Метаморфозы вампиров-2 - Колин Уилсон

— Это случилось позже: тысячелетия прошли. История гребиров — просто беспросветное насилие и кровь. Женщинам обрести независимость удалось лишь семь веков назад, с помощью женщины-вождя по имени Орйа Друвеш…

— От которой свой род веду я, — вклинился неожиданно голос Ригмар. Бесшумно войдя, она с неприязнью разглядывала пустотелую роботицу.

— Вы уже вернулись? — учтиво спросил К-17. — Чуть быстрее, чем мы ожидали. — Мастерская тел при этом исчезла, их снова окружала библиотека.

Карлсен тряхнул головой (ощущение такое, будто очнулся от сна).

— Ну теперь, наверное, понял, — обратилась к нему Ригмар, — почему мы не горим желанием вернуть себе участь рабынь в доме терпимости?

— Выходит, жаль…

— Что жаль? — переспросила она сузив глаза.

— Жаль, что жители Гавунды не смогли просто обратить процесс вспять. Если сексуальная фантазия вывела их из нормы, почему б ее не восстановить опять-таки через нее?

Ригмар саркастически улыбнулась.

— Интересная идея, хотя нереальная. Я-то надеялась, повернулась она к К-17, — у тебя получится все ему разъяснить. — Каджек в ответ лишь тускло улыбнулся. — Ты знаешь, почему мы зовем их гребирами? — снова спросила она Карлсена.

Тот молча покачал головой.

— В вашем языке этому слову эквивалента нет. Оно означает «эгоисты», или «центрованные на самих себя». Хотя в целом значение шире.

— Солипсисты? — переспросил Карлсен.

— Уже ближе. То есть партнер, когда речь идет о сексе, является просто орудием наслаждения. Гребиры не заинтересованы в том, чтобы давать удовольствие. Более того, для них это фактически невозможно. Стоит гребиру почувствовать, что партнер испытывает удовольствие, как у него самого оно исчезает.

Карлсен состроил недоуменную мину.

— У нас бы их сочли за душевнобольных.

— Вот и мы их считаем, — холодно, без всякого юмора улыбнулась Ригмар.

— Но чем они мотивируют такое поведение?

— Говорят, что оно продиктовано логикой. Любые моральные идеи они считают иллюзией. Утверждают, что сама природа безнравственна.

— Так они что, не хотят жить с вами?

— Разумеется, нет. К нам они относятся с полным презрением.

Карлсен покачал головой. С мгновенной ясностью высветилось ему нечто самоочевидное.

— Они напрашиваются на гибель…

Удивительна была их реакция: в неожиданном изумлении распахнувшиеся глаза.

— Почему ты так сказал? — резко спросила Ригмар. Напор ее взгляда вызывал некоторую растерянность — трудно было говорить откровенно. Помявшись, Карлсен скованно произнес:

— Потому что такое отношение губительно для них самих.

— Но вы сказали «напрашиваются», — уточнил К-17.

Ах, вот оно что…

— На Земле мы говорим «напрашивается», когда кто-то ведет себя настолько плохо, что как бы, сам накликает на себя беду.

Оба молчали, в упор глядя на него. Наконец Ригмар сказала:

— Ты говоришь так, будто тебя посетило озарение. Только чересчур быстро, и я не успела уловить (Карлсен не нашелся, что сказать). Видишь ли, мы с К-17 слишком уж хорошо гребиров знаем, из-за такого плотного соседства. Они нам кажутся совершенно неразрешимой Проблемой. Твердят, что нуждаются в нас, но стоило б нам так или иначе дать, чего они хотят, тут нам и конец. А теперь ты говоришь, что это ОНИ напрашиваются на гибель. Вот почему я желаю знать, что ты имел в виду.

И опять — пронзительная ясность!

— Что они подсознательно желают собственной гибели.

Ригмар с каджеком переглянулись:

— Интересно, если б ты был прав, — произнесла она задумчиво. — Чувствовалось, что она взволнована, хотя пытается это скрыть.

Внимание отвлек шум сверху: дробное постукивание, напоминающее дождь. Через несколько секунд оно переросло в ровный шелест ливня, заполонивший весь зал. Гулко грянул гром.

— Что это?

— Гребиры прибыли, — ответила Ригмар.

Сквозь затихающий раскат прорезалось гудение — высокое, вроде зуммера.

— А это что?

— Джерид вызванивает тревогу, — улыбнулась Ригмар. — Они любят демонстрировать, что оповещение у нас оставляет желать лучшего. Ну что, мы пошли, — повернулась она к каджеку.

К-17 протянул Карлсену руку.

— Надеюсь когда-нибудь снова с вами встретиться.

— Рано прощаешься, — сказала Ригмар, — Тебе б тоже не мешало с нами сходить.

— Разумеется, — с готовностью откликнулся К-17 (если и удивился, то виду не подал).

И правда, на подходе к двери стало видно: ливень, можно сказать, невиданный. На тротуаре воды было уже с дюйм. Между тем, хлестало так, что капли рикошетили будто градины, у верхнего пролета уже по колено.

Каджек тронул что-то там на стене, и послышался всасывающий звук. Через несколько секунд воды у лестницы как небывало: унеслась по стоку.

Карлсен, видя, что явно Ригмар собирается наружу замешкался.

— А переждать нельзя, пока остановится?

— Не остановится. Это у них шутки такие. — Твердой походкой поднявшись по ступеням, она вышла под ливень, в считанные секунды промочивший ее до нитки. Когда наружу вышел и каджек, Карлсену ничего не оставалось, как зашлепать следом.

У него перехватило дыхание. Это тебе не Земля, где удельный вес воды вдвое меньше. Струи лупили внавес будто из брандспойтов.

Удивительно то, что К-17 и Ригмар шли так, словно для них это легкий душ. Да, массы в них больше, но чтобы с такой, поистине вызывающей непринужденностью…

Поминутно поскальзываясь, он доковылял до транспортера и рухнул в ближайшее кресло (Тьфу! Не сиденье, а ковш с водой). Кресла моментально двинулись вверх по амфитеатру, где каждая ступень представляла собой миниатюрный водопад. В сидячей позе хлестало еще сильнее. Карлсен прикрыл голову руками.

В этом положении он обнаружил под стеклом необычайно бурное движение. Оказывается, это неистово метались рыбы, а какие-то существа вроде пестрых осьминогов, прилепившись к стеклу присосками, пучили на Карлсена овальные, как у каджека, буркалы. От такого вида даже дискомфорт и гвоздящие струи ливня на миг забылись. Секундное это отвлечение обернулось проблеском свободы. С небывалой четкостью Карлсен убедился, что тело лишь придаток ума. Дождем теперешний дискомфорт объяснялся лишь отчасти. Подлинная же проблема состояла в том, что ум усиливал этот дискомфорт, предполагая, что он имеет отношение к нему. Стоило переключиться мыслями на что-то другое, как неудобство перестало донимать, словно происходило с кем-то другим.

Одновременно с тем его повторно охватил взмыв светлого восторга. Ливень вдруг перестал восприниматься как нечто тягостное, показавшись, наоборот, чем-то удивительно расслабляющим, все равно, что циркулярный душ. Убрав с головы руки, Карлсен поднял лицо навстречу курящемуся небу.