Личное задание - Сергей Донской

Садык целых два часа просидел в темных зарослях, отбежав от поля боя на безопасное расстояние. Зависшая в небе луна была видна только одним глазом, и он глядел на нее с ненавистью. Как будто это была сигнальная ракета, высветившая его позорное поведение на поле боя и не менее позорное бегство.

– Ой-ей-ей...

Обхватив обожженную голову руками, Садык залопотал что-то на родном языке, который не вспоминал уже много лет. Его интонации были одновременно негодующими и жалобными.

Еще недавно Садыкбековы слыли в своем кругу братками конкретными, опасными и беспощадными. И что теперь? Встать перед всеми и пожаловаться, что тебя тыкали носом в костер, а родного брата калечили на твоих глазах? Что выданный Эриком ствол исчез, а его «мессер» безнадежно изуродован? Какие найти слова для оправдания, если нападавший был один и даже без оружия?

От этих мыслей Садыку хотелось не просто скулить, а выть во весь голос, запрокинув лицо к безразличной луне. Пострадали не просто бока «мессера» – вся дальнейшая жизнь пошла наперекос. За подобный прокол могут замочить, как рыбок в банке. В лучшем случае все, кому не лень, примутся колотить опальных братьев по головам, как когда-то в армии. Были Садык и Бек, стали чурки с глазами... При любом раскладе место в бригаде будет потеряно навсегда. Если и оставят в живых, то куда податься потом? Без осенявшего их свыше верховного авторитета Садыкбековы – никто. К тому же тянется за ними длиннющий хвост мокрых дел, за который не преминут ухватиться мусора при первой же возможности.

Нет, бежать некуда и незачем. Садыку оставалось только одно: возвращаться в сторожку. Брат спасет брата, думал он на ходу с нежностью, которой никто бы в нем не заподозрил. Да, спасет. И брата, и фамильную честь Садыкбековых.

К счастью для Садыка, площадка перед шлакоблочной сторожкой оказалась безлюдной. Он присел на корточки и внимательно осмотрелся по сторонам. Настежь распахнутые ворота. Брошенный автомобиль Эрика, на который было неприятно смотреть даже одним глазом, даже при щадящем лунном свете. Возле черного кострища валялась ободранная собачья тушка, которую Садык тут же зашвырнул в кусты. А вот нож он подобрал.

Сжимая его в руке, Садык прокрался в дом, тихонько притворил за собой дверь и запер ее на засов. Набрав в рот побольше слюны, он несколько раз смачно харкнул на окошко, после чего залепил стекла страницами распотрошенной газеты. В комнате стало почти темно, но это нисколько не мешало Садыку, видевшему во мраке не хуже иного зверя.

Брат, умудрившийся взгромоздиться на топчан, спал, распространяя вокруг себя жар, боль и тяжелый запах. Ладонь его вытянутой вдоль туловища левой руки вздулась до размеров дохлой крысы. Вторая рука свесилась между топчаном и стенкой. Штанины скрывали искалеченные ноги, но Садык не сомневался, что осмотр не даст никаких утешительных результатов. Плох был Бек, совсем плох. Иначе не спал бы сейчас сном, больше похожим на обморок.

Беззвучно и безошибочно передвигаясь в темноте, слегка сероватой от просачивающегося лунного света, Садык занялся приведением комнаты в соответствующий вид: переворачивал стулья, в беспорядке раскидывал привезенные шмотки и харчи, даже не пожалел мелкие денежные купюры, которые разбросал по полу. Вскоре в помещении царил полный бардак. Разгром. Садык знал, что следствия и экспертизы не будет, но не поленился обставить все крайне правдоподобно.

Теперь оставалось извлечь из-под подушки Бека трофейный ментовский «макар», с которым тот никогда не расставался. Пулю нужно было всадить Беку в сердце, а не в голову – обезобразить лицо брата не поднималась рука. А выстрел Садык намеревался сделать сквозь сложенное одеяло, которое поглотит шум и пороховую гарь. Второй пулей придется точно таким же образом продырявить собственное плечо. Будет больно, но Садык знал, что он не только вытерпит эту боль, но еще найдет в себе силы утопить пистолет и одеяло в ставке. Другого выхода все равно не было.

Позорная стычка со случайным прохожим – это одно, а вооруженный вражеский налет на пост – совсем другое. Это вам не халям-балям, не шуточки. Труп Бека подтвердит любому, что каша тут заварилась серьезная. Изувеченный «мерс» Эрику, конечно, все равно не понравится, но грешить он будет не на своих пацанов, а искать виноватых на стороне. Вот пусть и ищет. Правду знали только братья Садыкбековы. Теперь эту тайну будет хранить один из них – раненый боец Садык с лицом, опаленным выстрелом в упор.

Он и понятия не имел, что наспех выдуманная им история не нова... «Каин, где Авель, брат твой?» – «Не знаю, разве я сторож брату моему?»...

Садык склонился над Беком и отшатнулся.

Тот смотрел на него совершенно осмысленным взглядом. А в грудь Садыка прицельно глядело дуло пистолета, оказавшегося вовсе не под подушкой.

– Отойди, – сказал Бек ровным голосом.

– Ты меня не так понял, братишка, я...

– Я сказал: отойди!

Садык послушно попятился. Почему-то вдруг захотелось напомнить Беку, как однажды они, еще совсем маленькие, заблудились в степи, и тогда он, Садык, отдал брату баклажку с остатками воды. Ничего он сказать не успел. Даже не вскрикнул, когда его попятное движение было ускорено пулей, удар которой опрокинул его навзничь. Он умер, не успев ощутить ни обиды, ни страха. Вспышка, и – мрак.

Бек досадливо поморщился. Жаль было брата. Да и выстрел прозвучал громче, чем он предполагал. Зато на позорной истории поставлена точка. Почти.

Приставив ствол к сломанной ноге, Бек заранее застонал и вторично нажал на спусковой крючок. Он успел отшвырнуть оружие в дальний угол комнаты за мгновение до того, как потерял сознание.

Про этот пистолет, снятый с милицейского трупа, в бригаде раньше знали только близнецы Садыкбековы. Теперь – один Бек, чудом оставшийся в живых во время вражеского набега.

А брат... что брат? «Разве я сторож брату своему?»

Глава 10

Хождение по райским кущам

Ночные выстрелы не побеспокоили обитателей Западного поселка, подавляющее большинство которых дрыхло, приходя в себя после трудов праведных. А те, кто заподозрил в отдаленных хлестких звуках выстрелы, опасливо поежились, но и только.

Одним словом, если ночью стреляют, значит, это кому-нибудь нужно. А когда потом над землей всходит яркое солнышко, то ночные страхи рассеиваются подобно темноте. Оно было светлым и мирным, прекрасное августовское утро.

Кто просыпался по велению сердца, кого на ноги ставил острый гастрит, умевший делать это получше любого будильника. Одни слушали сводки утренних новостей, и идиотски-радостные голоса дикторов убеждали их, что в мире все спокойно, даже если где-то землетрясения, пожары или наводнения. Другие заваривали чаек и сами балаболили не хуже радио своими подсевшими со сна голосами. Третьи потирали поясницы перед новыми трудовыми свершениями. Четвертые дымили первыми сигаретами или доедали последние консервы.

Громов, проснувшись, для порядку буркнул:

– Доброе утро, страна.

От нее, занятой своими важными, неотложными делами, ответа он, разумеется, не дождался, но ничуть не огорчился по этому поводу. Привел себя в порядок, прошелся по двору, прикидывая, чем занять себя до вечера. Вчерашняя выходка с чужим «Мерседесом» выглядела при солнечном свете неприглядной и по-мальчишески глупой. Но зато появился стимул хорошенько размяться и привести в боевую готовность верный револьвер, носивший прозвище «Мистер Смит» (прости, старина Вессон). Причем, пока Громов чистил и смазывал оружие, у него не возникло ни малейшего желания сыграть с самим собой в «русскую рулетку», а это было уже кое-что.

Совершив марш-бросок по окрестностям, вволю поплавав и совершенно неожиданно для себя побрившись, Громов почувствовал себя не то чтобы заново на свет родившимся, но живым и полным сил. Неприятно мозолила глаза куча щебня у дома, однако не настолько, чтобы принимать по этому поводу какие-то срочные меры. Соседские холопы, при желании, еще вполне могли уложиться в срок ультиматума. А если и нет, то сегодня Громову хотелось попросту махнуть на них рукой.

Мужественно отказав себе даже в глотке пива, он прихватил ведро и отправился за водой к колонке. На площадке у закрытой сторожки перетаптывался незнакомый толстяк в дамской панаме, разглядывавший «Мерседес», назвать который красавцем не повернулся бы язык даже у сборщика металлолома.

Толстяк обрадовался появлению еще одного зрителя, с которым можно было поделиться впечатлениями.

– Это ж надо, – обратился он к Громову возбужденным тоном. – Представляю, каково владельцу! Если бы у меня такая беда приключилась, я бы просто волосы на себе рвал...

Судя по густой растительности на теле толстяка, подобный акт отчаяния мог вылиться для него в многочасовую пытку. Чтобы как-то успокоить его, Громов показал ему свое помятое ведро: