Пленники надежды - Мэри Джонстон

День клонился к вечеру, и здесь только что скосили траву. Полдюжины косцов повалились на землю, вытянув усталые ноги и скрестив руки под затылком. Им было велено завершить работу до захода солнца, они работали быстро, и теперь, когда трава была скошена, то вдали от глаз надсмотрщика и укрывшись за кедрово-сосновой рощей, отгораживающей покос от табачных полей, они смогли выкроить драгоценный свободный час, когда можно было побездельничать, поболтать и покурить, покуда звук рожка не позовет их в их хижины.

Трое из них были кабальными работниками, неуклюжими деревенскими парнями с честными лицами, чьи цели в жизни были незамысловаты и просты. Их символ веры состоял всего из четырех положений: "Работай ровно столько, чтобы не прогневить надсмотрщика, и не больше; бери себе полную порцию каши с беконом, а если у тебя есть смекалка, то прихвати и чужую; пользуйся любым подвернувшимся случаем, чтобы немного пошалить; почитай короля и Церковь хотя бы на словах, и полковник Верни закроет глаза на большую часть твоих проказ". Одним из остальных трех был магглтонианин, вторым — мулат Луис Себастьян, а третьим — каторжник, не Трейл, а рыжеволосый рябой негодяй, который явился на плантацию вместе с Трейлом и Лэндлессом и которого называли Таракан.

Один из троих земледельцев, с виду более умный, чем остальные двое, и с добродушной проказливостью на молодом лице и в голубых глазах, начал очень похоже передразнивать последнюю проповедь доктора Нэша, в которой тот призывал подневольных работников к покорности и послушанию, и вскоре его слушатели уже хохотали. Мулат и каторжник мало-помалу, незаметно удалились от остальных и, улегшись на землю, завели тихий разговор. Белый каторжник, чья рожа всем своим видом выражала гнуснейшую низость, сосредоточенно слушал Луиса Себастьяна, который быстро и негромко говорил, сопровождая свою речь беспокойными и зловещими движениями своих длинных желтых пальцев. Чуть поодаль ничком лежал магглтонианин, опираясь локтями о землю, обхватив ладонями лицо и вперив взгляд в Женевскую Библию, которую он достал из-за пазухи.

Закончив потеху, голубоглазый юноша перекатился по земле туда, где лежал магглтонианин, погрузившись в чтение главы, посвященной обличению грешников. Закрыв страницу Библии одной огромной ручищей, парень игриво попытался засунуть мизинец другой в дыру от гвоздя в ухе Порринджера.

— Что, старый хрыч, — лениво проговорил он, — выискиваешь новые проклятия, чтобы обрушить их на наши головы?

— Будь проклят тот, кто насмехается над почтенными годами, — угрюмо ответствовал магглтонианин. — Да падет на него такая же кара, как на нечестивых детей, которые кричали пророку Елисею: "Иди, плешивый!"[53]

Парень рассмеялся.

— Скажи мне, когда увидишь медведицу, — изрек он. — Поесть медвежатины было бы недурно после того, как ты жрал один бекон.

Порринджер закрыл свою книгу и опять спрятал ее за пазухой.

— Скажи мне, — отрывисто сказал он, — ты не видал молодого человека по имени Лэндлесс?

— Молодому человеку по имении Лэндлесс, — брюзгливо ответил парень, — досталась чертовски легкая работенка. Вчера вечером я носил воду из родника и поливал цветы мистрис Патриции, и каждый раз, проходя мимо окна комнаты хозяина, видел этого малого, который удобно сидел на богатом кресле за богатым столом и что-то строчил. И я каждый раз говорил ему: "Небось, ты возомнил, будто ты ничуть не хуже лорд-мэра Лондона? Тоже мне секретарь!"

— А видел ли ты его нынче?

— Нет, нынче я его не видал — но вижу еще кой-кого. Ребята, — воскликнул он, — по тому берету речки идет колдунья Марджери. Я ее позову.

Вскочив на ноги, он крикнул:

— Эй, Марджери! Марджери! Поди сюда! Тут лежит дорога в рай!

Марджери махнула рукой, чтобы показать, что она слышала и поняла, и ступила на упавшее дерево, соединяющее берега речушки. Это был узкий и скользкий мосток, но она перепорхнула по нему легко, словно маленький лесной зверек, и, держа в руке свой посох, пошла к косцам. Затем остановилась между ними и стоящим на западе солнцем, неподвижная темная фигура в ореоле золотого света, пристально вглядываясь в сплошную зелень приливных болот и синь воды. Потом с безумным смехом подошла к мужчинам и бросила на землю свой посох, увитый плющом.

— Дороги тут нет, — вскричала она. — Тут есть только зеленая трава, а за нею — море, по которому надо так долго, долго плыть! Тут нет сияющей дороги в рай. — Она села на землю рядом со своим посохом и, опершись на руку подбородком, уставилась в землю.

Мужчины собрались вокруг нее — все, кроме магглтонианина, который, сравнив ее с библейской Аэндорской волшебницей, повернулся на бок и натянул на глаза свою шапку, словно затем, чтобы не видеть ненавистного зрелища. Каторжник подобрал посох и принялся снимать с него плети плюща.

— Положи его! — быстро промолвила она.

Но он продолжал сдирать плющ.

— Не трогай его, — сказал паренек. — Она никому не дает к нему прикасаться. Она говорит, что этот посох ей дал ангел, чтобы облегчить ее путь.

Ощерившись и захохотав, каторжник изо всех сил отшвырнул посох, и тот, пролетев по воздуху, упал в воду на середине речушки. Марджери вскочила на ноги, громко закричав. Юноша тоже встал.

— Будь ты проклят! — гневно сказал он. — Надо бы сломать его о твою горбатую спину! Полно, Марджери, не журись. Я достану его из воды.

Подбежав к берегу, он нырнул в речку и три минуты спустя воротился, держа в руке обвитый плющом посох, с которого лилась вода. Вложив его в руки Марджери, он встряхнулся, точно большой спаниель, и приветливо молвил:

— Держи. Он ничуть не пострадал.

С радостным криком Марджери схватила "дар ангела" и поцеловала руку, которая возвратила его ей. Затем повернулась к каторжнику.

— Когда я ворочусь в мою хижину в лесу, — торжественно изрекла она, подняв палец, — то свистну и соберу в круг весь здешний волшебный народец, всех эльфов, фей и маленьких бурых гномов, роющихся в палых листьях и похожих на сосновые шишки, и расскажу им, что ты сделал, и сегодня они явятся в твою хижину и исщиплют тебя до синяков, исколют древесными шипами и натрут ядовитыми листьями, покуда ты не пойдешь пятнами и прыщами и не станешь похожим на лягушку-быка, которая все квакает и квакает в здешних болотах.

В смехе уголовника прозвучали настороженные нотки, хотя он и был полон бравады. Все так же грозно подняв указательный палец, Марджери продолжала:

— А затем они полетят в большой дом, где будет спать хозяин, и нашепчут ему, что ты украл у бедной, заблудшей Марджери подарок ангела, и он рассердится на тебя, ибо он добр к Марджери, и велит