Фокус-покус - Курт Воннегут

В папке хранились рапорты частного детектива, которого Уайлдер нанял следить за моей личной жизнью. Они касались только второго семестра, так что эпизода в скульптурной студии там не было. Легавый донес о 3 из 7 встреч с Приглашенной Художницей, о 2 с женщиной от ювелирной компании, принимавшей заказы на кольца классов, и о 30 или около того – с Зузу Джонсон, женой Президента. Он не пропустил ничего из наших с Зузу выходок за весь второй семестр. Только 1 эпизод он истолковал неправильно: когда я поднялся на чердак конюшни, где покоились Лютцевы колокола до постройки башни и где 2 года назад был распят Текс Джонсон Я пошел туда с теткой студента. Она хотела посмотреть на старинные соединения балок с центральным брусом – по профессии она была архитектор. Оперативник решил, что мы с ней занимались там любовью. Ничего подобного.

Любовью мы занимались поближе к вечеру, в каптерке при конюшне, в тени Мушкет-горы на закате.

____________________

Ознакомиться с содержимым уайлдеровской папки мне предстояло только через 10 минут. Уайлдер и еще кое-кто из присутствующих хотели разобраться, обсудить, что их так беспокоит в моем поведении – а именно, тот вред, который я, по их соображениям, причиняю юным умам. Мои сексуальные подвиги с женщинами старше меня Попечителей не особенно интересовали – о Президенте Колледжа я не говорю, – разве что в качестве подручного средства, которое очень пригодится, чтобы не пришлось возиться с выяснением щекотливого вопроса – нарушены мои права в свете Первой поправки к Конституции или нет.

Прелюбодеяние оставили напоследок, как пулю в лоб, после того, как расстрельная команда изрешетит меня, как швейцарский сыр.

____________________

Для Текса Джонсона, тайного литовца, содержание папки было куда серьезнее, чем для тех, кто просто собирался с ее помощью сковырнуть меня с места. Для него это было унижение похуже, чем для меня.

Хорошо еще, что они ему сказали, что мой роман с его женой – дело прошлое.

Он встал и попросил разрешения покинуть собрание. Он сказал, что предпочел бы не присутствовать, когда Совет вторично будет рассматривать «все прочее», по выражению Мадлен.

Ему разрешили выйти, и он собирался, судя по всему, уйти молча. Но когда он уже взялся за ручку двери, у него вырвались два слова, словно они его душили. Это было название романа Постава Флобера. Флобер написал про жену, которой надоел ее муж и она впуталась в неописуемо глупую интрижку, а потом покончила с собой. – «Мадам Бовари», – сказал Текс. И вышел.

____________________

Он уже был рогоносцем, а впереди его ждало распятие. Интересно, сбежал бы его отец с корабля в Корпус-Кристи, знай он, какой уготован конец его единственному сыну в условиях Американского Свободного Предпринимательства.

____________________

Я читал «Мадам Бовари» в Уэст-Пойнте. Роман был в списке обязательного чтения для студентов, на тот случай, если нам придется общаться с культурными людьми, чтобы мы не ударили в грязь лицом. Конечно, если такой случай представится. Мы с Джеком Паттоном читали «Мадам Бовари» одновременно, в одном классе. Я потом спросил, какого он мнения о романе. Как вы догадываетесь, он сказал, что чуть не лопнул со смеху.

Точно так же он отозвался и об «Отелло», и о «Гамлете», и о «Ромео и Джульетте».

____________________

Скажу вам как на духу: я до сих пор так и не решил, был Джек Паттон умный или тупой как пробка. До сих пор не могу понять, зачем он прислал мне ко дню рождения, незадолго до того, как снайпер достал его великолепным выстрелом в Хюе, (произносится как Уэй), завернутый в подарочную обертку номер порно-журнала «Черный поясок». Но вот чего ради он прислал этот номер – чтобы я разлакомился, глядя на девочек, одетых только в черные пояски для подвязок, или чтобы я прочел потрясный научно-фантастический рассказ, который назывался «Протоколы Тральфамадорских Мудрецов»?

Но к этому я еще вернусь.

____________________

Понятия не имею, читал ли кто-нибудь из членов Совета «Мадам Бовари». Двоим из них пришлось бы заставить кого-то читать книгу вслух. Так что не я один был озадачен последними словами Текса Джонсона под занавес.

Я бы на месте Текса, пожалуй, постарался как можно быстрее исчезнуть из студенческого городка – может быть, утопить свои горести в компании неученых типов в «Черном Коте». Я сам оказался там к концу дня. Вот было бы забавно, если бы мы с ним встретились там – пара пьяных вдрызг неразлучных друзей в кафе «Черный Кот». Было бы что вспомнить.

____________________

Представьте себе, как я ему говорю – или он мне говорит, – и оба мы лыка не вяжем:

– Я тя люблю, фукин ты фын… Ты мя поммаешь?

____________________

У одного из членов Совета был на меня зуб, по личным причинам. Это был Сидней Стоун, который, по слухам, сколотил состояньице в 1 000 000 000 долларов всего за 10 лет, главным образом за счет комиссионных при распродаже движимой и недвижимой собственности Америки иностранцам. Его коронным номером оказалась перепродажа И.Г. Фарбениндустри в Германии, так сказать, собственности прежнего хозяина моего отца, И. Ай. Дюпона и Компании.

– Я многое мог бы простить под дулом пистолета, так сказать, Профессор Хартке, – сказал он. – Но только не то, что вы сделали моему сыну.

Сам он не учился в Таркингтоне. Он одолел школу бизнеса в Гарварде и экономический факультет Лондонского Университета.

– Фреду? – сказал я.

– На случай, если вы этого не заметили, – сказал он, – у меня только 1 сын в Таркингтоне. У меня вообще 1 сын, где бы то ни было.

Значит, этот 1-ственный сын, пальцем не пошевельнув, в 1 прекрасный день будет тоже стоить 1 000 000 000.

– Что я сделал Фреду? – сказал я.

А вот что я сделал Фреду: я видел, как он украл в Таркингтоне пивную кружку из нашего книжного магазина. Но то, что сделал Фред Стоун, было хуже, чем кража. Он взял кружку, выпил несколько воображаемых тостов за меня и кассира – кроме нас там никого не было – и вышел.

Я только что пришел с педагогического совета, где проблема воровства в студенческом городке обсуждалась в энный раз. Директор книжной лавки сказал нам, что есть только одно заведение, где процент похищаемого товара выше, чем в его лавке: это Гарвардский Кооперативный книжный ларек, в Кембридже.

Поэтому я вышел следом за парнем на Центральную Лужайку. Он шел к своему мотоциклу «Кавасаки» на студенческой стоянке. Я подошел к нему сзади и сказал спокойно, очень вежливо:

– Я думаю, тебе лучше пойти и поставить эту кружку на место, Фред. Или заплатить за нее.

– Ах, неужели? – сказал он. – Вы так думаете? И он швырнул кружку о парапет Воннегутовского Мемориального Фонтана. Она разлетелась на мелкие кусочки.

– Если вы так думаете, – сказал он, – можете сами поставить ее на место.

Я доложил об этом случае Тексу Джонсону, который посоветовал мне не брать в голову.

Но меня это задело за живое. И я написал письмо отцу парня, но никакого ответа, до сегодняшнего дня, не получил.

– Я никогда не прощу вам того, что вы обвинили моего сына в воровстве, – сказал его отец на собрании Совета. Он привел мне цитату из Шекспира как бы от лица Фреда. Мне, очевидно, следовало вообразить, будто со мной говорит сам Фред.

– «Кто тащит деньги – похищает тлен, – сказал он. – Что деньги? Были деньги, сплыли деньги. Они прошли чрез много тысяч рук. Иное – незапятнанное имя. Кто нас его лишает, предает нас нищете, не сделавшись богаче6».

– Виноват, сэр, прошу прощения, – сказал я.

– Поздно, – сказал он.

17

Среди членов Совета был 1, которого я считал своим надежным другом. Мои слова, записанные на пленку, показались бы ему забавными и не лишенными интереса. Но его как раз и не было. Его звали Эд Бержерон, и мы с ним много раз вели откровенные разговоры о загрязнении окружающей среды, и о нечестных махинациях на бирже и в банковском деле, и так далее. По пессимизму он мне мог дать сто очков вперед.

Свое состояние, такое же старинное, как у Мелленкампов, и заключенное в наследственных нефтяных скважинах, угольных шахтах и железных дорогах, он превратил в деньги, распродав все иностранцам, чтобы всецело посвятить себя изучению и охране природы. Он был Президентом Федерации охраны живой природы, и его фотографии природы и диких животных Галапагосских островов печатались в «Нешнл Джеографик». Журнал даже поместил на обложке его фотографию, изображавшую морскую ящерицу, игуану, которая грелась на солнышке, жуя водоросли, а рядом с ней отощавший пингвин явно подумывал о других злободневных событиях, каковы бы они ни были в тот день.

Эд Бержерон был не просто моим закадычным другом. Он был ветераном нескольких ТВ-шоу Джейсона Уайлдера, посвященных борьбе за сохранение окружающей среды. В библиотеке я не нашел ни одной видеопленки с записью этих страстных перепалок, но в тюрьме 1 была. Она возникала откуда ни возьмись примерно каждые 6 месяцев на телеэкранах, которые никогда не выключались.