О чем я говорю, когда говорю о беге - Харуки Мураками

В ноябре 2005-го, как и было намечено, я принял участие в Нью-Йоркском марафоне. Стоял погожий осенний день. Один из тех чудесных дней, когда невозможно отделаться от ощущения, что вот-вот появится Мел Торме и, опершись на рояль, споет куплет-другой из «Осени в Нью-Йорке». Вместе с десятками тысяч других бегунов я стартовал на мосту Верразано-Нэрроуз на Стейтен-Айленд, пробежал через Бруклин (там меня всегда поджидает моя болельщица, писательница Мэри Моррис), затем миновал Квинс, Гарлем и Бронкс. И через несколько часов и мостов прибыл к финишу в Центральном парке, неподалеку от «Таверны на лужайке».

С каким результатом я пробежал? Откровенно говоря, так себе. По крайней мере, я втайне надеялся на лучшее время. Разумеется, я бы с большим удовольствием закончил свой рассказ триумфальными строчками типа: «Благодаря многочасовым упорным тренировкам я показал в Нью-Йорке отличный результат. На финише, расчувствовавшись, я едва сдерживал слезы». А потом, поставив в книге последнюю точку, я с олимпийским спокойствием ушел бы в закат под волнующие звуки главной темы фильма «Рокки». Всю дорогу я надеялся, что именно так оно и будет, и с замирающим сердцем ждал драматического финала. Это был мой тайный главный план. Я считаю, замечательный.

Но в жизни далеко не все идет по плану. И в решающие, я бы даже сказал судьбоносные, моменты в дверь стучится гонец, как правило, с дурными вестями. Конечно, это не всегда так, но по собственному опыту знаю, что печальных известий в нашей жизни неизмеримо больше. Гонец вежливо прикладывает руку к козырьку фуражки, но суть сообщения от этого не меняется. Он хороший малый, нет никакого смысла хватать его за грудки и пытаться вытрясти из него душу. Парень не виноват, он просто выполняет задание начальства. Но кто же его начальство? Наш добрый старый друг – жестокая реальность.

Именно поэтому всегда нужно иметь запасной план.

Перед забегом я был уверен, что нахожусь в очень хорошей форме. К тому же я неплохо отдохнул. Странное ощущение в колене меня больше не беспокоило. Правда, я все еще чувствовал усталость в ногах, особенно в районе голеней, но это была приятная (как мне казалось) усталость, не требующая особого внимания. По сравнению с предыдущими забегами я тренировался методичнее и интенсивнее. Потому и надеялся (сдержанно верил), что покажу лучший результат за все последние годы. Пора было переводить пассивы в активы.

Стартовав, я пристроился за пейсмейкером с табличкой «3.45». Я был уверен, что смогу пробежать дистанцию за это время. Думаю, это меня и погубило. По зрелом размышлении понимаю, что мне следовало бежать за «3.55» и потом прибавить темп, разумеется, только в том случае, если б я был уверен в своих силах. Но это теперь я рассуждаю здраво, а тогда что-то во мне протестовало: «Ты же бегал по такой жаре, тренировался изо всех сил! Если после этого ты не можешь уложиться в три сорок пять, зачем было вообще заваривать кашу? Ты же мужчина! Вот и веди себя по-мужски». Внутренний голос сбивал меня с пути, как коварные лиса и кот – идущего в школу Пиноккио. А казалось бы, всего несколько лет назад три сорок пять были для меня обычным делом.

Двадцать пять километров я бежал в нужном темпе, но дальше начались сложности. Как ни тяжело было это сознавать, мои ноги не желали больше двигаться. Скорость резко снизилась. Мимо пробежал пейсмейкер, в его руке была табличка «3.50». События развивались наихудшим образом. Нужно было сделать все возможное, чтобы меня не обогнал четырехчасовой. После моста Мэдисон-авеню, выбежав на широкую прямую дорогу, ведущую от Северного Манхэттена к Центральному парку, я почувствовал себя немного лучше. У меня появилась слабая надежда, что я вхожу в колею, но – увы. Она улетучилась, стоило мне оказаться на входе в Центральный парк, лицом к лицу с небезызвестными неровностями рельефа. На середине пологого подъема левую икру начало сводить судорогой. Бежать я все-таки мог, но только со скоростью пешехода. Толпа подбадривала: «Давай, давай!» Больше всего на свете я хотел продолжать бежать, но ноги меня не слушались.

В итоге я и на этот раз не смог – хотя не уложился совсем чуть-чуть – пробежать марафон за четыре часа. Да, я бежал от старта до финиша. Да, я остался верен своему правилу не сходить с дистанции и пробегать до конца каждый марафон (а их за моей спиной двадцать четыре штуки). Да, этот результат был лучше худшего из моих показателей. Но он был оскорбительным – ведь я так тщательно все продумал, так упорно тренировался.

Казалось, желудок постепенно заполняют клочья мрачных облаков. Нет, я просто не в состоянии это понять! Ведь я же так много тренировался, откуда эти судороги?! Неужели нельзя было обойтись без них? Я не утверждаю, что каждая попытка должна вознаграждаться, но если там, на небе, есть Тот, кого мы называем Богом, не мог Он хоть раз как-то обозначить Свое присутствие? Или такая благосклонность была бы чрезмерной?

Через полгода, в апреле 2006-го, я бежал Бостонский марафон. Как правило, я бегаю марафон раз в году, но от Нью-Йоркского забега остался такой неприятный привкус, что я решил попытать счастья еще раз. Однако теперь я намеренно тренировался гораздо меньше. Ведь усиленные тренировки перед Нью-Йоркским марафоном мне не помогли. Возможно, я даже слегка перетренировался.

На этот раз у меня не было жесткого расписания, я просто бегал немного больше, чем обычно. Просто бегал – в свое удовольствие, стараясь не забивать себе голову философией. Я пытался относиться к этому спокойно. «Всего лишь еще один марафон», – говорил я себе. Поживем – увидим.

Это был уже седьмой мой забег в Бостоне. Я хорошо знал трассу – знал все подъемы и спуски, все повороты и изгибы. Не то чтобы это гарантировало успех, но все-таки.

Ну и какой же результат, спросите вы?

Почти такой же, как в Нью-Йорке. Усвоив полученный там урок, на этот раз я довольно жестко контролировал себя во время первой половины забега. Я не увеличивал темп, чтобы поберечь силы. Я получал удовольствие от бега, наслаждался видами, готовясь к моменту, когда наконец смогу совершить рывок. Но этот момент так и не наступил. На промежутке между тридцатым и тридцать пятым километрами, там, где Холм разбитых надежд[10], я еще чувствовал себя абсолютно нормально. Друзья, которые поджидали меня у холма для моральной поддержки, потом говорили, что я выглядел отлично. Я бежал вверх, улыбаясь, и махал им рукой. Я был уверен, что если дальше все пойдет в том же духе, то ближе к концу я смогу набрать темп и показать достойный результат. Но после того как я миновал Кливленд-серкл и вбежал в бостонский даунтаун, ноги вдруг отяжелели. Навалилась усталость. Никаких судорог не было, но на последних километрах трассы, уже за мостом Бостонского университета, я еле плелся. О том, чтобы прибавить скорости, не могло быть и речи.

Конечно же, я добежал до финиша. Под небом, неаккуратно затянутым облаками, я пробежал без единой остановки сорок два километра и пересек финишную черту, расположенную напротив Пруденшл-центра. Я завернулся в серебристое спасательное покрывало, чтобы не замерзнуть, и получил из рук волонтеров медаль. Волна схлынула – я почувствовал великое облегчение от того, что больше никуда не нужно бежать. Пробежать марафон – это замечательно. Это достижение, но. Но я был недоволен результатом. Обычно, едва финишировав, я начинаю предвкушать кружку холодного «Сэма Адамса». Но сейчас мне совершенно не хотелось пива. Мой организм, буквально каждый орган, был на грани физического истощения.

«Да что с тобой? Что случилось? – удивленно спросила жена, встречавшая меня на финише. – Тренировался ты вроде достаточно, да и слабым тебя не назовешь».

Так что же в самом деле случилось? Я не знал, что и думать. Может быть, это просто возраст? А может быть, причина в другом, в чем-то важном, может, чего-то я недоглядел? В любом случае все эти «может быть» говорят о том, что говорить, в общем-то, и не о чем. Разговор иссякает, как ручеек, бесшумно и неотвратимо исчезающий в песках пустыни.

Одно знаю наверняка. Вплоть до того дня, когда я снова смогу сказать себе: «Молодец, хорошо сегодня пробежал», – я буду продолжать бегать марафоны. Даже когда я стану очень старым и окружающие будут говорить мне: «Мураками-сан, хватит вам, уж в ваши-то годы», – я все равно буду бегать. До тех пор, пока мне это будет по силам. И пусть с каждым разом у меня будет уходить все больше времени, я буду стараться – все усердней – добежать до финиша. Во что бы то ни стало. Люди могут говорить, что хотят, – меня это не волнует. Таков уж я от природы. Каждому свое – скорпион жалит, цикада цепляется за дерево, лосось возвращается на нерест в родную реку, дикие гуси выбирают себе пару на всю жизнь.