Последнее волшебство - Мэри Стюарт

– То есть, если она родит, ты провидишь, что в этом ребенке будет моя погибель?

– Артур, – сказал я, – прорицание нельзя понимать так прямо. Произнося те слова, я не знал – в том смысле, как люди обычно понимают знание, – что Моргауза обязательно понесет от тебя дитя и что в нем будет для тебя смертельная опасность. Я только знал, что, пока ты был с нею, птицы смерти сидели у меня на обоих плечах, давили меня к земле и пахло падалью. Камень лег мне на сердце, и мне виделась смерть, соединяющая тебя с этой женщиной. Смерть и предательство. Но в чем это выразится, я не знал. Когда же понял, дело уже было сделано, и осталось только ждать, что пожелают ниспослать нам боги.

Артур снова заходил по комнате, приблизился к дверям в опочивальню, молча постоял, привалясь спиной к дверному косяку и не глядя в мою сторону, потом расправил плечи и обернулся. Решительными шагами подошел к столу, сел и, подперев подбородок кулаком, встретился со мною взглядом. Во всех его движениях была, как всегда, плавность и сила, но я, так хорошо знавший его, видел, как натянута узда. Речь его тоже звучала спокойно:

– Ну вот, теперь мы знаем, что птицы-стервятницы не ошиблись. Она и вправду понесла. Но ты в ту ночь сказал мне еще кое-что. Ты сказал, что грех мой совершен в неведении и что на мне вины нет. Что же, кара без вины?

– Так бывает нередко.

– Грехи отцов?

Я узнал слова из священной книги христиан.

– Да, – ответил я, – Утеров грех на тебе.

– А теперь мой на этом ребенке?

Я не ответил. Мне не нравилось направление, которое принял наш разговор. Впервые, беседуя с Артуром, я не чувствовал своей власти над ним. Я говорил себе, что я устал, что сила моя на спаде, что еще придет мой час. Но на самом деле у меня было такое чувство, будто я, как рыбак из восточной сказки, откупорил бутылку и выпустил джина, а он оказался во много раз сильнее его самого.

– Все понятно, – сказал король. – Раз мой грех и ее грех падут на голову ребенка, значит, нельзя, чтобы он жил. Поезжай на север и скажи это Моргаузе. Или, если хочешь, я дам тебе для нее письмо и сам ей все объясню.

Я набрал воздуху, чтобы ответить, но он не дал мне и рта раскрыть.

– Не говоря уж о твоих предчувствиях – которыми я не настолько глуп, чтобы пренебречь, – разве ты не понимаешь, как это сейчас опасно, если Лот узнает? Она боялась, что забеременела, и, чтобы избежать позора, постаралась раздобыть себе мужа. А кто лучше Лота? Его когда-то прочили ей в мужья, может быть, он даже ей нравился, и тут она увидела случай затмить сестру и приобрести титул и положение, которых лишилась со смертью отца. А уж кому и знать, как не мне, – продолжал он, в ниточку растянув губы, – что любой мужчина, на которого она обратит свою благосклонность, побежит к ней, стоит ей только свистнуть.

– Артур, ты говоришь об ее «позоре». Но ты ведь не думаешь, что был первым, кого она уложила в свою постель.

Он ответил с поспешностью:

– Нет, и никогда не думал.

– Тогда почему ты не допускаешь, что она принимала Лота еще до тебя? Что она уже была беременна, а тебя заманила в надежде добиться милостей и преимуществ? Она знала, что часы Утера сочтены, и, страшась, что после предательства под Лугуваллиумом Лот утратил благосклонность короля, задумала сделать так, чтобы отцом Лотова ребенка представить тебя...

– Это все домыслы. В ту ночь ты говорил иначе.

– Верно. Но подумай сам: такой ход событий тоже отвечает моим дурным предчувствиям.

– Дурным, но не настолько, – резко возразил он. – Если от этого ребенка действительно исходит гибельная угроза, не все ли равно, кто его отец. Гадать об этом бесполезно.

– Но я не наугад говорю, что они с Лотом уже были любовниками, когда ты оказался в ее постели. Я ведь рассказывал о сне, который мне привиделся в святилище Ноденса. Я наблюдал их свидание в чьем-то доме в стороне от больших дорог. Они съехались там не случайно, а по сговору. И встретились как давние любовники. Так что этот ребенок вполне может быть Лотов, а не твой.

– И мы все представили себе неправильно? Это меня она приманила, а не Лота, чтобы покрыть свой стыд?

– Могло случиться, что так. Ты явился неведомо откуда и затмил Лота, как вскоре вслед за тем затмил и Утера. Она решила изобразить дело так, будто это ты отец ее ребенка, но потом побоялась меня и оставила эту мысль.

Артур помолчал, задумавшись.

– Ну что ж, – произнес он наконец, – время покажет. Но правильно ли мы поступим, если будем сидеть и дожидаться? Чей бы ни был этот ребенок, от него исходит опасность. Не надо быть пророком, чтобы видеть, в чем она заключается. И не обязательно быть богом, чтобы принять меры. Если Лот когда-нибудь узнает – или заподозрит, – что его первенец рожден от меня, надолго ли хватит тогда его сомнительной верности, как ты думаешь? А Лотиан – это главное звено в нашей обороне. Мне нужна его верность. Необходима. Даже если бы он был мужем моей родной сестры Морганы, я не мог бы доверять ему полностью. Ну а теперь... – Он вскинул руку, – Мерлин, это делают в каждом селении нашего королевства. Почему бы и не в королевском доме? Поезжай на север и поговори с Моргаузой.

– Ты думаешь, она послушает? Если бы ей не нужен был этот ребенок, она бы уже давным-давно избавилась от него. Не из любви она приняла тебя в ту ночь, Артур, и не питает она к тебе добрых чувств, коль скоро ты допустил ее изгнание. А что до меня, – я усмехнулся, – то она питает ко мне самую черную злобу. И недаром. Да она расхохочется мне в лицо. Больше того, она выслушает меня, досмеется, узнав, какую власть имеет над нами, а потом поступит так, чтобы причинить как можно больше вреда.

– Но...

– Ты думаешь, она женила на себе Лота ради собственного своего удобства и чтобы взять верх над сестрой? Нет. Она вышла за него, когда убедилась, что я не дам ей совратить и поработить тебя. Ведь Лот, что бы ни диктовало ему сегодня время, в глубине души – твой враг. И мой тоже. Через него она рано или поздно сможет причинить тебе вред.

Минута вдумчивого молчания.

– Ты в это веришь?

– Да.

– Тем более я прав. Нельзя, чтобы она родила этого ребенка.

– А что ты можешь сделать? Подкупить кого-нибудь, чтобы испекли ей хлеб со спорыньей?

– Ты что-нибудь придумаешь. Приедешь на место и...

– Я ничего такого делать не стану.

Он вскочил, словно распрямившийся лук, у которого отпустили тетьву. В глазах его сверкнул отблеск свечного пламени.

– Ты говорил, что ты мой слуга. Ты говорил, что сделал меня королем по воле божией. Теперь я король, и ты поступишь так, как я велю!

Я был на два пальца выше его. Мне случалось и раньше смотреть в глаза королю и не отводить взгляда, а он был совсем еще юн. Я переждал какое-то время, потом мягко ответил: