Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

— Спокойно, братцы! Когда татары поравняются вон с теми соседними березками, стрелять десятками, начиная с левого края! Опять же, чтобы в одного не попали две-три пули! — Мещеряк следил внимательно за приближением врага, который, похоже, не очень-то надеялся найти ставку совсем пустой, а потому приближался с бережением. — И эти нехристи пойдут в зачет нашей кары за казаков Ивана Кольцо!

Нестройной лавой татары все же довольно быстро достигли намеченного расстояния, и атаман вскинул руку, громко дал знак голосом:

— Первый десяток — пали!

Князь Карача, посылая для осмотра покинутой ставки небольшой отряд, должно быть, надеялся, что казаки, сделав мстительный налет, покинули Саусканский мыс, и он теперь сможет найти тела своих убитых сыновей, если только они не оказались ранеными и теперь пребывают в плену у Ермака.

Залп десяти пищалей был неожиданным для скакавших по полю всадников, тем более что со стороны мыса кроме легкого дыма догорающих костров, никаких признаков присутствия противника не было замечено. Несколько коней вместе с наездниками свалились на землю, отбрасывая копытами пучки вырванной с корнями травы.

— Второй десяток — пали! — снова подал команду Матвей Мещеряк и порадовался в душе, заметив, что татары уже под третьим залпом, не доскакав до намеченных им двух рядом стоящих берез, осадили коней, повернули и, похватав сбитых на землю своих конников, умчались к опушке леса, где на белом коне гарцевал раздосадованный их князь.

— Не стрелять более! Зарядить пищали! Ждать конной атаки! — атаман прикинул на глазок, что татар было сбито наверняка более десятка — для такого расстояния стрельба вполне удачная.

— Прищемили кошке хвост лещедкой,[8] пойдет теперь с воплями по крышам носиться! — подал голос Ортюха Болдырев, сноровисто засыпая в пищаль меру пороха, потом загоняя пыж, круглую пулю и снова тугой пыж. — Взяло кота поперек живота, теперь мается князь в глубоком раздумье, что с нами делать.

— Кабы по крышам начал бегать, а то, остервенясь, в нашу сторону кинется, — отозвался Тимоха Приемыш.

— Непременно в нашу сторону кинется Карача, трясца его матери! — пояснил ситуацию Мещеряк. — Неужто оставит тела своих сынов разлюбезных неприбранными зверью на съедение? А нам их хоронить времени нет. Они нашего друга Якова Михайлова вона как похоронили — конями разорвали да в поле бросили. Пусть и княжичей воронье исклюет! — Матвей заметил оживление на дальнем краю поля, насторожился. — Ну вот, братцы, кажись, Карача настоящих гостей к нашему столу посылает! Перекрестясь, изготовимся! — А про себя вдруг подумал, что мог, погромив стан, спокойно спуститься к Иртышу и еще до рассвета возвратиться в Кашлык без потерь. Место удобное именно здесь дать бой Караче, потому как охватить со всех сторон меня нет возможности, а в лоб бить — бараном надо быть! Помстим за атамана Кольцо в полную силу, повышибем лучших всадников у подлого клятвопреступника, так что и на Кашлык ему не с кем будет нападать!

— Употчуем и этих, крупной соли в толстые задницы вгоним — все лето в Иртыше отмачиваться будут! — со злостью пошутил кто-то из казаков и спросил у атамана: — Когда палить начнем?

— А как первый конь на канатах кувыркнется, так десятками и будем стрелять! С небольшими промежутками, досчитав до десяти! Это чтобы первый десяток, отстреляв, мог перезарядить пищали. Запасные пищали, братцы, покудова не трогать! Они на случай, чтобы пешие татары, побросав коней, скопом не навалились. А так пущай думают, что мы уже отстреляли и без огненного боя сидим. Тут они без опаски и полезут в сабельную сечу! А мы их — под корень!

Атаман, шурша сапогами по примятой траве, прошел вдоль немудреного укрепления: худо-бедно, как говорится, а от стрел укрытие! Порадовался, что успели за ночь приготовиться к встрече татарского воинства.

— Пошли, родимые! — прокричал насмешливый Ортюха Болдырев. — Не грози попу кадилом, он им кормится! Не пугай казака саблей, он с ней сроднился до самой смертушки! Распахнем кафтаны, братцы, прижмем карачат к самому сердцу покрепче, сто чертей им в печенки, чтобы ночью не спалось!

Матвей Мещеряк опытным взглядом определил, что князь Карача оставил у Кашлыка для досмотра за сидевшими там ермаковцами часть войска, в атаку на его отряд бросил все, что мог. Он приберег на крайний случай около себя не более ста конников, а остальные, подбадривая себя воинственными криками, размахивая над головами саблями и поднятыми копьями, числом не менее четырех сотен устремились в сторону бывшего княжеского стана, где этой ночью была постреляна и порублена саблями отборная сотня личной охраны князя Карачи, и только уничтожением этих засевших казаков мог он спасти свою репутацию.

— Негусто в поле татар, негусто! — прокричал Тимоха Приемыш, багровея рябым лицом от нервного напряжения. — Маловато пшена у Карачи в торбе осталось, жидковатая каша получается!

— Не петушись, Тимоха! — отозвался на слова друга Ортюха. — И с этими на каждого из нас почти по десятку будет! Ежели ворвутся в стан, тут такая каша заварится — черпаком не промешаешь!

И Матвей Мещеряк предостерег казаков от излишней бравады:

— Беречь каждый выстрел, не палить мимо татар по лесным птахам.

Крики со стороны казаков неслись также громко, подбадривая самих себя:

— Давай, давай! Не жалей плеть, яри коня!

— Еще малость, сотня шагов, и полетишь башкой вперед, под копыта своего скакуна!

— Не тужите, казаки, что смерть рядом гуляет — и в аду люди живут, не мерзнут!

— Мурзе не спится, мурза казака боится!

— Атаман Кольцо, братцы наши! Зрите с небес — за вас мстим подлому Караче.

Кричали казаки, сплошным воинственным ревом накатывалась на мыс татарская лава, вот и мимо двух берез приметных промчались конники, хрупкие кусты и чертополох неслышно хрустели под ударами копыт, вот словно по чьей-то команде исчезли над головами татар сабли и копья, выхвачены из колчанов стрелы: натянуты тугие луки…

— Ну-y! — не выдержал и закричал Матвей Мещеряк, непонятно к кому обращаясь. И в тот же миг передовые всадники вдруг на полном скаку вместе с набравшими огромную скорость конями, теряя луки, шапки, копья, полетели на землю. Иные кони, перекувырнувшись через голову, оставались лежать неподвижно, другие вскидывали ноги, пытаясь подняться и бежать неведомо куда. На всадников, упавших первыми, налетали сзади скачущие, добивая живых копытами коней, сами падали в огромную клубящуюся массу людей и лошадей. Те, кто мчался сзади, не понимая, что творится впереди, успели выпустить первые стрелы, как тут же, словно в ответ, с равными промежутками, по ним начали палить казацкие пищали. Залп — пауза в несколько секунд, еще залп, и так беспрестанно. К тем, кто упал вместе с конем, споткнувшись о туго натянутые канаты, начали валиться и сраженные с расстояния в двести шагов казацкими пулями. В войске поднялась неописуемая паника — татары не видели за кустами врагов, не знали о численности засевших, но по скорости стрельбы у многих возникло предположение, что за эту ночь все казаки атамана Ермака успели переправиться на Саусканский мыс и теперь беспомешно расстреливают сбившуюся с атакующего галопа конницу.