Разбитые звезды - Эми Кауфман

– Лилиан? Вы меня слышите?

Я моргаю, пытаясь вспомнить, как говорить. Окоченевшие губы меня не слушаются.

– Да. Вроде бы.

Тарвер улыбается, и на секунду лицо у него смягчается. Он убирает у меня со лба мокрые волосы. Открывает было рот, но я вдруг слышу что-то позади нас – низкий нарастающий гул тысяч разных голосов.

Я оборачиваюсь, не успев даже подумать, что Тарвер получит еще одно доказательство моего сумасшествия. Но через долю секунды понимаю, что он смотрит в ту же сторону.

В сердце внезапно вспыхивает надежда, и я открываю рот, но Тарвер меня опережает.

– Дождь усиливается, – бормочет он так тихо, что я едва его слышу.

Не голоса – дождь. Я снова всматриваюсь в даль и на этот раз вижу, что к нам через равнину движется плотная серая завеса. Дождь усиливается. Если он будет лить еще сильнее, думаю я, нам не помешали бы жабры. Тогда мы поплывем к небу и уберемся с этой планеты, и нам не нужны будут никакие спасательные корабли.

Больше всего на свете я хочу лечь в грязь пластом, но, едва колени тянутся к земле, Тарвер крепче сжимает мне локти. Он встает и тащит за собой и меня.

– Вы можете бежать?

Его лицо близко к моему.

– Что?

Я могу только стоять и смотреть.

– Ну же, Лилиан, соберитесь. Бежать можете? Дождь очень сильный. Нужно найти укрытие.

Сильный? Откуда у дождя сила?

Знаю, что у меня на ногах натерты мозоли – видела их утром, но сейчас я их не чувствую. Вообще не чувствую ног. Я так и смотрю на лицо Тарвера, по которому сбегает вода. Казалось бы, струйки должны стекать по одним и тем же местам, но они разделяются, переплетаются и сливаются в танце на его скулах, будто хотят охватить все его лицо.

– Черт подери, – бормочет Тарвер, глядя через мое плечо на надвигающуюся грозу. – Я отвечу за это, когда вы согреетесь и вам хватит сил меня ненавидеть.

Что? Нет времени подумать над словами Тарвера: он хватает меня за запястье и дергает за собой, силой заставляя бежать. Я тащусь за ним, как на буксире, еле волоча налитые свинцом ноги и мысленно уговаривая себя собрать последние силы.

Ноги скользят и разъезжаются в грязи, от его хватки запястье едва не ломается, но он его не отпускает. Он бежит к какому-то темному размытому пятну у реки, и, подбегая к нему все ближе, я понимаю, что это деревья. Мне совершенно все равно, что мы снова возвращаемся в лес, ведь деревья – древесина; древесина – огонь; огонь – тепло, а я уже забыла, что это такое.

Я хочу что-нибудь сказать, но не успеваю открыть рот: нас настигает рев дождя, и небо обрушивается на наши головы.

Тарвер изрыгает такие проклятия, каких я никогда еще от него не слышала. Внезапно мое запястье выскальзывает из его руки, и я падаю на землю.

Мне не больно, но я удивлена: оказывается, я совсем не чувствую ног и не заметила, что они не работают.

Тарвер сгребает меня в охапку и последние несколько метров до деревьев несет на руках. Там он бесцеремонно бросает меня на землю.

– Сидите здесь! – кричит он, приблизившись ко мне, но я отталкиваю его, потому что он заливает меня водой.

Шум дождя, низвергающегося на деревья, такой же оглушительный, как и рев грозы снаружи. Ветви раскидистые, и вода на нас почти не попадает.

Бросив на землю свой мешок, Тарвер в нем копается, достает комбинезон и сует мне.

– Наденьте, – говорит он приказным тоном и снимает с меня свою куртку. Потом он куда-то уходит, достав из кобуры пистолет.

Комбинезон, который он небрежно бросил мне на колени, так и лежит на мне нетронутым и укрывает сложенные на груди руки. Мне слишком холодно, я не могу снять насквозь промокшее платье. Я прислоняюсь к стволу и жду, когда вернется Тарвер.

Слух каким-то образом улавливает сквозь шум дождя нарастающий шепот. Голоса больше не плачут, но я по-прежнему не могу разобрать слов. Я вытягиваю перед собой дрожащую бледную руку. Она холодная и вся в грязи.

Не знаю, сколько я просидела так в оцепенении, но, очнувшись, понимаю, что Тарвер мягко похлопывает меня по щекам.

– Я хочу попробовать разжечь костер, – говорит он, и до меня доходит, что он больше не кричит. И дождь, кажется, немного поутих. – Снимайте платье.

– Зачем, майор… – шепчу я. – Ни за что.

– Боже, дай мне сил! – говорит он, закатывая глаза, и я понимаю, что он рассмеялся бы, не будь он таким замерзшим. – Просто снимите, и все. И не спорьте со мной. Обещаю не смотреть. Оботритесь одеялом и наденьте комбинезон.

Он бросает мне одеяло, и, поднявшись на ноги, я прислоняюсь к дереву. Голоса умолкли, но меня все равно бьет дрожь. Целых пять минут я пытаюсь развязать шнуровку, но потом понимаю, что не снимала платье пять дней и оно насквозь промокло, а руки у меня так озябли, что я с трудом берусь пальцами за тесемки.

– Тарвер, – тихо говорю я, – помогите мне.

Должно быть, во мне осталась искорка тепла, потому что я чувствую, как щеки вспыхивают румянцем, когда он в замешательстве поворачивается ко мне. Потом я вижу понимание в его глазах: его взгляд падает на мои руки, неуклюже теребящие завязки.

Бормоча что-то на непонятном мне языке, он подходит и советует засунуть ладони под мышки, чтобы согреть руки, а сам пытается развязать шнуровку. В конце концов он достает нож и разрезает тесемки. Я смотрю в сторону и стараюсь думать о чем-нибудь другом. Все равно от платья уже ничего не осталось. Оно – очередная жертва во имя выживания.

Тот нежный лиловый цветочек, что он дал мне на равнине, был спрятан у меня в корсаже. Снимая платье, я замечаю прилипший к коже расплющенный и увядший цветок. Его тоже приходится бросить в грязь.

Я горюю о крохотном цветке сильнее, чем о платье. Говорит ли это о том, что я изменилась?

Тарвер поворачивается ко мне спиной и ищет что-нибудь не промокшее до нитки, а я сбрасываю платье.

Оставив его лежать на земле, я беру одеяло и закутываюсь в него, задохнувшись от холода. Я падаю на колени и съеживаюсь, чтобы одеяло укрыло меня целиком.

Сквозь сомкнутые веки вижу крохотную огненную вспышку и быстро открываю глаза: Тарвер бережно поддерживает едва разгоревшийся костерок, и у него от усердия дрожат руки.

Дождь такой сильный, что вода все равно заливается в наше убежище, хотя листья у деревьев широкие и плотные. Я не могу сдержать вздох облегчения оттого, что Тарвер сумел найти сухую древесину и разжег костер. Он вскидывает голову, услышав звук, но тут же опускает взгляд, увидев меня в одеяле, и отворачивается.

Должно быть, я укрыта не целиком. И, судя по всему, согреваюсь, поскольку меня беспокоит взгляд Тарвера, и я закутываюсь в одеяло поплотнее.

– Наденьте комбинезон, мисс Лару. Вы будете самой стильной, обещаю. А потом дайте мне одеяло, чтобы и я вытерся.

Именно эти слова убеждают меня снять одеяло. С Тарвера течет вода, и он отходит от костра, чтобы не залить его. Полностью мы не обсохнем, но уж лучше быть влажными, чем насквозь промокшими. Я поднимаюсь на ноги и сбрасываю одеяло, потом залезаю в комбинезон и застегиваю его. Он мужской и поэтому мне велик: я оставляю рукава свободно болтаться, а руки прижимаю к груди. Ткань очень грубая, и мне придется обмотаться остатками платья, иначе натру кожу. Но пока что в нем более или менее сухо – мне этого достаточно.

Тарвер осторожно поднимает взгляд, только когда я сажусь на корточки рядом с костерком. Он кидает в него еще одну ветку, а потом встает и, взяв одеяло, начинает снимать с себя мокрую одежду.

Я не такая честная, как Тарвер. У меня в голове не остается ни единой мысли, когда он сбрасывает с себя куртку и рубашку. Его армейский жетон поблескивает в тусклом свете костра. Упругая от холода кожа вся покрыта мурашками, и, когда он начинает быстро растирать ее одеялом, она краснеет.

Он снова надевает куртку, а рубашку кладет просушить возле костра. Подняв с земли одеяло, он укутывает меня, и мне уже совершенно все равно, что оно грубое и влажное – в нем тепло. Знаю, что через несколько минут согреюсь, хотя сейчас меня колотит озноб. Я слежу взглядом за Тарвером – он спешно разбивает лагерь. Поставив кипятить воду во фляге на огонь, он садится рядом, залезает под одеяло и обвивает меня рукой – я даже не успеваю ничего сделать.

Костер еще не разгорелся и недовольно шипит, когда на него падают капли, пробирающиеся сквозь листву. Вскоре я перестаю дрожать, но Тарвер не убирает руку. За потрескиванием костра и стуком капель по листве не слышно голосов. В один миг усталость от бессонных ночей берет надо мной верх. Я должна отойти от Тарвера и спать одна. Я должна дождаться ужина. Я должна дать Тарверу отдохнуть и позаботиться о себе сама.

Но мне сейчас так тепло и никто не зовет меня на неведомом языке, и почему-то – мне совершенно все равно почему – мне неприятна сама мысль оттолкнуть Тарвера. Я тихо лежу, и голова падает ему на плечо. Он ничего не говорит, когда его касаются мои мокрые волосы, и дает мне уснуть.

– Вы говорили, что мисс Лару получила травму головы в результате крушения.