На земле московской - Вера Алексеевна Щербакова

Данила избегал Нины, обходил стороной ее станки. Он похудел, стал неразговорчив и мрачен.

Однажды они столкнулись с ним у лестницы лицом к лицу, и оба в первые секунды растерялись. В серых глазах Данилы мелькнул было знакомый огонек радости, как всегда при встречах с Ниной, — и тотчас погас. Сухощавое, чисто выбритое лицо его будто каменело с каждым мгновением.

— Желаю тебе счастья, Ниночка, — первый заговорил он, но руки не подал. Она холодно поблагодарила:

— Спасибо, — и заспешила от него. Самолюбие ее было задето, а сердце стучало. До чего же легко уступает другому, словно и не любил вовсе!

— Ниночка, — спросила вечером Катя, посматривая на подругу с подозрительным сожалением, — откройся мне, что тебя тревожит? Ты выходишь замуж по любви, Виктор сам не свой от радости. Так, может, его родители против?

Нина промолчала, гася в душе вспышку гнева. Зачем они все лезут к ней: Катерина, Данила…

В доме у Луниных Нину встретили со всем радушием. Григорий Петрович, «чувствительный к женской красоте», — как он характеризовал себя, весьма одобрял выбор сына.

— Можешь себе, мать, представить, сколько у Нины было ухажеров? — изливал он перед женой свои соображения, — а девушка выбрала нашего отпрыска. — Он назидательно поднял длинный, сухой указательный палец и тут, сообразив, что, чрезмерно хваля будущую сноху, он этим как бы принижает своего сына, поправился: — Оно, конечно, за нашего Витеньку любая краля пойдет, потому что всем парень взял!

— Золотой рыбкой жить у нас будешь, — в ответ на какое-то ласковое слово Нины брякнул ей захмелевший хозяин дома.

Виктор поморщился: не в духе времени сказал старик, ну да зато от души!

Потом Григорий Петрович пустился в воспоминания, вороша свое партизанское прошлое. Взгрустнув, он показал Нине правую, короткую от ранения руку, из-за которой вынужден теперь торчать в тылу…

Гостья сочувственно осведомилась, не болит ли рука.

— Как ей не болеть… К погоде лучше всякого барометра дает себя знать!

Виктор поехал провожать невесту из теплого отцовского дома в бывшее общежитие, где она доживала последние дни. Он ухаживал за ней с заботливостью мужа и без умолку говорил о том, как судьба правильно распорядилась, познакомив их через подругу-соседку! Нина соглашалась с ним, чувствуя себя кроткой и умиротворенной.

Свадьба была назначена на день рождения Виктора, — ему исполнялось двадцать лет. При его солидности — росте, плечах, неторопливой походке, чуть-чуть надменному выражению белого холеного лица — Виктору можно было дать больше.

Неожиданно для них самих, жених с невестой распрощались более чем холодно. Виктор ревновал ее к Седову, не к теперешнему, а к прошлому, прочили тому успех, который, возможно, и был бы, не явись Виктор.

Нина мирилась с его ревностью, и ей даже немного льстило: вот как она любима! Но сегодня… Обнимая ее, Виктор усмехнулся.

— Сколько лет за тобой топал этот Седов, а вот остался с носом.

Нина вырвалась из рук Виктора и, не попрощавшись, побежала в подъезд: никаких насмешек она не намерена терпеть от него, пусть знает!

Лунин догнал ее, схватил за руку. Расширенные от гнева глаза под решительно сведенными бровями напугали его.

— Ниночка, прости меня, дурака ревнивого, — смиренно попросил он.

А через минуту, шагая на ночлег в комитет комсомола, Виктор вдруг почувствовал раскаяние, что не выдержал характера. Сердился он и на отца за его неуемные восторги перед Ниной, которые наверняка вскружили ей голову.

«Ах, красавица, ах, распрекрасная… А сам в доме персона», — сердито думал Виктор, восставая против роли подопечного. Он и так всегда уж и во всем уступал Нине, и теперь, очевидно, это будет трудно изменить. Да и неизвестно, какое место в их жизни достанется Седову, ведь он ежедневно в цехе станет мозолить глаза Нине своей покорной влюбленностью.

«Ну нет, к черту… Женюсь, а там посмотрим! Выжить бы Седова с завода!»

У Нины предстоял на завтра трудный день: дежурство по цеху. И это было настолько уважительной причиной, что Катя ничего не заподозрила, когда на ее вопрос: «Чем закончилась встреча с родичами?» — Нина весьма натуральным голосом отмахнулась:

— Завтра расскажу, спать надо.

Ночь выдалась спокойная, без стрельбы и тревоги. На работу все пришли выспавшиеся, с хорошим самочувствием.

— Может, выдохся супостат, силенок не хватает, а, Катя? — робко высказала свои предположения Елизавета Вагонова. Одетая в стеганку поверх халата и в валенки с галошами, разбухшими от эмульсии, она искательно заглядывала на девушек-работниц.

— Не знаю, тетя Лиза, — вздохнув, ответила Катя, не желая огорчать женщину. А про себя подумала:

«Просто была нелетная погода…»

Часам к десяти сквозь замаскированные фонари крыши и окна стали проникать лучи редкого в это время солнца.

— Ох, никак ждать гостей! — пробормотала тетя Лиза, поправляя на могучем плече лямку противогаза.

Воздушную тревогу на заводе объявляли сиреной — басовитой, низкой.

Сирену подавали лишь в тех случаях, когда непосредственная опасность нависала над заводом. Тогда работа приостанавливалась и все, кроме дежурных, обязаны были уходить из цехов.

— Тревога! — крикнули за спиной Кати, за мгновение до того, как она услыхала рев сирены. — Эх, нелегкая их принесла, работать не дают…

В проходах между станками уже бежали люди в распахнутые пожарниками двери, бежали во двор и на сквер, где были выстроены укрытия.

— Давай, Катюша, в бомбоубежище, быстро!

Нина видела, как Катя только что заправила новое кольцо и поняла, что ей жаль останавливать на ходу станок, выводить из строя резцы. Оттолкнув ее, Нина сама нажала кнопку выключения: мотор взвыл, заскрежетали резцы по металлу.

«Черт с ними, человеческая жизнь дороже любых резцов!» — пронеслось у Нины в мыслях.

Они бросились было друг к другу то ли обняться, то ли пожать руки, но широкая, зловещая тень от крыльев бомбардировщика, что пронеслась над стеклянной крышей, напугала их и отбросила в разные стороны.

— Счастливо продежурить, Ниночка, тебе и тете Лизе, — крикнула впопыхах Катя.

На улице большое зарево пожара поднималось за домами. Несмолкаемо стреляли зенитки, свистел воздух, и чем-то горячим пахнуло в лицо Кати.

На какую-то долю секунды она приостановилась, плохо соображая, куда бежать дальше, но чья-то рука увлекла ее за собой.

В щели было темно, душно. Катя на ощупь пристроилась на скамейке, прислушиваясь, что делается наверху.

— Должно быть, прорвалось немало, — прошептал рядом знакомый женский голос, и тотчас глухой удар потряс землю. Посыпался песок с потолка, и лампочка качалась и качалась, пока кто-то не догадался остановить ее.

— Товарищи, похоже, прямое попадание в завод, — взволнованно крикнул пожилой мастер, затем властно, с командирскими нотками: — Мужчин попрошу за мной!

В бомбоубежище в одну минуту поредело, и от этого стало