Литературная Газета 6483 ( № 41 2014) - Литературка Литературная Газета

Наконец озвучено то недоумение и разочарование, которое испытали учителя литературы, видя, как благое начинание по реабилитации литературы превращается в помеху её преподаванию. Ввели сочинение ни о чём по никакому предмету, а взвалят это на литератора. И на подготовку к словесному блуду уйдут последние часы, выделенные на предмет. Неужели никто так и не увидел самого страшного: в школе требуют учить связной беспредметной речи и верхоглядству. Статья написана учёными, которые понимают, что литература – наука, что в ней тоже существует верное и неверное, что и она опирается на систему доказательств. И если современному образованию так нужно нечто пустозвонное, почему это связывается с литературой? Поверьте, у литературы как школьного предмета есть иные задачи, кроме как учить на пустом месте выказывать слабосформированное мировоззрение.

Инесса

Теги: образование , общество

Вне школ и течений

Представленных здесь поэтов мало что объединяет. Они очень разные. У каждого свой взгляд на мир, свои литературные приёмы. Меньше всего мне хочется сейчас лезть в литературоведческие дебри, выяснять, на кого из них больше повлиял тот или иной классик, к какой поэтической школе правильней их относить, почему для их текстов характерно то, а не это. Перед нами состоявшиеся стихотворцы, и данного моего утверждения, полагаю, достаточно для того, чтобы вызвать у читателя интерес. Сами же по себе имена давно уже мало что значат в современной литературе. Я могу перечислить несколько десятков громких имён, но у меня язык не повернётся сказать, что их обладатели - поэты. Просто потому, что известность и мастерство – далеко не одно и то же. Вот о мастерах и поговорим...

Светлана Крылова родилась в Тульской области, в посёлке Одоеве, окончила Тульский пединститут, а затем и Литинститут в Москве. Является автором нескольких книг, работала в Москве журналистом и редактором в крупных издательских домах ("Мир новостей", «Аргументы и факты»), теперь живёт на малой родине, вдалеке от шумных сборищ писателей. Литературные площадки ей малоинтересны, потому, наверное, в текстах последних лет больше пишет о себе, о своих переживаниях, личном опыте миросозерцания. Кому-то эти тексты могут показаться простоватыми, на самом же деле здесь та самая неслыханная простота, о которой говорил классик. Оказавшись вне литературы, Крылова постепенно отказывается и от «литературщины», стихи становятся откровеннее, честнее, пронзительнее. Как бы там ни было, а это весьма качественная поэзия.

А вот Василий Костромин (1956–2014) , который, к сожалению, недавно ушёл от нас, читающей публике практически неизвестен. Он мало публиковался при жизни, и преимущественно в сибирских журналах и альманахах («Сибирские огни», «Иркутское время», «Другая музыка», «Зелёная лампа»). Он родился на станции Вихоревка Братского района, в Братске же и умер. Работать ему приходилось электрослесарем, инкассатором, плотником, сторожем, грузчиком. Типичная, в общем-то, судьба для провинциального автора. К счастью, Костромин не бросил писать стихи, как это обычно бывает с непризнанными поэтами, но даже являлся одним из создателей Неформального литературного объединения (НЛО) «Шклинда» в Братске. Он часто странствовал по Северу (Нижняя Тунгуска, Колыма, Лена, Чукотка, залив Креста, Забайкалье), и эти путешествия отражены во многих его текстах. Каким звериным, лесным духом веет от его строчек! Досадно, что официальная литература Костромина не замечала, да разве только его одного?..

Коренной казанец Алексей Остудин – прямая противоположность Крыловой и Костромину. Он – балагур, душа любой компании и завсегдатай множества поэтических фестивалей. Но кто сказал, что это плохо? Должны же на фестивали ездить и приличные люди! Стихи его – такие же, как он сам: остроумные, бесшабашные, распираемые каламбурами и экивоками. Между прочим, он давно уже числится одной из легенд Литинститута. В далёкие 80-е Казанский Гаргантюа, как его окрестили остряки, был изгнан из этого учебного заведения за то, что изрядно помял в общаге двух горячих южных парней, нагло вломившихся в комнату к девушке. Виноватым в конфликте признали, разумеется, Остудина – чтоб не пострадала дружба народов. Но и, можно сказать, что в некотором роде сделали ему биографию, дали путёвку в жизнь. А такая путёвка дороже любых дипломов...

День за днём

РЕМЕСЛО

Похожа запятая на весло,

вопрос кривой - на вешалку похожий.

Поэты не играют в ремесло!

Поэт в пылу себя повесить может

на знаке вопросительном! "К чему?

Кто виноват? Что делать?" Без ответа

не оставляйте бедного поэта!

В ответе – Он, непросто жить ему!

Причастный к мелочам, гребёт веслом,

бросает восклицание, как камень!

И каждое тире – открытой раной,

и в каждом слове под его руками – судьбы излом.

Рождённый мерить меркой неземной,

То создаёт – то рвёт планеты в клочья!

И просветлённый – рано в мир иной

уходит, спотыкаясь многоточьем[?]

* * *

День за днём, неделя за неделей –

Суета и мыслей чехарда…

Хоть бы сутки – ничего не делать,

Не спешить отсюда и туда,

Привести в порядок свои мысли,

Выстроить какой-то важный план

И идти степенно с ним по жизни,

Зная вес и цену всем делам!

И, латая в знаниях пробелы,

Дочитать Бодлера, например…

Чтоб блеснуть цитатой между делом:

«Так сказал однажды Шарль Бодлер…»

Может быть, осилить даже Канта?! –

В лабиринтах разума петлять,

Чтоб, пройдя по тонкому канату,

Ловко подсознаньем управлять?!

Громадьё желаний!.. Только сутки

Вновь прошли. Усталость и мигрень.

Беготня, работа и покупки…

Так пройдёт и следующий день.

* * *

Всё хорошо. И смерть не так близка,

Душа полна любовью, но… на донце –

Откуда эта русская тоска?

Откуда, чёрт возьми, она берётся?!

Днём спрячется за делом, как пустяк,

А ночью – заскулит невыносимо:

Как будто и живу-то я не так,

И главное – пускаю мимо, мимо…

…Безрезультатна, как по мёртвым плач,

Не даст ни облегченья, ни совета,

Как надо жить – не выдаст мне секрета,

Сентиментальный плачущий палач…

Но знаю – до последнего листка

Судьбы моей, то горькой, то беспечной,

Со мной пребудет странная тоска

О чём-то неопознанном и вечном.

* * *

И только тот, кто понимал без слов

И укрывал собой от злого ветра,

Достоин быть героем сладких снов

В том городе, где дождь играет ретро…

Теперь и завтра – словно дежавю…

Прохожий – тот же – потерял свой зонт.

И как молитву, шепчешь: «Доживу»,

Свой день сурка изведав наперёд…

Теперь и завтра – будет как всегда.

Отсаксофонит ветер, взглянет солнце…

И только тот, кто нужен как вода,

В один из дней уйдёт и не вернётся.

* * *

…Смотри, как зеркало становится окном

В ту неизвестность, где сплетенья тени,

Полёт души и строгий окоём

Реальности. Два мира параллельны.

Никто тебе не скажет, почему

Ты одинок в миру себе подобных.

Не спрашивай об истине голодных.

Запрись в своём бесхитростном дому

И ощути блаженство пустоты,

Незримо наполняющейся смыслом,

Когда с холодной вечностью на «ты»

Вдруг понимаешь – без особых выслуг.

Любим – уже за то, что в мир проник,

Капризы тела исполнял умело,

Любим за то, что примеряешь лик

По образу, рисованному мелом.

Ещё за то, что старые часы

И сердце – остановятся когда-то.

И пошатнут Небесные Весы

Две даты. Неподвластные две даты.

* * *

Не знаю, на какой оси

Вращают мир, учтивый к даме?

Не верь. Не бойся. Не проси –

Моя стезя в семейной драме.

Вражды глухое торжество –

Наручниками – на запястья.

Глотаю кровное родство,

Как кровь железную с распятья.

О, мне не впрок урок мессий!

(непротивление насилью).

Дождливит осень в ритме кантри,

И вторит уголовной мантре:

Не верь. Не бойся. Не проси.

Услышу ль, что меня любили?

Вослед мечту перекрести…

Быть может, на моей могиле:

«Сестра, мы не поговорили.

Я верю. Я боюсь. Прости».

* * *

Я не одна, кому в наследство – дом

Разрушенный, чертополох с крапивой

Да сладкий дым – в отечестве своём,

Окутавший мечты и перспективы.

Мы – коренные жители страны,