Две Цены (СИ) - Йенч Вацлав

Вернулся к костру он бледным и изможденным. Присел, снял куртку и принялся деловито выдирать из крепежей перья феникса, вставляя вместо них кисточки из кожаных полосок. Теперь одежда в чем-то походила на феларские куртки, характерное украшение хоть как-то помогало отвести глаз от ран’дьянского покроя. Мокрые волосы, которые он тщательно промыл от ларонийского состава, пока набирал воды у моря, Феникс стянул полоской черной ткани.

Вода достаточно покипела, и Карнаж отставил сосуд на камень, чтобы она остудилась. Подождал ещё немного и палкой разворошил костер, сгреб угли и развел его на новом месте.

— Попробуй, — «ловец удачи» указал наемнице на горшок.

Та подозрительно на него покосилась. Феникс усмехнулся и сам отпил, довольно отер губы и протянул сосуд полуэльфке.

— Отравить меня вздумал? — недовольно проворчала Гюрза и жадно припала к горшку. Пока она утоляла жажду, полукровка откопал сверток из листьев, осторожно развернул его, скинул перчатки и принялся неторопливо поглощать рассыпчатые белые зерна, от которых в холодный воздух поднимался густой пар. Полуэльфка с интересом подсела к нему. Карнаж положил развернутые листья на землю. Наемница осторожно попробовала. Блюдо было каким-то безвкусным, источая меж тем довольно приятный запах.

— Что это? — спросила с набитым ртом Гюрза.

— Гохан*, его выращивают на острове Палец Демона, там он что-то вроде пищи и денег одновременно.

— Не знаю, как деньги, на острове Палец Демона не приходилось бывать, но как пища он так себе, — скривилась полуэльфка.

— Не хочешь — не ешь. Приправ у меня нет. Зато хоть какое-то горячее разнообразие среди наших харчей! — возмутился Феникс.

Гюрза лукаво улыбнулась в ответ. Насытившись, они сидели у костра под звездным небосклоном и ждали, пока приготовится вода для лошадей. Шум моря перекликался с уханьем сов. Ветер уснул где-то в полях. Полуэльфка уверенно перебралась ближе к Фениксу и уснула, завернувшись в плащ у него на плече. А «ловец удачи» не спал, подбрасывая сухих веток в огонь. Вокруг было тихо, спокойно. Когда-то давно здесь кипела жизнь и из разбросанных тут и там деревень по вечерам разносился гул голосов и шум домашней живности. Теперь же тишина шествовала степенно меж обгорелых развалин, что остались посреди невспаханных полей, бросая на землю причудливые лунные тени. На отмели неподалеку лежал наполовину присыпанный песком остов рыбацкой лодки. Она догнивала свой век здесь, на краю мира. Дальше, там, за морем, где-то в темноте, которую прорезали блики и сияния ночного светила по водной глади, за много миль, находился остров Туманов. Те из мореходов, кто уплывали дальше, рано или поздно не возвращались, будто и правда, как по старинным сказаниям, попадали на край бытия.

Никто и никогда не приплывал на Материк, словно вокруг, подтверждая теорию орденов стихий, далее не существовало более мира, населенного разумными тварями. Феникс подумал, что, возможно, это и вправду было так. Однако Материк был огромен, на нем происходило столько всего… Погрязая в государственных делах и политике многим вовсе не было дела ни до чего еще, особенно тем, чей век был краток. Хотя, иной раз, и долгожители предавались этим занятиям, порою даже слишком увлекаясь.

Полукровка поднялся, осторожно опустил голову наемницы на свою торбу, поставил горшок с водой перед лошадьми, а сам зашагал по берегу, заложив большие пальцы за пояс под кожаным бандажом. В этой полоске кожи, защищавшей его живот, уже порядком не хватало клепок, которые повыбивали острия ножей и кинжалов. Ремни и три металлические пряжки, застегивавшие бандаж, тоже поизносились да истерлись. Казалось, совсем недавно «ловец удачи» приобрел его. Сколько же времени прошло?

Феникс шел по песчаной отмели, ссутулившись, склонив голову, и смотрел себе под ноги. Должно быть сейчас Лан и его спутница… Как её звали? Вроде бы Катрин? Развлекают собравшуюся на постоялом дворе публику, но вряд ли это та, новая баллада. У барда были свои принципы. Лан считал, что поэзия не терпит суеты. Лирика — не проза, она должна выстояться, как хорошее вино, чтобы стать преданием, а не опуститься до побасенки, как любил повторять сам бард.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Нога в обитом железом ботфорте пнула подвернувшийся камень. Карнаж остановился, повернулся и побрел обратно, чтобы подбросить еще веток в костер. Как, должно быть, просто жилось странствующим музыкантам в отличие от «ловцов удачи». Им не нужно завоевывать место в жизни зуботычинами, конкурировать с другими гильдиями посредством поножовщины. Разве что обмениваться колкостями с коллегами по цеху, но и то в стихотворной форме. Полукровка хорошо помнил, как в Швигебурге банды сходились в закоулках стенка на стенку. Он сам шел в этих рядах с дубинкой и нацепленным на пальцы левой руки кастетом. В том кровавом месиве он получал не свой первый опыт, как большинство его товарищей, а просто узнавал жизнь лучше.

Киракава довольно многому успел научить. Карнаж был обязан старому островитянину тем стержнем из набора неких внутренних кодексов, которые помогали осмысливать и понимать происходящее не преломленное через призму манипуляций других или собственных незрелых догадок. Возможно, из-за этого, спустя немного времени, полукровка оказался чужим в гильдии. Его забрал под свое начало Филин, который помогал нескольким воровским принцам создавать нечто большее, чем просто скопище щипачей, чердачников да домушников. Тогда, кстати, начали возникать первые гильдии «ловчих удачи». В итоге попытки централизовать все дело не увенчались успехом, но, осознавая сложность взаимодействия меж собой, они взяли на вооружение целый свод неписаных правил и всегда помогали друг другу. Это, да еще при содействии магов, только укрепляло положение среди прочих гильдий, стоящих на скользкой грани закона.

Когда Карнаж и Лан впервые повстречались где-то в окрестностях Шаргарда, полукровка уже начал свой путь «ловца удачи». В отличие от бродячего музыканта он чувствовал опасности кожей. У него словно глаза на затылке имелись. Всегда успевал среагировать даже не задумываясь, примечал детали, слышал и видел вокруг себя почти всё. А барду это было не нужно, да и какой смысл, если на пути он повстречает такого. как Феникс, у которого от этих навыков зависела жизнь. Тогда, тоже такой вот поздней ночью, у костра, они разговаривали под треск веток в огне. Лан играл на гитаре. Не для кого-то, а для себя, словно так он общался с окружающим миром. Немного грустная и спокойная мелодия пронизывала пространство вокруг, уносимая ветром ввысь и потом стелящаяся меж спящих трав, шуршащая листвой нависавшего над ними старого дуба. Это было так прекрасно и показалось «ловцу удачи» столь отстраненным от него и необычным, что и обрадовало, и огорчило. Обрадовало тем, что в мире есть незыблемое постоянство, о котором часто говорил Киракава, а огорчило тем, что Карнаж понял, как он далек от этого самого постоянства. Сейчас Фениксу, едва он снова расположился под высохшим деревом, где сладко посапывала наемница, снова захотелось повторить тот вечер, перетекший в спокойную ночь, где разносилась игра струн, отрешая всё прочее и рассыпая мысли в песок по ветру времени.

Он приготовил ещё воды, напоил по-прежнему испытывающих жажду лошадей, подкинул веток в костер и уснул. Потому как наутро, с первыми лучами солнца, снова нужно идти своей дорогой, и снова примечать и слышать всё. Или почти всё…

Когда Гюрза проснулась, Феникс уже был на ногах. Занимался рассвет. Они торопливо вскочили в седла и двинулись дальше, вдоль берега моря. Через некоторое время, к своему намелому удивлению, они выехали на дорогу, вернее колею, оставленную пусть не часто, но проезжающими здесь время от времени повозками. Настороженно двигаясь, они постоянно озирались, но к полудню без приключений добрались до рыбацкой деревушки. По старым ветхим хижинам становилось понятно, что война просто не дотянулась до этой части побережья, хотя казалось бы, большой тракт проходил совсем рядом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})