Рихард Зорге - заметки на полях легенды - Владимир Чунихин

То, что успел сказать о Рихарде Зорге выживший член его группы Макс Клаузен, совершенно справедливо оценивается знающими людьми с очень большой долей недоверия. Поэтому речь о нем не идет.

Присмотримся к возведенной конструкции зоргевской легенды внимательно. Получается, что всё, связанное с недовольством Рихарда Зорге сталинским режимом, разочарованностью в коммунистической идее, усталостью и тоской от безысходности своего положения, страхом перед возвращением в СССР и прочее, прочее - все это взято только из воспоминаний Айно Куусинен.

Других свидетельств этого НЕТ.

Даже там, где рассказываются мнения о нём третьих лиц (вроде Ниило Виртанена), все эти мнения взяты опять-таки из ее же воспоминаний. Из её пересказа.

Нет, исследователей Рихарда Зорге понять можно. Слишком уж мало осталось о нем свидетельств. Так что поневоле хочется ухватиться за то малое, что все-таки есть.

Однако, в азарте возведения своих умопостроений, даже наиболее серьезные исследователи забыли упомянутый принцип критического отношения к источнику. Забыли простую истину, что единственность источника вовсе не означает автоматически его правдивости.

Забыли, что, если перед вашими глазами что-то блестит, это вовсе не обязательно означает, что вы видите золото.

Эту забывчивость еще можно было бы как-то оправдать, если бы не было обстоятельств, прямо опровергавших этот единственный источник. Если бы теории, с готовностью понастроенные на основании показаний Айно Куусинен Ваймантом, Георгиевым, Фесюном, Рощупкиным и многими другими, не противоречили фактам и здравому смыслу.

Вот, например, Роберт Ваймант пытается понять мотивы поведения Рихарда Зорге.

В отличие от многих других историков, он обратил все-таки внимание на документы, опровергающие мнение, что Рихард Зорге отказывался от возвращения в СССР. Более того, эти документы подтверждают, что Зорге, наоборот, в 1938-1941 годах просил у своего руководства отзыва в СССР. Или перевода в Германию, что подразумевало попутный визит в СССР.

Ваймант попытался объяснить эти документы в свете общей устоявшейся теории зоргеведов, единогласно утверждающей о страхе Рихарда Зорге перед возможностью возвращения в СССР.

Вот что у него в итоге получилось:

"…То, что он неоднократно просил об отзыве, вызывает удивление. Однако не было ли это тем странным русским страстным стремлением к дому, приведшим столь многих сталинских агентов к их трагическому концу?…"

То есть, это удивительное открытие не вызвало у господина Вайманта сомнений в словах Айно Куусинен. Это открытие стало для него поводом посетовать на "загадочную русскую душу". Коей присуще-де стремление к самоубийственным желаниям.

И развести в бессилии руками перед неизведанными глубинами национального характера.

И ещё.

Эту самую забывчивость зоргеведов можно было бы оправдать, если бы слова Айно Куусинен не противоречили мнению самого Рихарда Зорге, наконец.

Потому что есть ведь еще один свидетель. Это сам Рихард Зорге. Но ему почему-то намного меньше веры, чем Айно Куусинен.

Зоргеведы на основании ее слов заботливо лепят из него "шпиона, работающего из-под палки", одинокого, всеми брошенного героя, чуть ли не противника сталинского режима, которого Сталин за то и уничтожил. И искренне жалеют его.

Потому что, конечно же, был он глубоко несчастным человеком. Поскольку неправильно жил. Так как работал на Сталина. Вот, работай он на Черчилля с Рузвельтом… Тогда, да. Тогда был бы он счастливым человеком.

Между тем, его слова, что дошли до нас с вами, он говорил, стоя перед лицом вечности.

Зная, что сказанное им многократно усложняет его и без того гибельное положение.

Я имею в виду сказанное им в "Тюремных записках". Напомню, что эти записки явились собранием его письменных ответов на вопросы японских следователей и были предназначены не для публики, а для следствия и суда.

Читайте.

"…Развитие революции в России указало мне путь, по которому нужно идти международному рабочему движению. Я решил не только поддерживать движение теоретически и идеологически, но и самому стать на практике его частью. И с тех пор, какие бы выводы ни делались о моих личных и материальных проблемах, я встал на этот путь. И сейчас, когда третий год идет Вторая мировая война и развязана война между Германией и Советским Союзом, у меня еще более крепнет убеждение, что решение, принятое мною 25 лет назад, было правильным. Я могу так заявить, даже обдумав все, что случилось со мной в течение прошедших 25 лет, и особенно в последний год…"

Такими словами не шутят. И перед смертью не бросаются.

Более того, учтём то обстоятельство, что, не произнеси он их (более того, отрекись от этих слов), он мог бы попробовать побороться за свою жизнь. Как это сделал Макс Клаузен, например. Но не стал. Не потому, конечно, что меньше хотел жить. А потому что цена, заплаченная за жизнь Максом Клаузеном, была для него, Рихарда Зорге, неприемлемой.

Он посчитал, что есть вещи, которые ДЛЯ НЕГО важнее любых других соображений.

Уже по одному этому стоило бы отнестись к его словам поуважительнее.

Между тем веры его словам меньше, чем словам Айно Куусинен.

Как так?

Я думаю, стоит в этом разобраться немного тщательнее, чем это делали раньше профессиональные и вполне уважаемые исследователи. Для этого, думаю не лишне было бы посмотреть не только куски из воспоминаний Айно Куусинен, посвященные Рихарду Зорге, как это делается обычно.

Давайте помотрим на ее воспоминания целиком. В самых общих чертах, так сказать.

Я предлагаю провести своего рода тестирование написанного данным автором всего по трем параметрам.

Объективность. Искренность. Правдивость.

Хотя, конечно, усомниться в искренности и правдивости Айно Куусинен, значит замахнуться на святое. Айно Куусинен - жертва политических репрессий. Жертва сталинщины.

Тем не менее, думаю, если попробовать исследовать ее воспоминания на прочность, не будет в этом для нее ничего обидного. Потому что, если там всё чисто, никакие злостные попытки вызвать недоверие к её воспоминаниям не смогут поколебать убеждение в ее правдивости.

Итак, попробуем бросить самый беглый взгляд на ее воспоминания.

Уже самое их название вызывает некоторую оторопь. "Господь низвергает своих ангелов".

Низвергнутыми ангелами, надо полагать, А. Куусинен называет себя и (не имеет же она в виду одну только себя?) своих коллег по большевистской верхушке, пострадаших в годину репрессий от руки кровавого тирана.

Про ангельское происхождение этой человеческой популяции можно много рассуждать. Мы с вами этого делать не будем.

Я нисколько не собираюсь оценивать ее моральный или, избави меня Бог, нравственный облик. Не собираюсь ее чернить, чтобы вызвать к ней недоверие.

Однако, согласитесь, если сама автор сочла возможным назвать свое произведение именно таким образом, это может служить вполне достаточным основанием для разговора о ее взглядах на ту эпоху и ее собственное место в той эпохе.

Как декларируемых. Так и истинных.

Ангелам ведь никакая критика не страшна, не так ли?

Начинаем читать.

И почти сразу же, в самой первой главе натыкаемся на такую фразу.

"…Более пятнадцати лет я была политическим заключенным советской власти. В эти долгие темные годы родилась мысль когда-нибудь написать и издать воспоминания. Это была единственная возможность отомстить тем, кто отнял у меня свободу. Поэтому главной задачей было выжить и вернуться несломленной. Можно сомневаться, велик ли эффект таких воспоминаний. Ведь уже опубликовано немало правдивых свидетельств о жизни в сталинском государстве и ужасах заключения в карательных заведениях СССР. Я хочу отвести эти сомнения. Я убеждена, что каждое из этих описаний по-своему освещает миру методы руководства страной в то время. В тот день в 1955 году, когда я вышла на свободу, я поклялась себе сделать все, чтобы вырваться из советской страны, растоптавшей мои человеческие права. Однако прошло еще десять лет, прежде чем я достигла цели. Лишь в 1965 году, спустя почти год после смерти Отто Куусинена, я наконец-то смогла вернуться в Финляндию. На родину…"

Честно говоря, я немного ошарашен.

Нет, всё это очень трогательно.

Только, когда зрелый человек сознательно выбирает себе судьбу, связанную с тем, чтобы распространить концлагерь с одной шестой на весь Земной шар, ему не надо жаловаться. По крайней мере, жаловаться на то, что, вместо кого-то другого, кому сам он спокойно готовил прозябание в этом самом концлагере, оказаться там пришлось ему самому.

Или жаловаться на растоптанные человеческие права. Свои.