром в больнице была.

- И?

- Нужна операция. Тянуть нельзя. Предлагали лечь сегодня, а я попросилась на завтра.

- Так срочно?

- Я же говорю, нельзя время терять. Меня опять тот американец смотрел. Говорит, что можно полностью вылечить, если не затягивать с операцией. Так что не все так плохо. Ну, по крайней мере, он так считает.

- Олеся!!! Так ведь там условие, стерилизация ...

- Я знаю, но выбора-то нет и тянуть нельзя. К тому же какая разница, я же все равно ущербная.

- Что? Что ты сказала?

- Я говорю, у меня не должно быть детей, я же ущербная.

- Да какая ты ущербная? Да что ты несешь? Кто тебе это сказал?

- Так доктор этот сказал. Мы же вместе были.

- Да мало, что он тебе говорит, он же американец. Они же враги! Они хотят, чтобы нас вообще не было! Извести нас хотят всех. Поэтому и райские условия для бездетных стариков и чуть что стерилизации эти! Тебе Серый не зря рассказывал, зря ты его не слушала. Ущербная ... сами они ущербные! Слово-то какое придумали, твари. Нормальная ты. Только заболела. Причем из-за этих же тварей заболела. А мы тебя вылечим, и ты обязательно родишь ребенка. Нашего с тобой ребенка. Понимаешь? Нашего!

- Нет. Ничего не выйдет. Мне детей нельзя с моей болезнью иметь.

- Можно! Это все вранье! Им просто нужно тебя стерилизовать. А тебя можно вылечить без этой уродской стерилизации, и дети у нас будут.

Олеся смотрела на Диму как на маленького. Она взяла его руку, посмотрела ему в глаза и нежно, но твердо произнесла.

- Ничего, я понимаю, что трудно вот так сразу принять, я тоже весь день плакала. Но надо жить дальше. И они обещали меня вылечить. Американцы - лучшие врачи. Они намного умнее наших. Если бы не они у нас бы вообще больниц не было!

Дима выдернул руку. Он не мог поверить, что это говорит его Олеся. Он почти срывался на крик:

- Да чего они могут обещать? Они твари, американцы твои. Они вообще рады бы нас всех усыпить, но кто ископаемые добывать будет и трубу обслуживать? Вот и стерилизуют вместо усыпления.

Олеся начала гладить Диму по голове, так как будто это он, а не она, был тяжело болен.

- Дима, милый, ты устал. Ну что ты говоришь такое, а? Успокойся. Все не так плохо. Вон Эдик говорит, что ущербным быть в какой-то степени и здорово. Бесплатная медицина, нет запрета на употребление наркотиков.

- Каких наркотиков? Ты что пробовала?

- Нет, но Эдик говорит, что легкие наркотики можно получить в "Центрах Либерализации Молодежи". А раз их раздают, значит, они не опасные.

- Я убью твоего Эдика. Ты в нем что, утешение нашла?

- Эдик хороший, просто у него не сложилось в жизни. Он рассказал, что он тоже ущербный, но смирился и нашел в этом плюсы. И теперь помогает таким как я. Как хорошо, что мы вместе работаем.

- Он пидор, да еще оказывается и наркоман. В этом не может быть никаких плюсов.

- Дима, не надо! Прошу тебя! - На лице Олеси отобразилась боль. Ее Дима говорил такие страшные слова. Да что же с ним случилось такое!? А Дима уже не знал, что ему делать. Мозги Олеси были настолько забиты пропагандой, что с "этой стороны стекла" промыть их было уже невозможно. Оставался только один шанс. Думать было некогда, и Дима за пару секунд решился рассказать Олесе всю правду. Разом и без подготовки.

- Олеся. Я очень тебя люблю. И хочу тебе только добра. Пойми меня правильно, а если не можешь понять, просто поверь мне. Я знаю, что нужно делать. Мы уедем в Белоруссию. У меня там друзья. Они помогут.

- Ты связался с белорусами? - Олеся на секунду потеряла дар речи. Она не верила своим ушам, стояла и ждала, что он скажет, что этот весь разговор глупая шутка. Но Дима оставался серьезен.

- Я не связался. То есть, не то чтобы... но даже если и так, какая разница? Они обещали вылечить тебя. Нужно просто тебя туда переправить.

- Дима! Я тебя боюсь! Ты говоришь страшные вещи. Белоруссия ужасная страна. Она же тоталитарная. Там диктатура, Дима!

- Тебе не все равно? Да и нет там никакой диктатуры. Зато есть бесплатные больницы и никакой стерилизации. И ты пойми, там тебя наши лечить будут. Они же нам роднее, чем эти оккупанты американские!

- Дима! Мне не все равно! Диктатура это очень плохо! Я не хочу, чтобы меня лечил кровавый режим! Я лучше умру!

- Умрешь. Такими темпами все умрем. Причем дураками умрем. Какой кровавый режим? Нет там никакого кровавого режима. Там вообще все здорово!

- Ты так говоришь, потому что ты там не был. Вот нам в школе на уроке согласия рассказывали...

- Да сидел я на этих уроках согласия! И по основам толерантности у меня пятерка! Ты пойми, школа это одно. Это пропаганда. А я видел как агенты из "1000 Правых" людей убивают! - Не выдержал и прервал ее Дима. И тут же понял, что сболтнул лишнего. Глаза Олеси расширились от ужаса. Она смотрела на него так, как будто бы Дима только что вернулся из лепрозория, где провел пару месяцев, а сейчас предлагал почесать ему спинку. Она медленно пятилась от него и не отводила от него глаз. Дима не замечал состояния Олеси и распалялся все больше:

- А потом я белорусов встретил. Нормальные ребята. Я им помог, а теперь они помогли нам. Они тебя вы-ле-чат! Вот гляди!

Дима достал конверт, раскрыл его. Вытащил паспорт с билетами и протянул Олесе. Шок, который она испытала, увидев свое фото на паспорте с чужой фамилией не передать. Она беспомощно смотрела на то на паспорт, то на Диму. Потом собралась с силами и спросила:

- Дима, что ты для них сделал?

- Ну, понимаешь... Долго объяснять.

- Они тебя завербовали, да? Дима, милый, надо покаяться. Пойдем вместе! Мне тоже надо покаяться, ты же это все из-за меня затеял. Вот увидишь, мы покаемся, и нас обязательно простят. Мы будем каяться, пока не простят!

- Да не будем мы каяться.

Дима понимал, что поезд уходит все дальше и дальше. Он изо всех сил цеплялся за него, но шансов удержаться не было. Олеся была потрясена и шокирована.

- Как не будем? А как с этим жить? Дима, ты же предал Родину. Я помню на семинаре нам говорили... помнишь семинар по противодействию диктатуре? Его еще такой милый мужчина из Польши проводил? Он так и сказал, покаяние единственный способ избавиться он стыда за содеянное.

- От какого стыда? Я ничего плохого не сделал. Мне не стыдно!

- Как не стыдно? Да ты посмотри на эти билеты. Дима они же на самолет, который в Минск летит!

Она уже отказывалась понимать происходящее. Дима предал Родину. Дима связался с белорусами. Дима стал говорить ужасные вещи про американцев. И ему не было стыдно. Она вдруг все поняла. Это был другой Димка. Это вообще не Димка был. Это был какой-то монстр, а не человек. У него были непонятные друзья, он подвергал сомнению авторитет американских врачей, и что самое страшное, он не хотел каяться. Сейчас, когда она, его невеста, предложила ему ради их светлого будущего бросить все и покаяться, он отказался. Это был не Дима, это было чуждое чудовище, под внешностью Димы на какое-то время обманувшее ее и втершееся к ней в доверие. Олеся это поняла отчетливо и вопреки ожиданиям, это не принесло ей той боли, о которой она с ужасом думала и к которой готовилась.

Как в детстве, когда они с мамой полдня искали пропавшего котенка Кузю, она рыдала, боялась, что с Кузей что-нибудь случиться, а потом пришла соседка и сказала, что Кузю съел ее доберман. Соседка вернула бантик с Кузиной шеи и в качестве компенсации преподнесла Олесе торт. И она вспомнила, как за одну секунду боль прошла, потому что пришло понимание того, что ничего не вернуть. Кузи больше нет, и значит, плакать смысла не имеет. Слезы высохли сами собой. Они сели пить чай с тортом, соседка весь вечер извинялась за добермана. Как-то сама собой с того чаепития началась жизнь без Кузи.

А сейчас у нее начинается жизнь без Димы. Димы нет, его съел монстр. И не надо слез, надо купить торт и попить чаю. Ведь ничего уже не вернешь, Димы то больше нет. Вместо Димы на нее смотрел какой-то посторонний человек.

- Молодой человек, разрешите! Мне идти надо! - С этими словами она отстранила Диму, бросила конверт с билетами и паспортом на асфальт и медленным, но одновременно очень ровным и четким шагом пошла в сторону метро.

Дима не бросился ее догонять. Он уже знал, что это бесполезно.

Охота на охотников

Дима не помнил, как он доехал до дома. Не помнил, как оказался в квартире. В отличие от Олеси он не был готов к такому молниеносному расставанию. Да он ведь ради нее жизнью рисковал, а все оказалось зря. Зря, зря, зря! Дима чувствовал, как внутри него закипала ненависть. Но ненависть эта не была направлена на Олесю. Она была не виновата, ее сделали такой. Дима ненавидел тех, кто вкладывал в головы леровцев все это дерьмо про покаяние! Тех, кто восхвалял либеральные права. А на самом деле у граждан ЛЕР было одно право - либерально сдохнуть, по возможности не причиняя никакого беспокойства окружающим. Встретил бы он Глеба пораньше, узнал бы от него про всю эту муть, которая в ЛЕР творится, может тогда удалось бы и Олесю спасти.