Наследница старой башни (СИ) - Ром Полина

Я понимала, что когда-то этот чахлый лесок был вполне себе здоровым массивом, но вырубка на дрова и отсутствие ухода превратили его вот в это самое убожество. А кислые воды гниющих на болотах растений не давали новым деревьям развиваться нормально. Отсюда все эти жутковатые кривые сосенки и осины. Но я понимала также, что тут поможет только время.

За грибами я ходила с местными женщинами, вызывая недоуменные взгляды. Но Леста была стара, у Норы не слишком хорошее зрение, как выяснилось. А грибы – хороший заменитель мясного белка. Так что низки грибов висели во всех доступных местах, по комнатам башни, сарайкам и просто под навесом.

Зелень я также сушила. Укроп и петрушка, базилик и тмин, разное другое. С чаем уже было чуть сложнее: требовался процесс ферментации, а для этого листья приходилось перетирать в ладонях. Разумеется, ладони постоянно были окрашены в разные оттенки зеленого, рыжего и желтого. Леста хмурилась и бурчала. Зато мешочки с чайными смесями поражали своим разнообразием.

Из-за болот воздух имел повышенную влажность, и хранить все это добро приходилось в той самой полуподвальной кухне. За счет того, что там ежедневно и не один раз разводили огонь, это было самое сухое место в доме.

В погребе, который отстоял от башни метров на двадцать и представлял собою вырытую в холме нору, появились первые бочонки с солеными огурчиками.

Предварительно, конечно, пришлось вычистить нору, вынести все сгнившие за это время деревянные ящики, сменить полки, дверь-люк в сам погреб и замок на двери. Все покрыли толстым слоем свежей извести. Сделано это было вовсе не для красоты. Побелкой удалось изгнать из погреба большую часть мокриц и прочих мерзких многоножек, да и воздух стал посуше. Теперь здесь пахло смородиновым листом и хреном, стояли первые «запаянные» воском горшки с сушеными овощами, пустые ящики дожидались картофеля и морковки.

Очень радовали горшки с крупной красной фасолью. Горох был мелковат и не слишком уродился, а вот фасоль выросла просто отменная. Я всыпала в каждый горшок по горсти золы: это убережет от шашеля. Просто перед употреблением придется тщательно промывать зерна, но это не так и сложно. А еще я добавила туда по нескольку зубчиков чеснока. Способ старый, но проверенный, лучше перестраховаться. Я прекрасно помнила, как шашель в конце девяностых буквально за месяц сожрал у меня трехлитровую банку фасоли.

Я даже рискнула залить воском пару горшков томатов в собственном соку. Надо будет проверить, приживется ли такой способ хранения. С аджикой было значительно проще – чеснок не даст запасам испортиться.

С сушкой овощей возникали проблемы. Слишком большая влажность воздуха несколько раз приводила к появлению плесени. В конце концов я стала делать так: первый этап сушки проходил в печи или над нею. Выпаривая изрядную часть влаги, я предохраняла продукты от закисания. Проблемно было то, что возможность регулировать температуру практически отсутствовала. Пару раз я портила готовые овощи, когда печь была слишком горячей. Это было очень обидно!

А потом, вторым этапом для окончательного досушивания всей «семьей» мы медленно и методично нанизывали овощные пластины на суровую нитку и развешивали связки в одной из сараек под самой крышей.

По моей просьбе в этой сарайке были проделаны отверстия в стенах со всех сторон, что неизбежно приводило к сквознякам. Так что и помидоры, и даже кусочки баклажанов доходили до нужной кондиции. Но все это добро приходилось почти ежедневно проверять: не появилась ли плесень, не слиплись ли ломтики, пора уже снимать и освобождать место или еще нет?

Думаю, за лето мы таким образом использовали несколько километров нитей. Тут трудиться приходилось всем, даже Элли. Впрочем, малышка меня радовала. И тем, что сильно окрепла, и тем, что оказалась милой, послушной и не избалованной. Однажды у нас состоялся любопытный разговор. В тот раз мы вдвоем нанизывали пластины моркови, сама девочка справлялась уже вполне успешно, да и я была рядом, для проверки. Нора возилась на кухне, а Леста затеяла большую стирку.

-- Госпожа Любава, а зимой мы будем это кушать?

-- Конечно, Элли. Мы все делаем для себя самих.

-- А Нора и Леста? Они тоже будут это кушать? – она смотрела на меня с какой-то тревогой и озабоченно хмурила лоб.

-- Обязательно. Они тоже много работают.

-- А дома Нора отдельно кушала. Я ей иногда булочку оставляла: мне ее жалко было. А папа однажды увидел и ругался.

Глава 25

Это было первое упоминание Элли о моем покойном муже, и мне, пожалуй, стало даже любопытно. Сейчас, когда я понимала, что мы действительно выживаем, а не живем, мне казалось странным, что покойный барон совсем не позаботился о беременной жене. Да и руки были заняты, а голова свободна, потому я начала аккуратно выспрашивать Элли.

Многие вещи она не знала, но о многих говорила со слов прислуги. И не только Норы, а и других горничных. При ней вели беседы, не слишком стесняясь: что может понимать ребенок?! А у ребенка было мало жизненного опыта, зато прекрасная память. Да, кое-что она не понимала, а просто запоминала и теперь охотно делилась сведениями. Элли нравилось общаться. До переезда на нее обращала внимание только нянька, а этого девочке было мало. Играть же с детьми прислуги ей никогда не разрешали.

Опираясь на полученные от Элли сведения, я аккуратно задавала вопросы то Лесте, то Норе и со временем кое-что узнала о покойном муже. *** Жульф фон Розер вел совершенно обычную жизнь: занимался землями, присутствовал на крестьянских разбирательствах, верша правосудие. В своих владениях он был верховной властью. И, разумеется, имел любовниц среди селянок, которых периодически менял. Впрочем, по местным меркам это было почти нормально, тем более, что потом он давал за надоевшей женщиной приличное приданое. Так что они выходили замуж и спокойно жили дальше. Более того, попасть к нему в любовницы было очень даже выгодно. Он мог стать отцом кучи бастардов, если бы не одно «но»: одну из дам еще в самом начале своей удобной и веселой жизни он поймал на связи с другим. Она первая родила ребенка. С тех пор все дети оставались в деревне. По отзывам крестьян, господин Розер был не из самых плохих хозяев. Да и к женщинам своим относился весьма прилично, так что соблазнить барона мечтали многие девицы. Изменения в характере покойного барона начались еще до дня его свадьбы. После сватовства и подписания бумаг Жульф фон Розер успешно наградил и отпустил последнюю свою девицу и перестал наезжать в поисках новых «впечатлений». Когда ему приходилось вершить суд, что было обязательным правилом и по королевскому указу происходило не реже раза в месяц, был рассеян, улыбчив и очень снисходителен. Даже помиловал и не изгнал с земель браконьера, который признал вину и покаялся, что хотел, продав оленя, сделать подарок своей невесте. Раньше за такое грозил десяток плетей и приказ покинуть баронство немедленно. В общем, в городе и селах с любопытством ожидали новую баронессу, не предвидя для себя худого. Конечно, сплетничали, но вполне дружелюбно. Гром грянул сразу после свадьбы: молодой муж устроил дикий скандал и принялся пить. Вскоре завел себе любовницу в городе и приставил для охраны к ней собственных солдат. Говорят, девице даже на рынок и в храм Господа запрещалось ходить без сопровождения. Барон почти перестал интересоваться землями и на суд частенько приходил, будучи сильно навеселе. Зато привечал семью своего двоюродного брата Варуша, был имянарекателем* для двух его дочерей, дарил девочкам платья и украшения и даже оплатил пристройку к их городскому дому. Почтительно относился к невестке, жене Варуша, госпоже Белинде. Ругаясь с женой, что делал барон регулярно и не всегда приватно, он постоянно ставил госпожу Белинду в пример. О том, что и как случилось с невестой, а потом и женой барона, юной баронессой Любавой фон Розер, сплетничали много. Кто говорил, что он поймал ее прямо в день свадьбы целующейся с другим, кто говорил, что она не сохранила девственность и этим вызвала гнев мужа, кто утверждал, что от баронессы так воняет, что барон не может исполнить свой супружеский долг. В общем, народ развлекался, как мог. Факт остается фактом: беременности все не было, а через два-три месяца после свадьбы барон завел новую пассию, только уже не в деревне, а в городке. И ее бастарда признал сразу же после рождения. Мать умерла, отец забрал девочку в замок и заботился о ней. Весьма своеобразно, надо сказать, заботился. Нанял кормилицу и няньку, роскошно одевал и примерно с года брал малышку с собой по гостям, в отличие от запертой дома жены. Он как бы хвастался ребенком и её дорогими нарядами. Только вот дома девочкой не занимался совсем и даже видел ее не каждую неделю. Все это я предполагала и раньше, самым интригующим было то, что никому не было известно, что произошло на самом деле. Даже Лесте юная баронесса не рассказала, чем недоволен муж. Точнее, Леста знала, что он недоволен всем и сразу, что находит барон у своей жены множество недостатков и любит попрекать ее маленьким приданым, но вот первопричину этой озлобленности, ту самую точку отсчета, прежняя Любава хранила в тайне.